Цитата сообщения ТАТКУ ИЗ КНИГИ «ЗАПИСИ ДЛЯ СЕБЯ»..... Викентий Вересаев

Мы ждем будущего, вспоминаем о прошедшем. Когда научимся ценить настоящее?






Передо мною большими шагами расхаживал известный художественный критик, высокий чело­век со студенчески длинными волосами, рукою откидывал волосы с красивого лба и говорил:
— Вот перед окнами вашего кабинета — церковка. Зашел к вам художник, увидел ее. "Какая за­мечательная церковь! Подлинно русская церковь! Как чувствуется в ней глубокое смирение русского народа, его просветленно-христианская примиренность с горькою своею судьбою!

Край родной долготерпенья,
Край ты русского народа!..
Удрученный ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде царь небесный
Исходил, благословляя...

Это нужно зарисовать". Вы смотрите на его картину: верно! Как на ладони вся христианская душа долготерпеливого русского народа. Зашел потом другой художник. "Какая характерная церковь! Как тут отражено глубочайшее, в сущности, равнодушие русского народа ко всем небесным делам! В готике, — какой там могучий порыв к небу, все устремление — высоко вверх, к богу! А посмотрите на эти купола: широкие, как репа, основания и то-оненькие хвостики к небу. Там, дескать нам делать не­чего. Тут нужно устраивать жизнь, на земле!.. Это нужно зарисовать!" Зарисовал, и вы видите: дей­ствительно, жизнь следует устраивать на земле.
Третий художник пришел. "Какое великолепие! Посмотрите на эти фиолетовые тона, как они иг­рают на золоте куполов!.. Нет, это нужно зарисовать!"
Вам тогда приходит мысль: по-видимому, правда, церковка моя замечательная. Нужно сфото­графировать. Сфотографировали. И — ничего! Ни христианского долготерпения, ни пренебрежения к небу, ни красивой игры фиолетовых тонов. Все это от себя внесли художники, каждый из них заставил нас взглянуть на явление его глазами.



Я не знаю, было ли это напечатано. Я это слышал от лиц, близко знавших художника В. И. Су­рикова. Его картина "Утро стрелецкой казни". Утренние сумерки. Лобное место. На телегах — приве­зенные на казнь стрельцы с осунувшимися от пыток лицами, с горящими восковыми свечами в руках. Солдаты-преображенцы. Царь Петр верхом распоряжается приготовлениями к казни. Смутно вырисо­вываются виселицы.
Когда Суриков уже кончал картину, заехал к нему в мастерскую Репин. Посмотрел.
— Вы бы хоть одного стрельца повесили!
Суриков послушался совета, повесил. И картина на три четверти... потеряла в своей жути. И Су­риков убрал повешенного.



До чего глуп становится самый умный человек, когда больно задето его самолюбие!



Если хочешь ценить человека, то заранее нужно скинуть со счета его самолюбив и тщеславие. Иначе, может быть, не останется для тебя ни героя, ни подвижника, ни мудреца.



Идешь по улице:
— Господи, какая уродина!
Дряблые щеки, тусклые глаза,— набелена, нарумянена, ярко-оранжевые губы, наведенные бро­ви... Для того, чтобы так накраситься, ведь ей нужно смотреться в зеркало. Как же она сама не заме­чает, как ее вид ужасен и смешон, как он ее унижает?!



Глаза — зеркало души. Какой вздор! Глаза — обманчивая маска, глаза — ширмы, скрывающие душу. Зеркало души — губы. И хотите узнать душу человека, глядите на его губы. Чудесные, светлые глаза и хищные губы. Девически невинные глаза и развратные губы. Товарищески-радушные глаза и сановнически поджатые губы с брюзгливо опущенными вниз углами. Берегитесь глаз! Из-за глаз имен­но так часто и обманываются в людях. Губы не обманут.



Умное лицо получается у человека не оттого, что он умен, а только оттого, что он много думает. Я знаю несколько женщин: у них очень хорошие, вдумчивые, умные лица, а сами они — глупые; но они серьезно относятся к жизни, добросовестно вдумываются в нее. Знавал я одного критика. Редко можно было встретить такого тупого человека. Но он добросовестно ворочал воробьиными своими мозгами,— и лицо у него без всякого спора было умное. А вот у Декарта и Канта лица совершенно ду­рацкие. Видно, думалось им очень легко.



