Мне купили новые сапоги, очень красивые, так как я была уверена в том, что у меня на зиму нет обуви. И вдруг достаю из шкафа коробку с новыми сапогами, которые купили в том году! Кошмар! Меня успокаивают, дескать, у многих по 10 пар и ничего. А я так не могу. Минималист... Денег жалко, а сапоги отнести обратно не могу. Они мне очень нравятся. Придётся быть сороконожкой.

У меня мало друзей в интернете, но был один друг, у которого был очень хороший дневник. Его было интересно читать, и я думаю, что из него бы мог получиться неплохой литератор. И вот, он удалился.  И это очень жаль.

Пишу года два уже, наверно... Никак не закончу. И всё правлю и правлю, когда время выдаётся. Ребёнок-то уже в яслях, а я выхожу на работу. Пока буду курьером, а потом решу, чем ещё заняться. Настоящий литератор должен знать жизнь со всех сторон...

Был затянувшийся промозглый март 1991-го года. Шли снеговые дожди, было противно находиться вне стен помещения. В такую погоду хорошо сидеть в уютном кресле на работе или дремать на софе дома с чайком, кусочком тортика и телевизором в обнимку.
В промышленном окраинном районе стоит многоквартирный, громадный блочный дом грязно-белого цвета. В нём живёт юная девица Ирина Робертовна Скляр-Заболоцкая, профессорская дочь. Не очень уж миловидная, не очень умная, не очень счастливая… таких большинство. По улицам ходят миллионы так называемых среднестатистических женщин среднего роста, средней комплекции, симпатичные и не очень. Какой-то не очень большой процент из них составляют представительницы интеллигенции. Такой была Ирина. Среди её предков были даже дворяне по матери.
Ей было тогда 19 лет. По её рассуждениям и взглядам на жизнь ей можно было дать лет 13-ть, а по внешнему виду - лет двадцать шесть. На макушке у неё высился пучок размером с трёхкопеечную булочку, которые в те годы продавались в московских булочных.
Девушка неподвижно стоит у окна. Она уже третий месяц ждёт звонка. Телефон молчал. Ирочка тоскливо смотрит в своё узенькое окошко, а там - то дождь, то снег. Темно, слякотно. С ненавистью и обидой поглядев на телефон, села перед зеркалом и принялась сосредоточенно выдавливать прыщи. Это занятие немного развлекло её. Вот уже два года, как её одолела эта напасть. На носу, лбу и подбородке после семнадцати лет поселились у неё эти нежеланные «гости». Приходилось их замазывать тональным кремом и запудривать. Когда с прыщами было покончено, она смазала лицо одеколоном и пошла на тесную, грязную и закопчённую кухню ставить на газ чайник. И вдруг за окном раздался гул, а небо внезапно затянуло чёрной тучей, и стало так темно, что пришлось зажигать свет. Пошёл густой снег с дождём. Под бормотание сетевого радиоприёмника-трёхпрограммника Ирина пила чай с баранками, конфетами и берлинскими пирожными, глубоко задумавшись и глядя в окно на непогоду. Когда она жевала, у неё шевелились уши. Туда-сюда ритмично двигались эти толстенькие, не маленькие, ушки в такт жующих челюстей под пухлыми щеками.
Вот уже больше года, как она часто плачет то по одному, то по другому поводу. Сначала учёба, затем работа её не устраивали, она вынуждена работать уже два года, и тоска грызла ей сердце, как крыса – сыр.  Только она стала успокаиваться, так как рабочая обстановка стала налаживаться, но в её жизнь пришла другая напасть. Человека, звонка которого так долго и тщетно ждала Ира, звали Артур. Впереди рассказ о том, как начался, развился и закончился их неудачный, тяжёлый для Ирины, роман. 
