РОССИЯ

ПОЧЕМУ МЫ ВЕРИМ В РОССИЮ?

Где бы мы, русские люди, ни жили, в каком бы положении мы ни находились, нас никогда и нигде не покидает скорбь о нашей Родине, о России. Это естественно и неизбежно: эта скорбь не может и не должна нас покидать. Она есть проявление нашей живой любви к Родине и нашей веры в нее.

Иван Ильин

Чтобы быть и бороться, стоять и победить, нам необходимо верить в то, что не иссякли благие силы русского народа, что не оскудели в нем Божии дары, что по-прежнему лишь на поверхности омрачненное живет в нем его исконное боговосприятие, что это омрачение пройдет и духовные силы воскреснут. Те из нас, которые лишатся этой веры, утратят цель и смысл национальной борьбы и отпадут, как засохшие листья. Они перестанут видеть Россию в Боге и любить ее духом; а это значит, что они ее потеряют, выйдут из ее духовного лона и перестанут быть русскими.

   

   

Быть русским значит не только говорить по-русски. Но значит - воспринимать Россию сердцем, видеть любовью ее драгоценную самобытность и ее во всей вселенской истории неповторимое своеобразие, понимать, что это своеобразие есть Дар Божий, данный самим русским людям, и в то же время - указание Божие, имеющее оградить Россию от посягательства других народов и требовать для этого дара - свободы и самостоятельности на земле. Быть русским значит созерцать Россию в Божьем луче, в ее вечной ткани, ее непреходящей субстанции и любовью принимать ее как одну из главных и заветных святынь своей личной жизни. Быть русским значит верить в Россию так, как верили в нее все русские великие люди, все ее гении и ее строители. Только на этой вере мы сможем утвердить нашу борьбу за нее и нашу победу. Может быть, и не прав Тютчев, что "в Россию можно только верить", ибо ведь и разуму можно многое сказать о России, и сила воображения должна увидать ее земное величие и ее духовную красоту, и воле надлежит совершить и утвердить в России многое. Но и вера необходима: без веры в Россию нам и самим не прожить, и ее не возродить.
     Пусть не говорят нам, что Россия не есть предмет для веры, что верить подобает в Бога, а не в земные обстояния. Россия перед лицом Божьим, в Божьих дарах утвержденная и в Божьем луче узренная, - есть именно предмет веры, но не веры слепой и противоразумной, а веры любящей, видящей и разумом обоснованной. Россия, как цепь исторических явлений и образов, есть, конечно, земное обстояние, подлежащее научному изучению. Но и самое это научное не должно останавливаться на внешней видимости фактов; оно должно проникать в их внутренний смысл, в духовное значение исторических явлений, к тому единому, что составляет дух русского народа и сущность России. Мы, русские люди, призваны не только знать историю своего отечества, но и видеть в ней борьбу нашего народа за его самобытный духовный лик.
     Мы должны видеть наш народ не только в его мятущейся страстности, но и в его смиренной молитве; не только в его грехах и падениях, но и в его доброте, в его доблести, в его подвигах; не только в его войнах, но и в сокровенном смысле этих войн. И особенно - в том скрытом от постороннего глаза направлении его сердца и воли, которым проникнута вся его история, весь его омолитвованный быт. Мы должны научиться видеть Россию в Боге - ее сердце, ее государственность, ее историю. Мы должны по-новому - духовно и религиозно осмыслить всю историю русской культуры.
     И, когда мы осмыслим ее так, тогда нам откроется, что русский народ всю свою жизнь предстоял Богу, искал, домогался и подвизался, что он знал свои страсти и свои грехи, но всегда мерил себя Божьими мерилами; что через все его уклонения и падения, несмотря на них и вопреки им, душа его всегда молилась и молитва всегда составляла живое естество его духа.
     Верить в Россию значит видеть и признавать, что душа ее укоренена в Боге и что ее история есть возрастание ее от этих корней. Если мы в это верим, то никакие "провалы" на ее пути, никакие испытания ее сил не могут нас страшить. Естественна наша неутихающая скорбь о ее временном унижении и о мучениях, переносимых нашим народом; но неестественно уныние или отчаяние.
