Как я отношусь к законам о преодолении советского прошлого? А никак. Мне от таких инициатив, как и всей Украине, ни холодно, ни жарко. Потому что подобные проекты — это шаг в сторону. К тому же, если в стране не будет реформ, и мы вернемся в 2005 год, когда реформы заменила ющенковская историческая политика, то и вовсе сделаем шаг назад.

Покойный гарвардский профессор Игорь Шевченко предупреждал в начале 1990‑х: «Советское прошлое преодолеть относительно легко, но что делать с византийско-православным наследием?» Как в том старом анекдоте о сантехнике, который был похож на Маркса, и на все требования парткома сбрить бороду отвечал: «Ну хорошо, бороду я сбрею, а умище куда деть?»

Взаимосвязь коммунизма и историко-культурного наследия должна стать предметом анализа для историков и социологов. Эту тему напрасно игнорируют, относясь к ней легкомысленно. Коммунизм — лишь цветочки, омерзительные и смертоносные, но все же цветочки на дереве, вросшем своими корнями в более давнее прошлое. И выкорчевать его можно исключительно с помощью глубоких реформ. Поэтому для преодоления прошлого создание института независимых судов, например, гораздо важнее, чем запрет советских символов.

Обратите внимание: кроме Латвии, запретившей коммунистическую символику еще в 1991 году, остальные страны, более-менее успешно преодолевшие коммунистическое прошлое, отменили эту символику уже в нулевых. То есть после того, как завершили радикальные реформы, а не до этого или взамен. Эстония — в 2007 году, Литва — в 2008-м, Польша — в 2009-м. Логика такова: сначала преодоление самого прошлого, затем — его поверхностных проявлений.

Скажете, в Украине, в отличие от стран Балтии и Польши, идет война, поэтому борьба за прошлое важнее для усиления патриотического духа? Если бы! Самый высокий уровень поддержки военной борьбы против донбасских сепаратистов демонстрирует соседняя Днепропетровская область. А теперь добавлю: в Днепропетровской области также один из самых высоких в Украине показателей резко негативного отношения к Степану Бандере (33,6 %). Выше только в Донбассе — 44,6 %. То есть уровень патриотизма связан не столько с исторической памятью, сколько с желанием защитить себя, семью и близких.

Представьте: как бы теперь выглядели Украина, ее армия, экономика и уровень жизни, если бы в 2004 году Виктор Ющенко вместо того, чтобы заниматься историей, провел настоящие реформы. Вмешивалась ли бы в таком случае Россия в украинские дела?

Не знаю, вспомнит ли кто‑нибудь, но на днях исполняется ровно 30 лет с момента прихода Михаила Горбачева к власти. Можем праздновать грустный юбилей. Мы 30 лет боремся с прошлым. И 30 лет оно нас побеждает.

Где‑то с конца 1980‑х у меня есть эгоистичная мечта: заснуть и проснуться лет через пять, когда все наладится, и можно будет жить нормальной жизнью. Ирония заключается в том, что, в каком году я бы ни заснул и через какие бы пять лет ни проснулся, ситуация оставалась бы прежней — такой же плохой.

Как историк, я не оставляю надежд. Поскольку знаю: революции быстро начинаются, но небыстро заканчиваются. Англичане потратили почти 50 лет (с 1640 по 1688 годы), чтобы достичь послереволюционного баланса, французы после революции 1789 года — примерно 100 лет. Столько же после 1848 года понадобилось и немцам. Даже 150 лет, если считать с момента падения Берлинской стены, когда объединенная Германия стала главным локомотивом объединенной Европы.

Моя надежда зиждется на том, что в современных условиях историческое время движется быстрее. К тому же Украина прошла два важных рубежа. Во-первых, вышла из тени империи, став независимой. По мнению экономистов, с точки зрения создания институтов, благоприятствующих развитию, только это увеличивает шансы страны на 50 %. Во-вторых, в огне Евромайдана сгорело советское прошлое. Каждым таким шагом мы значительно опережаем Россию, провалившую экзамен по истории, из‑за чего ее потрясения еще впереди.

Чтобы радикально преодолеть историю, нужен масштабный кризис. Например, такой, как был в момент падения коммунизма. Или подобный тому, что мы переживаем сейчас.

Воспользуется ли Украина своим шансом на этот раз, не могу сказать: история не знает автоматического действия. Но, по крайней мере, шанс есть. И грех его потерять, подменив настоящие реформы косметическими.