Напившись чаю, она вернулась в свою тесную комнатёнку. Полежала на узенькой своей кроватке с книгой, потом книгу отложила и взяла зеркало. Отражение ей не нравилось. Излишне толстые щёки, маленькое расстояние между глазами, мелкие зубы, тонкие губы, круглое лицо, короткая шея, оттопыренные, мясистые уши…
Скоро должна была прийти из магазина бабушка. Родители были на даче, так как была суббота. Скляр-Заболоцкая думала, куда бы ей пойти, когда она вернётся. Старуха надоела, её высказывания казались девушке бестактными и обидными. Не хотелось лишний раз видеть эту некрасивую, старую женщину с опухшими ногами и бульдожьим лицом. Ей и в голову-то не пришло обеспокоиться, как там, старенькая и больная женщина на улице в такую погоду доберётся до дома. Она на такие мысли никогда не «заморачивалась». Ну, постоит старуха в магазине, пока непогода не поутихнет, и потопает домой. Ей не привыкать – в 1941-м году она родила дочку, мать Иры, а когда узнала, что началась война, так перепугалась, что у неё пропало молоко. На руках двое детей, один – грудничок, муж на фронте, эвакуация, непосильный труд на заводе для фронта, для победы, голодные обмороки, дистрофия… Но выжила же и детей спасла! Что там – теперешний дождь со снегом! За бабушку внучка была спокойна. Это поколение ничего не возьмёт, то ли дело – современные молодые люди! Сейчас они не хотят терпеть никаких неудобств.
О том, как сейчас её родители ютятся около буржуйки в сарайчике, она так же думать забыла. Дача – это сильно сказано! Родители только что получили этот садово-огородный участок на болотистой почве и пытались его освоить, окультурить, построить дом. Но в те годы так просто дом не построишь – почти невозможно было достать строительный материал. Поэтому из собранных по помойкам дощатых ящиков для стеклотары, они построили сарай-времянку, где жили, хранили инвентарь и готовили еду на буржуйке. Умывальник был на улице, в туалет ходили в лес, за водой – на болото(!)… Но воздух! Какой же там в те годы был воздух! Водились кабаны, волки, лисы, лоси и зайцы. Лес кишел всяким зверьём, а грибов было видимо-невидимо! Ирочка не спешила ехать туда, так как там ей было скучно, а заниматься огородом было лень. На месте родителей она бы не стала брать этот участок и по выходным предпочитала оставаться в городе.
Хоть два дня в неделю она была рада побыть в квартире одна… это, когда ещё и бабушка куда-нибудь уйдёт. За это время можно какой-нибудь хлам отнести на дальнюю помойку, что бы домочадцы свою вещь не увидели и не притащили обратно, как уже бывало. Можно походить по квартире голой, рассматривая себя в зеркало в разных ракурсах, посмотреть то, что хочешь, по телевизору и покурить без свидетелей, героически попытаться сделать какие-нибудь гимнастические упражнения, что бы похудеть…
В московских магазинах сначала исчез сыр, и москвичи начали делать его самостоятельно, их научили этому в одной из передач то ли по радио, то ли по телевизору. Бабушка Ирины тоже пыталась делать сыр, но получалось плохо. В этом году зима выдалась тёплой. Ниже нуля температура не опускалась. Было много луж, поэтому приходилось носить резиновые сапоги. Постоянно шли дожди. Бывали и зимние грозы.
Ежедневно по будням она по ненавистному звонку будильника вставала в темноте, с содроганием ставя ноги в холодные тапки, и шла в ванную комнату, где совершала привычный утренний туалет, согреваясь в горячей ванне, где, что бы не терять счёт времени, держала часы. Потом в халате шла к себе, где застилала постель, педантично укладывала свои тяжёлые, слишком большие для девушки, груди в сшитый из плотной ткани, широкий лифчик, облачала в трусы аппетитную попку, надевала комбинацию. Старательно делала она причёску – так называемую, «баранку» на затылке, собирала с расчёски, себя и дивана выпавшие волосы, скатывала из них ком и, набросив халат, шла на кухню, где выбрасывала их в помойное ведро.
На кухне после ушедшего на работу отца был ещё тёплый чайник. Ира ставила его на газ, потом разбивала яйца на сковородку. Ирина любила омлет из восьми яиц. И вообще, у неё были странные вкусовые пристрастия. Она часто ела селёдку с молоком, и очень любила сахар. Его добавляла в соусы, салаты, супы, гречневую кашу, квашенную капусту и даже на помидоры сыпала сахарный песок! Когда переживала стресс, ела сахар кусками или песок ложками(!), а вечерами пила сладкое молоко с печеньем, посыпанным сахаром. Иначе не засыпала.
Положив яичницу на тарелку, она садилась за кухонный стол и под монотонное бормотание сетевого радиоприёмника, увлечённо завтракала, шевеля ушами при жевании, тоскливо поглядывая в давно не мытое окно. Позавтракав и напившись чаю, она курила в форточку, потом возвращалась в свою комнатку, бережно натягивала всегда последние колготки на крепенькие ножки, скучную коричневую блузку с янтарной брошью, ещё более скучную тёмно-серую юбку ниже колен и синюю с чёрными и свекольными полосами, вязанную бабушкой, широкую и длинную шерстяную кофту.
