Сегодня я решил сделать, наконец, всерьёз задуманное уже недели две-три назад. И похолодание прошло, и ясно. Облачившись  в жёлтые спортивные  шуршащие трусы и закинув на спину свёрнутый коврик для йоги, я покинул снимаемую мной комнату. Три тридцать утра, солнце уже показалось из-за леса, радостно расцвечивая "лего" микрорайона. 

В нашем городке есть лесной массив между микрорайонами, где-то два на три километра. С одной его стороны - "Детский парк" - аттракционы, площадки, батуты, прокат всего ездящего и пр. А с другой - просто лесок, тропинки... семейства белок живут. И там на пригорке есть вышка, увешанная антеннами сотовой связи и ещё какими-то. Лезть туда - припаяют что-нибудь, собственность, да и токи всякие, излучения... беспонтово. Но вот чуть ниже в леске - другая вышка (из стального уголка сваренная), метров 40 высотой. Уже без оградки, заброшенная, лампы наверху мертвы, кабель обрезан, щит внизу выворочен... Влезть на лестницу, ограждённую редкими дугами и прутом сзади - нефиг делать. Наверху площадка с ограждением, смотрится довольно надёжно, пол из часто сваренной арматуры.

Что ещё нужно, чтобы встретить восход с сурья-намаскар и последующими пранаямой в разных вариантах и медитацией? 

Ну что, полез. Ветерок, солнце в спину, классно. До начала лестницы (метра 4.5 от земли) по наклонным профилям основания вышки - без трудностей. Лестница не дрожит, хорошо приварена. С непривычки немного боязно, не тороплюсь, надёжно держусь за прутки лестницы.

Вокруг распускается пространство - верхушки деревьев, вдали дома. Всё выше... Вышка не качается, но как-то... не по себе немного. С непривычки. Раньше такого я не делал. Ощущаю себя гусеницей на удилище. До площадки остаётся метров 12-13 уже... И вижу справа надпись на металле вышки чёрным маркером: "Наверху замок. PS. Макс".

Ёрш твою меть!!!  Присматриваюсь - да, крышка над лестницей (из уголка и арматуры также) закрыта и что-то торчит на границе с площадкой. Замок? А ещё коврик в футляре цепляется, зараза, за ограждение... Стал бы я закрывать люк за собой, побывав там? Если исходно было прикрыто - стал бы, чтобы ревнители порядка не влезли и в самом деле замок не навешали. А мОлодёж - вряд ли. Открытой бы оставили, как пить дать. А смысл замка? Всё равно ведь отдельные долбанутые  граждане лезть будут, только расположиться там не смогут... 

Короче, поверил я Максу. До площадки лезть и проверять не стал. Может, и зря. Но настроение как-то после надписи... Аккуратно спустился, вернулся - десять минут ходу, на улицах пусто, солнышко... И занялся ежедневной (в самом деле почти ежеутренней) практикой в комнате, благо окно на восток (солнце чуть сбоку, с севера - из-за высокой географической широты). 

"...Схема: представьте себе то, что поэтически называем мы "сердцем", в виде металлической сферы, вращающейся на оси-вере. (металлы и сплавы у всех разные). Как шестерни. 

Смазка - что у кого; смесь слёз, пота, гормонов, иногда чего-то и понеприглядней. Но главный компонент - кровь. Она засыхает - сердца не вращаются. Они входят в соприкосновение друг с другом, но передают вращение благодаря словам, выбитым на своей поверхности. Отсюда словечко - "цепляет".

Вот литература вообще и поэзия в особенности ответственны за то, чтобы слова правильные там оказались (пока поверхность сердец не затвердела), а понятия, ими обознчаемые,  держали прочно, как камень. И чтобы не стирались от поколения к поколению. Ибо оценочная модальность слов без них не возникает, и явления жизни не обретают имён - необходимых для осознанных /но идущих "от сердца"/ построения этой жизни и движения в ней. 

Слова легковесны, стёрты с сердец - вращение замедляется в этом хороводе мириад шестерёнок, смазка загустевает, сопричастность сменяется безразличием, лжи охотно верят, ибо она пошло и банально мотивирована, чужая боль оставляет равнодушным. Оси - вера - ломаются. Всё. Режьте, бейте, убивайте - скорее пройду мимо, радуясь, что не меня. И назову всё это "неизменным законом" стаи, общества, правом сильного, "человеческой природой", да как угодно. Оправдаю себя - и кого угодно."

<iframe width="480" height="360" src="http://www.youtube.com/embed/70dKZjP4NOo" frameborder="0" allowfullscreen></iframe>

Демон Коммунизма (Великий Игва).