     Итак, душа русского народа всегда искала своих корней в Боге и в Его земных явлениях: в правде, праведности и красоте. Когда-то давно, может быть еще в доисторические времена, был решен на Руси вопрос о правде и кривде, решен и запечатлен приговором в сказке.
     "Надо жить по-Божьи... Что будет, то и будет, а кривдой жить не хочу"... И на этом решении Россия строилась и держалась в течение всей своей истории - от Киево-Печерской Лавры до описанных у Лескова "Праведников" и "Инженеров-Бессеребренников"; от Сергия Преподобного до унтер-офицера Фомы Данилова, замученного в 1875 году кипчаками за верность вере и родине; от князя Якова Долгорукова, прямившего стойкой правдой Петру Великому, до умученного большевиками исповедника - Митрополита Петербургского Веньямина.
     Россия есть прежде всего - живой сонм русских правдолюбцев, "прямых стоятелей", верных Божьей правде. Какою-то таинственной, могучей уверенностью они знали-ведали, что видимость земной неудачи не должна смущать прямую и верную душу; что делающий по Божьи побеждает одним своим деланием, строит Россию одним своим (хотя бы и одиноким, и мученическим) стоянием. И тот из нас, кто хоть раз попытался объять взором сонм этих русских стоятелей, тот никогда не поверит западным разговорам о ничтожности славянства и никогда не поколеблется в своей вере в Россию.
     Россия держалась и строилась памятью о Боге и пребыванием в Его живом и благодатном дуновении. Вот почему, когда русский человек хочет образумить своего ближнего, он говорит ему: "Побойся Бога!" - а укоряя, произносит слова: "Бога в тебе нет!" Ибо имеющий Бога в себе носит в своей душе живую любовь и живую совесть: две благороднейшие основы всякого жизненного служения, - священнического, гражданского и военного, судейского и царского. Это воззрение исконное, древнерусское; оно-то и нашло свое выражение в указе Петра Великого, начертанном на Зерцале: "Надлежит пред суд чинно поступать, понеже суд Божий есть, проклят всяк, творяй дело Божье с небрежением". Это воззрение выражал всегда и Суворов, выдвигая идею русского воина, сражающегося за дело Божье. На этом воззрении воспитывались целые поколения русских людей - и тех, что сражались за Россию, и тех, что освобождали крестьян от крепостного права (на основах, не осуществленных нигде в мире, кроме России), и тех, что создавали русское земство, русский суд и русскую школу предреволюционного периода.
     Здоровая государственность и здоровая армия невозможны без чувства собственного духовного достоинства, а русский человек утверждал его на вере в свою бессмертную, Богу предстоящую и Богом ведомую душу: вот откуда у русского человека то удивительное религиозно-эпическое и спокойное восприятие смерти - и на одре болезни, и в сражении, которое было отмечено не раз в русской литературе, в особенности у Толстого и Тургенева.
     Но здоровая государственность и здоровая армия невозможны и без верного чувства ранга. И прав был тот капитан у Достоевского, который ответил безбожнику: "Если Бога нет, то какой же я после этого капитан?" Творческая государственность требует еще мудрости сердечной и вдохновенного созерцания, или, по слову Митрополита Филарета, сказанному во время коронования Императора Александра II, - она требует "наипаче таинственного осенения от Господня Духа владычного, Духа премудрости и ведения, Духа совести и крепости".
     Этим духом и держалась Россия на протяжении всей своей истории, и отпадения ее от этого духа всегда вели ее к неисчислимым бедам. Поэтому верить в Россию, значит принимать эти глубокие и великие традиции, - ее воли к качеству, ее своеобразия и служения, укореняться в них и уверенно строить на них ее возрождение. И вот когда западные народы ставят нам вопрос, почему же мы так непоколебимо уверены в грядущем возрождении и восстановлении России, то мы отвечаем: потому что мы знаем историю России, которой вы не знаете, и живем ее духом, который вам чужд и недоступен. Мы утверждаем духовную силу и светлое будущее русского народа в силу многих оснований, из коих каждое имеет свой особый вес и кои все вместе ведут нас в глубину нашей веры и нашей верности.