Взбив щербатой гребёнкой чёлку на лбу, делала макияж, старательно подводя глаза и крася губы.
После этого Ирина брала приготовленную с вечера еду из холодильника и со вздохом клала в сумку из кожзаменителя, в которой лежала зачитанная до дыр книга Маргарет Митчелл «Унесённые ветром». Она читала в дороге, до неё дошла, наконец, очередь – все приятельницы уже прочли. Кроме книги там лежала косметичка, а в ней – ярко-красная губная помада, тушь для ресниц, треснутая пластмассовая пудреница с разбитым зеркальцем, перетянутая аптечной резинкой, бумажные носовые платки, маникюрные ножницы, иголка с ниткой и бактерицидный пластырь. Кроме этого в сумке этой лежали зонт в полиэтиленовом пакете, солнцезащитные очки, ключи от квартиры с брелоком в виде игрушечного Микки Мауса, пачка сигарет, коробок спичек и пластмассовый контейнер, в который Иришка и уложила бабушкины бутерброды с докторской колбасой. Вслед за этим в сумку был положен полиэтиленовый пакет, в котором лежали яблоко, коржик, шоколадка и два термоса – один с бульоном, а другой – с чаем. Она съедала это на своём рабочем месте, отвернувшись к окну или стене, читая книгу или слушая радио. Когда она жевала, у неё шевелились уши. Это было хорошо заметно со спины.
В кошельке её лежал единый билет, и всегда было мало денег, даже в дни зарплаты, потому что свою зарплату она обычно клала в свой обширный лифчик и приносила домой, где припрятывала.
В прихожей она надевала рейтузы и сапоги, потом – шерстяную шапку которую вязала бабушка, выпустив наружу только чёлку, прижимала шапку сзади к шее шарфом, тоже вязанным бабушкой, а поверх всего этого паковалась в толстое пальто на ватине с воротником из бежевой норки.
Когда она жаловалась родителям на то, что плохо одета, они, одетые так же, недоуменно вскинув брови, восклицали: «Ирочка! Да ты прекрасно одета! У тебя всё есть! И зимнее пальто с настоящей норкой, и сапоги из настоящей кожи целые, не рваные!» Спорить было бесполезно, тем более, в семье постоянно не было денег. Только после получения первых зарплат, Ирине удалось скопить немного и купить вожделенные варёные джинсы, зауженные к щиколоткам, но они тут, же вышли из моды.
Пузатую сумку она вешала на себя, как почтальон – продевая её ремень через плечо и голову. Добротно и аккуратно экипировавшаяся Ира выходила на лестничную клетку и запирала дверь, вызывала лифт, исписанный матерными ругательствами, с сожжёнными кнопками, и спускалась на первый этаж. Выходила из заплёванного подъезда блочного дома в ржавых подтёках и серого в дождь, стоявшего среди таких же скучных домов-коробок неуютного спального района. Ветер промозглый и холодный начинал валить её с ног, она поднимала воротник, пачкая его тональным кремом-пудрой, и понуро тащилась к автобусной остановке. Там она какое-то время стояла и курила с красным носом и злым лицом, все вокруг тоже курили, отчего нормальному человеку дышать было совершенно невозможно. Потом, взяв автобус штурмом, в чудовищной давке, где на неё кашляли бациллами, дышали смесью чесночной отрыжки, перегара, табака, просто несвежего дыхания с зубной пастой, немилосердно тесня и пихая, ехала до метро. Читая свою толстую книгу в трясущем, грохочущем вагоне, она ехала до центра и по длинной улице, вдыхая выхлопные газы, шла до работы, в хмурой задумчивости пыхая сигаретой, торчащей в зубах. Ей стыдно было признаваться в том, что она работает «девочкой на побегушках» в группе Хавбекова на киностудии Союз-мультфильм. Тоска. И это в лучшие-то годы! Хавбеков этот снимал скучные детские мультфильмы, совсем бесталанные и в упор Ирину не замечал. А жирная тётка, бездарная прорисовщица в прошлом, Тонька Ментова, только и искала повод, что бы девушку шпынять и сразу же нажила в её лице врага. Несмотря на тихий нрав, Скляр-Заболоцкая обидчиков прощать не умела и решила отомстить Ментовой, но ещё не придумала, как. Пресловутая «соображалка» у неё работала плохо, а «бестолковка» давно бастовала.