…Нет, ну когда они наконец  поймут: всё должно быть строго регламентировано. По свистку, по звонку (пусть и своему для каждого) – чтобы не было альтернативы. Даже намёка на возможность какого-то свободного выбора. Вот вам – никакой иерархической борьбы, никаких сомнений и колебаний относительно предназначения и пути. Всё разумно, открыто, рационально. Конечно, люди не равны исходно – разные генетика, темперамент, интеллектуальный потенциал.  Самое высокотехнологичное (дублированное многократно для исключения ошибок) тестирование с заданной периодичностью, дифференцированное целенаправленное воспитание. И все - не рано или поздно, а в положенный срок окажутся на своих местах. В конце концов, так происходит и сейчас в жизни, только с изрядной долей несправедливости, и очень многие просто не успевают найти и занять своё место. А тут возможность несправедливости будет исключена в принципе. Именно это, по сути, и есть главенствующий принцип – исключение несправедливости, разве лучшую основу для гармоничного общества можно найти? Ведь источник несправедливости - в главенстве личных эгоистичных желаний над общим благом!

Больше появится возможности думать о необходимом и важном, а не о пустом и личном, делать полезное и нужное, а не бесполезное/вредное и раздорное. А личное – ну там сердечные привязанности, любовь наконец… Строго пресекать – не наказанием, а отрицанием значимости, примата личного над общественным (примат личного – хорошо сказал!). Принципиальной. Да, будут страдать. Но разве не страдания именно этого рода, когда физически ты не лишаем и морально не обвиняем, не виновен ни в чём ни перед кем, только лишь с собой не в ладу – разве не они делают душу чище, помыслы выше, а дух свободнее? Иночество многовековой практикой это доказало со всей очевидностью. А личной ответственности будет столько, сколько надо, сколько под силу нести – на своём месте. И реализовываться будет в каждом именно то, что и должно, к чему и склонен в наибольшей степени. Счастье каждого – через благополучие и прогресс общества, и общественное счастье – через счастье каждого. Да, будут отдельные случаи личного бунта, преступления. Как необходимая иллюстрация для контраста – чтобы видна всякому была опасность, деструктивная направленность эгоизма, гордыни и своеволия. И ясна стала истина: жертвовать чем-то личным во имя общего блага – не только требование разума, но и величайший из возможных в истории героизм, ставший массовым, ставший общепринятой нормой. Иначе непротиворечивое устойчивое развитие в современных условиях просто недостижимо – неужели эту очевидную истину так трудно принять?..

Демон Максвелла.

…Нет, кризис миропонимания был неизбежен в глобальном масштабе. Чего добились в технологии – исключительно благодаря боговдохновлённому любопытству гениев – а в философии просто как дети малые. С непонятной блестящей игрушкой в руках. А ведь ситуация всё больше напоминает обезьяну с гранатой. Наука, изучающая (со времён Локка) только воспроизводящееся – не как будто не наблюдают каждый день того, чего ранее никогда не наблюдали, чего точно и рядом раньше не было – в себе, в обществе. Видят новое – и кричат: а, это и раньше было, мы просто не видели. А что значит было? Что они знают о времени? Что не являлось в чувстве, вИдении, действии – не было того в них. А значит, и нигде не было. И что значит видеть? А научиться ценить непредсказуемое, невероятное, нереальное в их понятиях – им слабО. Глупцы. Там, где нужно видеть душой и слушать сердцем – обращаются к науке. А там, где нужно вычленять и анализировать факты – обращаются к мифам. Всё наоборот. «Человек состоит из веры. Но верой он и творит себя. Во что человек верит – то он и есть» (Бдагхавад-гита, начало 1в до новой эры). А во что верят они? В науку? Но наука – это только инструмент. Ты вот веришь в своё перо? А когда строгаешь доску – веришь в рубанок? А вот самураи (и гоплиты, кстати) в свой меч, как ни странно, верили… Понимаешь, почему? Они вот, люди мысли, хотят знать. До конца – хотя бы в общих чертах. Будто поле истины ими засеяно, и они знают, что там взойдёт. Не задумываясь о том, что они будут делать с этим знанием, и готовы ли они к нему, в любом приближении или сжигающему то, что должно сгореть, или плавящему рудой то, что должно быть выплавлено (так было всегда). Не задумываясь, что полагая основой себе знание, они тем самым полагают конечность, обрыв себе и Богу. Оно им надо?..

Демон Байрона

Когда я впервые обнаружил в себе желание наказать людей за их глупость, эгоизм и неблагодарность, по зрелом размышлении я понял, что не стану этого делать. Во-первых, это принесло бы мне не удовлетворение, а ожесточение и разочарование. Во-вторых, то, чего бы мне хотелось пожелать упорствовавшим в духовной слепоте и пороках людям – они делают с собой сами, и без меня прекрасно справляясь с погружением в одиночество, равнодушие и страдание.  И в-третьих, никто никаких уроков из этого не извлекал и не извлечёт – кроме меня, возможно.