     Мы верим в русский народ не только потому, что он доказал свою способность к государственной организации и хозяйственной колонизации, политически и экономически объединив одну шестую часть земной поверхности; и не только потому, что он создал правопорядок для ста шестидесяти различных племен - разноязычных и разноверных меньшинств, столетиями проявляя ту благодушную гибкость и миролюбивую уживчивость, перед которой с таким радостным чувством преклонился однажды Лермонтов ("Герой нашего времени", глава I, "Бэла"); и не только потому, что он доказал свою великую духовную и национальную живучесть, подняв и пересилив двухсотпятидесятилетнее иго татар;
     и не только потому, что он, незащищенный естественными границами, пройдя через века вооруженной борьбы, проведя в оборонительных войнах две трети своей жертвенной жизни, одолел все свои исторические бремена и дал к концу этого периода высший в Европе средний уровень рождаемости: 47 человек в год на каждую тысячу населения;
     и не только потому, что он создал могучий и самобытный язык, столь же способный к пластической выразительности, сколь к отвлеченному парению, - язык, о котором Гоголь сказал: "Что ни звук, то и подарок, и право, иное название еще драгоценнее самой вещи"... ("Выбранные места из переписки с друзьями");
     и не только потому, что он, создавая свою особую национальную культуру, доказал - и свою силу творить новое, и свой талант претворять чужое, и свою волю к качеству и совершенству, и свою даровитость, выдвигая из всех сословий "собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов" (Ломоносов);
     и не только потому, что он выработал на протяжении веков свое особое русское правосознание (русский предреволюционный суд, труды российского Сената, русская юриспруденция, сочетающая в себе христианский дух с утонченным чувством справедливости и неформальным созерцанием права);
     и не только потому, что он создал прекрасное и самобытное искусство, вкус и мера, своеобразие и глубина которого доселе еще не оценены другими народами по достоинству, - ни в хоровом пении, ни в музыке, ни в литературе, ни в живописи, ни в скульптуре, ни в архитектуре, ни в театре, ни в танце;
     и еще не только потому, что русскому народу даны от Бога и от природы неисчерпаемые богатства, надземные и подземные, которые обеспечивают ему возможность, - в самом крайнем и худшем случае успешного вторжения западных европейцев в его пределы, - отойти в глубь своей страны, найти там все необходимое для обороны и для возвращения отнятого расчленителями и отстоять свое место под Божьим солнцем, свое национальное единство и независимость...
     Мы верим в Россию не только по всем этим основаниям, но, конечно, мы находим опору и в них. За ними и через них сияет нам нечто большее: народ с такими дарами и с такой судьбой, выстрадавший и создавший такое, не может быть покинут Богом в трагический час своей истории. Он в действительности и не покинут Богом, уже в силу одного того, что душа его искони укоренялась и укоренилась в молитвенном созерцании, в искании горнего, в служении высшему смыслу жизни. И если временно омрачилось око его, и если единожды поколебалась его сила, отличающая верное от соблазна, - то страдания очистят его взор и укрепят в нем его духовную мощь...
     Мы верим в Россию потому, что созерцаем ее в Боге и видим ее такою, какой она была на самом деле. Не имея этой опоры, она не подняла бы своей суровой судьбы. Не имея этого живого источника, она не создала бы своей культуры. Не имея этого дара, она не получила бы и этого призвания. Знаем и разумеем, что для личной жизни человека - 25 лет есть срок долгий и тягостный. Но в жизни целого народа с тысячелетним прошлым этот срок "выпадения" или "провала" не имеет решающего значения: история свидетельствует о том, что на такие испытания и потрясения народы отвечают возвращением к своей духовной субстанции, восстановлением своего духовного акта, новым расцветом своих сил. Так будет и с русским народом. Пережитые испытания пробудят и укрепят его инстинкт самосохранения. Гонения на веру очистят его духовное око и его религиозность. Изжившиеся запасы зависти, злобы и раздорливости отойдут в прошлое. И восстанет новая Россия.
     Мы верим в это не потому, что желаем этого, но потому, что знаем русскую душу, видим путь, пройденный нашим народом, и, говоря о России, мысленно обращаемся к Божьему замыслу, положенному в основание русской истории, русского национального бытия.