— О чем вы задумались?
Добросовестно ответить на вопрос можно только через значительное время. Когда человек "за­думался", в нем работает подсознательное, результатов своей работы оно еще не вынесло в созна­ние. Внешний вид человека в это время: брови подняты, глаза выпячены и смотрят в пространство, ничего не фиксируя. Когда человек "думает",— вид другой: брови сдвинуты, взгляд определенный, фиксирует одну точку. Тут он сразу может ответить, о чем думает.



Воспоминание всегда прикрашивает дорогого нам человека. Вот в такой именно мере должно бы прикрашивать портрет.



Нет ничего отвратительнее и нет ничего прекраснее старческих лиц. И нет их правдивее. С мо­лодого, упругого лица без следа исчезают черточки, которые проводятся по коже думами и настроения­ми человека. На старческом же лице жизнь души вырезывается всем видною, нестирае­мою печатью.



Совет лицемерам. — Ты прикидываешься на людях энтузиастом, отзывчивым человеком, до­брым товарищем. Наедине и в семье ты не считаешь нужным притворяться, и лицо твое принимает обычное, присущее тебе выражение мелкого и злого эгоиста, думающего только о своих выгодах. И на лицо твое наносятся определенные черты, которые все труднее становится сгонять на людях. Лице­мерь и наедине. Тогда маска твоя станет прочнее.



Когда у человека большое горе, прибавочное мелкое горе уже не действует на душу. И малень­кая радость ничего не дает душе. Букет цветов или варенье к чаю осужденному на казнь. Но вот странно: когда большая радость у человека,— неудержимо хочется прибавить к ней побольше еще всяких маленьких радостей: цветов, вкусной еды, вина, прогулки.



Брезгливые люди в большинстве случаев очень нечистоплотны. Долго меня это удивляло, но потом я понял, что иначе и не может быть: кто боится грязи, всегда легче обрастает ею.



В человеческой глупости есть свои незыблемые законы.
— Трамвай идет только до Арбатской площади!
Из десяти человек один, по крайней мере, обязательно спросит:
— А дальше не идет?



Самое трудное в науке счастья — научиться ощущать настоящее, как прошедшее.



Буриданов осел — что это такое? Ну, кто же не знает! Осел стоял между двумя охапками сена и никак не мог решить, в какую сторону ему повернуть голову. Так и умер с голоду. Хорошо. Ну, а кто та­кой сам Буридан? Владелец осла? Автор басни об осле? Вот этого почти никто не знает. Буридан был французский философ-схоластик четырнадцатого века, противник учения о свободе воли; пример с ослом он приводил в опровержение учения о свободе воли: при полной свободе воли осел умер бы с голоду между двумя одинаковыми охапками сена, потому что у него абсолютно не было бы никакого мотива предпочесть одну охапку другой. Пример и сам по себе мало удачный, и нигде в сочинениях Буридана его не находят, сомневаются даже, принадлежит ли он ему. А прославился Буридан ослом своим, можно сказать, в веках, и прославился весьма прочно. Поистине, въехал в храм бессмертия на осле, как Реомюр и Цельсий на термометрах, Рентген на своих лучах, Ампер, Вольта и Фарадей — на свойствах электричества.



Совет красавицам. — Никогда не снимайтесь в модном платье. Через десять лет вы в нем буде­те казаться смешною.



— Зачем вы губы себе мажете? Ведь вы же понимаете, что это — вроде вывески: "Мужчины, я вам хочу нравиться, подходите!"
— Конечно, понимаю. Для того и делаю. Я очень застенчива, не умею держаться так, как хотела бы. А тут они прямо по губам видят, что можно быть смелее.



Меня трогает, когда люди благодарны мне за сделанное добро. Я благодарен, когда мне сдела­ли хорошее. Но меня глубоко возмущает, когда сделавший мне добро ждет от меня благодарности. Тогда все его добро обесценивается, мне хочется заплатить ему с процентами за сделанное и отвер­нуться.




— Бабка, пора тебе помирать!
— Батюшка, и рада бы, да ведь душу-то,— нешто ее выплюнешь?