Поэтому она рассказывала всем, что она «ассистент режиссёра на киностудии». Вот это – звучит! Тем более, что это было отчасти правдой – в трудовой книжке и пропуске на работу было написано, что она правда является ассистентом режиссёра, но только младшим, а младшие ассистенты – это и есть девочки на побегушках.
После работы она позволяла себе развлечься, так как была свободной девушкой. Ходила по театрам, чаще – в кино. Ложилась она поздно, но заснуть долго не могла. Завтра рано вставать… Поэтому она надевала шерстяные носки и выпивала большую чашку горячего молока, в которое клала шесть ложек сахарного песка, съедала овсяное или юбилейное печенье с толстым слоем масла и щедро обсыпанное сахарным песком. «Печеньку» - как она говорила. Когда она с хрустом это жевала, у неё шевелились уши.
Это была уже третья её работа, лучше предыдущих, но Ирина всегда была чем-то не довольна. Она не понимала, что ей очень даже повезло в жизни. Она могла бы родиться не в Москве, а, скажем, в Биробиджане, если бы дедушка не привёз в Москву её бабушку 50 лет назад. Она могла бы жить в бараке и бегать в уличный нужник, а работать не в приличной организации, а разнорабочей, так называемой «нянечкой» в детском саду или детском доме, прачкой, посудомойкой, санитаркой в больнице, вахтёршей, уборщицей или дворником. И на спокойную сытую семейную жизнь могла бы не рассчитывать, так как трезвый муж в провинции - большая редкость.
Но где ей было об этом задуматься? Она страдала от того, что не высока ростом и нет у неё ухажёров, не интересно на работе и тесно в квартире. Рост у Ирины был около метра-60-т, до появления в её жизни Артура ухажёров у неё не было, девушка была невинна и даже не целована почти, работ она сменила несколько и никак не могла удовлетвориться, а в квартире действительно было очень тесно и захламлено – типичная интеллигентская берлога.
Родители и бабушка не могли расстаться со своими вещами. Дедушка, теперь уже покойный, страдал от того, что забыл на старой квартире, на Твербуле, какую-то ерундовую полочку, на которую ставил в ванной свой помазок и клал опасную бритву. Кроме этой полочки не забыли нечего! В новую квартиру въехал весь столетний хлам, ветошь, гнилой резиновый коврик из-под двери, ржавые поддоны под цветочные горшки, макулатура и прочее, что, обычно, принято выбрасывать. Целая библиотека хранилась у них, в советское время родители, бывало, предпринимали вылазки с рюкзаками в глушь, где в сельпо покупали книги, которые не брало местное население, так как не понимало их ценности. В Москве и Ленинграде их расхватывали моментально. Дубликатов в домашней библиотеке было полно! Одного романа «Анна Каренина» было несколько экземпляров потому, что один был памятью о дедушке, другой – памятью о друге отца по Целине, третий – подарок мамы Ире, четвёртый… впрочем, нет смысла перечислять далее. В семье Скляр-Заболоцких подарки не передаривались, не относились в комиссионный магазин и, тем более, не выбрасывались. У Роберта Модестовича, отца Ирины, хранилась целая коллекция разных пивных кружек, которые ежегодно дарил ему друг детства, жирный мужик-профессор, на профессора совсем не похожий. Он был страстным любителем пива, и у него было прозвище Мюллер из-за любви к немецким вещам времён войны, их фильмам и музыке. Многие из подаренных им кружек выглядели безвкусно и аляповато, какие-то – просто устрашающе. Одна кружка (Ира помнила её с детства) оказалась с сюрпризом, она думала, что на неё изображён рак, а это оказалась Киевская «Родина-мать». Лишь редкие экземпляры оказывались старинными и даже годными для музейной коллекции. Эта эклектика поражала воображение.
Из-за тесноты то и дело вспыхивали скандалы в благородном семействе. На маленькой загаженной кухоньке Ирина скандалила то с мамой, то с бабушкой. Она была недовольна тем, что ей всё время приходится за ними убирать, а сами они очень неряшливы. Крик стоял по каждому поводу и без повода. Однажды с боевым кличем: «Охолонись, сумасшедшая!!!», бабушка выплеснула на Иру ведро воды. И если бы не изо всех сил вцепившись в её руки, удержавшие взбесившуюся девицу родители, та могла бы в ярости убить пожилую женщину. Такие вспышки в семье Скляр-Заболоцких были не редки. Жизнь в тесноте и захламлённости утомляла, Ира пыталась потихоньку выбрасывать старую одежду, книги и прочее. Когда пропажа обнаруживалась, начинался грандиозный скандал с истериками, немыслимыми обвинениями и смертельными обидами, пахло валидолом и валерианой.