ИДЕИ НИКОЛАЯ БЕРДЯЕВА

Эдвард Чесноков

23 марта 1948 года в парижском пригороде Кламар скончался Николай Александрович Бердяев, один из выдающихся философов XX века, новое осмысление трудов которого происходит именно в наши дни.

Всю долгую жизнь он занимался напряжённым поиском сущности и смысла российской истории, постижением национального характера, попытками сформулировать глобально-всечеловеческую миссию нашей страны — то есть тем, что носит таинственное название «русская идея», — и нашёл на этот непростой вопрос поистине парадоксальные ответы.

   

   

 

1. Основа России, - религиозная энергия

Религиозная энергия русской души обладает способностью переключаться и направляться к целям, которые не являются уже религиозными, напр., к социальным целям. («Истоки и смысл русского коммунизма», 1937)

России нужна национальная идея. Об этом пишут в газетах, об этом говорят на кухнях и площадях. Она и только она способна отвлечь бунтарскую и анархическую по своим началам народную душу от принципиально непреодолимого несовершенства земного мира, слить русских людей в единую справедливо живущую общину, занятую грандиозным делом.

Открытие Бердяева в деле постижения России заключается в том, что наша национальная идея может носить исключительно религиозный характер. Собственно, построение коммунизма и было такой же русской мессианской идеей, как поиски Града Китежа или обретение Царства Божьего на земле. Примечательно, что лучшим периодом в истории русской церкви Николай Александрович называл эпоху ордынского ига, как время наибольшей духовной независимости нашей религиозной мысли.

 

2. По-русски, - отлично или никак

Русская душа, мятежная, ищущая, душа странническая, взыскующая Нового Града, никогда не удовлетворяющаяся ничем средним и относительным. («О “вечно бабьем” в русской душе», 1914)

Последнюю свою книгу философ закончил всего за две недели до смерти. В 1917 году в Петрограде он организовал «Вольную академию духовной культуры» — как бы мы сказали сейчас, гуманитарную дискуссионную площадку, действовавшую в самые нелёгкие послереволюционные годы. И в 1919-м, когда Бердяев угодил в тюрьму по делу так называемого «Тактического центра», подпольной организации, будто бы готовившей антибольшевистское восстание (как ни абсурдно включать в такую компанию религиозного мыслителя, отрицавшего насилие), — Николая Александровича допрашивал сам Дзержинский. Бывший, если угодно, концентрированным воплощением авторской концепции русского характера: поляк, ставший одним из организаторов «красного террора», и в то же время спасший тысячи детей-беспризорников от голодной смерти. (Вспомним, русскость, в концепции Бердяева, это не национальность, а, говоря современной терминологией, — глобальный культурный код.)

 

3. Взять лучшее у Запада и Востока

 

На пепелище старой христианской Европы, истощённой, потрясённой до самых оснований собственными варварскими хаотическими стихиями, пожелает занять господствующее положение иная, чужая нам раса, с иной верой, с чуждой нам цивилизацией. […] Воцарится китаизм и американизм, две силы, которые могут найти точки сближения между собой. («Судьба России», 1914-1917)

Это сказано почти за сто лет до появления современной концепции «Кимерики» — геополитической идеи глобального союза Пекина и Вашингтона, промышленного потенциала Китая и военно-финансовой мощи США как основ нового мирового порядка. Однако Бердяев, родившийся 6 (18) марта 1874 года в Киеве, в культурном пространстве, неоднократно становившемся ареной кровопролитных столкновений противоборствующих цивилизаций, — осознавал: решение «всемирно-исторической проблемы Запада и Востока» последует не через подавление «неправильных» культур, а благодаря балансу между эгоистическим индивидуализмом европейца и азиатским растворением личного во всеобщем. В сущности, такой гармоничный синтез как раз и предлагает Россия.

