Летела я "Эль Алем", поэтому регистрация на рейс для меня началась не с таможенного досмотра и паспортного контроля, а с собеседования с бортпроводницей. (Хотя, может, сейчас так на всех направлениях принято, не только на израильском, не знаю).

Молоденькая и, к счастью, русскоговорящая девушка внимательно меня выслушала, забрала мои медицинские документы и два контрабандных пакетика и куда-то ушла. Надолго. Вернулась с сопровождающей в погонах и попросила все рассказать еще раз.

Я рассказала.

После чего меня повели в какой-то отсек за занавеской, попросили открыть чемодан.

Я открыла.

Две девушки долго и с интересом разглядывали книги, сверяли имя автора на обложках с моим паспортом и радовались (мне так показалось), что все сходится. Потом с таким же интересом читали мои медицинские справки и разглядывали меня. Тут у них, похоже, тоже все сошлось. После чего меня буквально за руку провели через таможню и паспортный контроль, вернули мне детское питание и пожелали «счастливого пути» и «чтобы все удалось».

Выпить свое детское питание я решила в самолете. Когда всем будут разносить еду. Потому что просто не есть легко, я за годы болезни привыкла. Но вот не есть, когда рядом едят – невыносимо.

Сели, пристегнули ремни, взлетели, отстегнули ремни…

Девочки-стюардессы начали развозить завтрак. Как обычно, спрашивали у пассажиров: рыба, мясо, курица, чай или кофе. Ко мне даже не обратились с вопросом.

Ничего, я не обиделась. Мне ж не привыкать…

Когда мои соседи вскрыли свои контейнеры с рыбой-курицей, и салон наполнился запахом еды, я достала свои заветные пакетики с детским питанием (давно осточертевшим, к слову говоря) и тоже приготовилась позавтракать.

В этот самый момент к нашему ряду вдруг подошли две бортпроводницы. У одной из них в руках был поднос. У второй кофейник. И вид у них был такой… такой… словно они пришли поздравить меня с днем рождения и принесли сюрпризом деньрожденный тортик от экипажа (я такое в кино видела).

Я, честно говоря, не поняла, что происходит. Смотрела на них, они улыбались и смотрели на меня. Потом одна из девушек что-то сказала моему соседу, он откинул мой столик и передо мной поставили поднос.

На подносе была еда.

Нет, совсем не та, которой кормили всех пассажиров самолета.

Там были разнообразные баночки-лоханочки с детским питанием, взбитыми сливками, кремами, пудингами, фруктовым пюре и прочим. Штук восемь.

Не знаю, где они это все насобирали с бору по сосенке — из своих личных запасов или из каких загашников, может, кого из пассажиров с детьми попросили поделиться. Не знаю…

Вот тогда я и заплакала. Впервые за многие годы болезни. Впервые за чудовищно тяжелую мою весну, разодравшую жизнь на «до» и «после» и чуть было не отобравшую ее вовсе. Плакала и остановиться не могла. Пока не выплакала всю боль и все обиды. Все застолья в нашем доме, когда мне доставался только запах еды, которую я готовила для гостей, да мытье грязных тарелок после. Все редкие походы в гости к друзьям, где для меня иногда специально варили какой-нибудь бульон (а чаще не варили). Все «доставки» в дом продуктов для семьи на неделю, как правило сопровождавшиеся неискренним (как я теперь понимаю) сожалением о забыто-некупленных для меня сливках или детском питании. Все фотографии огромных жареных кусков мяса, кусков венских тортов и прочих ресторанных вкусностей, которыми в апреле-мае кормили вовсе не меня, но постили эти картинки непрерывно поглощаемой еды явно адресно…

Короче. Я выплакала все. А потом съела свой первый в начинающейся новой жизни завтрак, заботливо приготовленный специально для меня израильскими бортпроводницами. Совершенно незнакомыми мне девочками. Которые не просто разрешили взять на борт «контрабанду», но еще и запомнили, что у одной из их пассажирок проблема с едой. Не бог весть какая проблема. Не смертельная. Но все же…

Кстати, в Бен-Гурионе меня тоже не «шмонали». Все только улыбались, желали удачи, восхищались чемоданом книг и закрывали глаза на табачный перебор.

А два своих контрабандных пакетика детского питания я так и не выпила. Сейчас попыталась вспомнить, куда их дела, но не вспомнила. Наверное, забыла в самолете.