По квартире ползала мрачная черепаха. У Ирины тогда были длинные волосы, они выпадали при расчёсывании, падали на пол и попадали в рот черепахи. Волос проходил через тело рептилии и выходил из клоаки. Так она ползла, волоча на Ирином волосе дерьмо по всей квартире. А в ней и без того всегда было плохо убрано, неуютно, захламлено, клубы пыли в углах, не выбитые ковры, не стираные занавески, мебель и всё, что в ней и на ней было в толстом слое пыли, у родителей в комнате – чудовищный беспорядок. У бабушки – узенький проход от двери до кровати среди нагромождения мебели из красного дерева прошлого века, огромного кресла, старинного пианино в стиле модерн, с подсвечниками. Всему этому место в старом доме с высокими потолками, а не в тесной квартире блочного дома в спальном районе.
Давнишней мечтой Ирины была собственная отдельная квартира, хотя бы однокомнатная и супер-малогабаритная. Она бы там поддерживала идеальный порядок и никакого хлама бы не держала.
Ира была довольно симпатичной, даже миленькой девятнадцатилетней девушкой, с серыми глазами, вздёрнутым носиком и веснушками на круглом лице. Уши у неё были крупноватыми, мясистыми и чуть оттопыренными. Она была чуть ниже среднего роста, ногти на руках у неё были постоянно обкусаны, а вокруг них кожа распухла и покраснела из-за оторванных заусенец.  У неё была плотненькая фигурка, аппетитные формы, особенно впечатляла огромная, всё время растущая, грудь, кроме того, полноватые икры и щиколотки коротковатых ног, волосы на которых она не брила, боясь, что будут расти сильнее. На голове волосы у неё были не плохие, хоть и потерявшие изначальный золотисто-пепельный цвет, ставшие какими-то бурыми к расстройству их обладательницы. В целом она смотрелась вполне удовлетворительно, но не умение одеваться и отсутствие возможности покупать хорошую одежду делали её не заметной и неказистой. Поэтому на неё совсем не обращали внимания молодые люди, а если и случалось, что кто-то ей заинтересуется, взглянув на грудь, то заканчивалось это как-то быстро и нелепо. Поэтому до 18-ти лет Ирина была ещё не поцелованной мужчиной. Это, если не считать одного случая, когда два года назад, извиваясь от омерзения, одёргивая юбку, она вырвалась и убежала от деревенского парня, приняв его за извращенца, когда он попытался при поцелуе протолкнуть ей в рот свой язык, а рукой полез под юбку. После этого происшествия она два года жила без ухажёров, безнадёжно и платонически влюбляясь, пока не встретила человека, речь о котором пойдёт ниже.
 

С утра всё было хорошо, но и сейчас, в общем-то тоже. Меня просто покоробил один звонок, от которого у меня ненадолго снесло крышу, и я даже отправила пост на премодерацию в сообщество психологов, где однажды меня уже облили грязью. Надеюсь, модераторы этот пост не опубликуют. Ну, да хрен с ним, отпишусь или удалю этот пост, если что. Короче, написала книгу недавно. Никому её ещё не показывала. Включаю телик и вижу фильм, содержание которого очень похоже на мой сюжет. Стало так кисло, что в глазах помутилось. Или в голове... так, вроде, правильнее. Погуляв с ребёнком, уложив спать, сажусь за книгу и не знаю, что теперь делать. Удалять жалко, всё же труд. А править... буду править, наверно...

Как ни старалась от мужа не заразиться, не получилось уберечься. И вот, валяюсь. И что самое противное во всей етой истории - так ето то, что мне завтра вести ребенка в ясли!

Вчера похвасталась соседке, что книгу написала, а она возьми да скажи: "Дай почитать!" И тут-то мной овладело беспокойство, и я поняла, что не в состоянии эту книгу кому-то показать. Зачем тогда я её написала? Вопрос.

Зачем-то влезла с комментарием в какой-то домостроевский пост какого-то сообщества типа "Семья и брак" (хорошее дело "браком" не назовут), и с дурья не удержалась и своё мнение высказала. Представляю, как через какое-то время на меня ушат помоев выльют тётеньки-хозяюшки! Может быть мне сразу от комментов отписаться...