Люблю злых, жестоких, коварных, лицемерных людей. Во-первых, от них ясно, чего ожидать, а если ошибёшься /что случается очень редко/ – это только ко благу. Во-вторых, если тебе придётся с ними что-нибудь сделать, тебя потом не будут так мучить угрызения совести. В-третьих, из кого-то надо делать кривые зеркала, отражающие порядком поизносившийся жупел Ада.

Иногда мне становится жалко людей, совсем неплохих в общем-то, впадающих в отчаянье и уныние по пустяковым, эмоопьяняющим обычно поводам. Было бы забавно на миг им приобрести моё вИдение, и понять со всей очевидностью, что все они в самой своей глубине, в самой сути своей есть одно, и взаимное недоверие, отчуждение и эксплуатация - худшее, что они способны делать и делают ежедневно не только для других, но и каждый сам для себя, в погоне за «реальными», но такими коварными привычными и понятными целями. И тогда я развлекаю их, под видом иллюзий и фантазий высвечивая в тумане надежд миражами мечты  горизонты, которые они сами от себя закрывают. Показываю попутно, какие они  - каждый в отдельности – уникальные, интересные и значительные. Я их не обманываю; у каждого свой путь, и конечный пункт тоже. Но мне крайне редко удаётся отвлечь чей-то взор от жалости к себе или тщеславия, всех этих плясок низких страстей пред трансцедентно далёким и равнодушным (как им кажется) ликом Вечного, Всесущего и Неизменного, чтобы за самоизнуряющей жаждой лудомана им наконец повезло хотя бы на короткое время прекратить пускать на ветер это своё значительное, уникальное и неповторимое – невосполнимое ни в одном из миров.

Вынурнув из снов невменённости, я открыл, что утро полно неизъяснимой прелести, убиваемой скукой и пошлостью ощутимости прямо у меня на закрытых кем-то глазах.

 Я схватил припасённую загодя швабру медитативной безучасности, сьездил ей по тому, что на глазах моих (закрытых кем-то, естественно) превратилось из унылой бессознательной наблюдательности в испуганную лысую очевидность - и вот глазам моим (закрытым пока ещё) предстала яркая и неоперившаяся мозгоклювость, скрывающаяся, как выяснилось, во всём, стоит только присмотреться (не открывая глаз).

 Я схватил её за жабры притворного безразличия, с притворным же намерением втрясти из неё всю истинную правду о притягателности для клевания моих неиспорченных интеллектом мозгов, но тут... мы поняли друг другу по прикосновениям, пульсации наших капилляров совпали, и оказалось, что не каждый вдох толкает тебя к выдоху толстой равнодушной бабищей неизбежности.

Несмотря на весь ужас и искусственность своего положения, как в порорубь - я открыл глаза...

Серия сообщений "экспромты":
Часть 1 - Попытка пробуждения (экспромт)
Часть 2 - Экспромт о женщине
Часть 3 - Новый день
...
Часть 13 - Эстамп-7
Часть 14 - Эстамп-8
Часть 15 - Время

Вечером, в ветреную и облачную погоду бывает так, что в высоких облаках возникают просветы, медленно меняющие форму и положение, а между ними и моими глазами низкий разреженный облачный покров мечется рваной паклей, суетно и торопливо стремясь к горизонту. И просвет в высоких облаках то виден ясно, то неясно, то скрывается на какое-то время, но я знаю, что он там есть, хотя и изменится, когда я увижу его вновь. Так и видения моей памяти – то застилаются событиями проходящих дней, то вдруг проявляются с неожиданной яркостью и остротой, то, кажется, пропадают совсем, однако мне точно известно, что они есть, и тут же смутно ощущается болезненный дискомфорт, природа которого поначалу была мне непонятна. Позже я понял, что запечатлённые памятью мгновения, храня самое содержание жизни моей в далёком и не очень прошлом, имеют для меня значение лишь как что-то, утраченное навсегда, если воспоминание хорошее, и как нечто, навсегда остающееся со мной – если они тягостны.      

Вспоминаю летний Новосибирск. Тихий Академгородок, транспорта немного, не жарко. Лёгкий ветерок с хорошо скрываемым любопытством колышет волосы девушек на автобусной остановке, приоткрывая их безмятежные или погружённые в себя взоры. Невесомые облачка в озоново-голубом небе. Короткие платья, светлые юбочки так подходят их упругим шагам – деловитым или горделиво-прямым. Говорят по мобильникам, покачивая в нежных пальчиках полупустые шопинговые пакетики. Дела, дела… Встречи, заботы, теплые омытые закатами и любовью вечера. Не было ничего. Только цветные искушающе-близкие сны. Почему я не умер в детстве? Я знаю точно, они будут ясно видны мне и перед самой смертью, такой реальный чужой мир…