 

4. Творчество, - смысл жизни

 

Как образ и подобие Творца, человек сам есть творец и призван к творчеству, к творческому соучастию в деле Творца. («О назначении человека. Опыт парадоксальной этики», 1931)

Русский народ — не только народ-богоносец, но и народ-творец. Созидание, материальное и духовное, должно стать смыслом жизни человека и общества. При этом, по мысли Николая Александровича, частная собственность (против которой выступали и его идеологические противники большевики) нужна лишь постольку, поскольку та может служить инструментом для творчества. «Собственность не подлежит бесконечному нарастанию и расширению… Собственность требует аскезы и самоограничения и без этого превращается в зло», — пишет он.

Сам философ получает возможность жить в собственном доме только на склоне лет, в пригороде Парижа. И именно эти поздние годы относительного достатка становятся временем написания его главного труда — «Русской идеи», опубликованной за два года до смерти автора.

 

5. Интеллигенция, - двигатель революции

 

Я знал, что в русском народе и в русской интеллигенции скрыты начала самоистребления. Но трудно было допустить, что действие этих начал так далеко зайдёт. («Судьба России», 1914-1917)

Взаимоотношения народа и, как бы мы сказали сейчас, «креативного класса», интеллектуальной элиты — тема постоянных мучительных раздумий Бердяева. Вместе с Сергеем Булгаковым, Петром Струве, Семёном Франком и другими выдающимися философами он входил в число авторов нашумевшей трилогии сборников статей «Проблемы идеализма» (1902) и «Из глубины» (1918), сами даты публикаций которых словно отмечают хронологические границы Серебряного века. Название второго и наиболее известного из этих альманахов, «Вехи» (1908), дало начало целому общественному движению предреволюционных лет — «веховству», отрицавшему радикализм и благие, однако наивные мечтания интеллигенции о насильственном построении справедливого мира.

Критическое отношение к «Вехам» объединило таких непримиримых оппонентов, как глава либеральной партии кадетов Павел Милюков и большевистский лидер Владимир Ленин. А вскоре после прихода последнего к власти, с «религиозным социалистом» стране становится явно не по пути, и 29 сентября 1922 года Бердяев отплывает из Петрограда на «философском пароходе», покидая отечество навсегда.

 

6. Всемирность как русская идея

 

Россия, - самая не шовинистическая страна в мире. Национализм у нас всегда производит впечатление чего-то нерусского, наносного, какой-то неметчины. («Судьба России», 1914-1917)

В следующем абзаце, со своей страстью к парадоксам, Бердяев заявляет, что в то же время национализм весьма присущ русскому народу. Но, думается, никакого противоречия здесь и нет. Говоря современными терминами, Бердяев привлекает внимание к разнице между негативной и позитивной национально-мобилизационной повесткой. Для русского человека величие России становится следствием развития и духовного обогащения всего человечества через реализацию русских мессианских откровений (вспомним, например, нашу великую литературу или наше освоение космоса). Наоборот, достижение блага собственного народа за счёт угнетения и порабощения других национальностей — и есть не что иное, как фашизм.

 

7. Величие России, - в сочетании несовместимого

 

Два противоположных начала легли в основу формации русской души: природная, языческая дионисическая стихия и аскетически-монашеское православие. («Русская идея», 1946)

Бердяев был сборником взаимоисключающих параграфов. Первая публикация великого русского религиозного философа состоялась в журнале немецких марксистов «Neue Zeit» в 1899 году (анализировал проблемы социализма); и атеиста Маркса он высоко оценивал всю жизнь. Учился в киевском кадетском корпусе (готовили будущих военных; с партией кадетов не путать!) — однако поступил в университет, мечтая стать профессором философии. До революции резко отрицательно отзывался и о радикальном, и о либеральном движениях (фактически выступая защитником самодержавия) — и провёл 3 года (1900-1902) в вологодской ссылке за участие в антиправительственной демонстрации.

В сущности, индивидуалист и социалист Бердяев был живой иллюстрацией собственной философии, основанной на парадоксах и противоречиях, которыми преисполнен и так любимый им национальный характер. «Я сидел четыре раза в тюрьме: два раза в старом режиме и два раза в новом», — вспоминает наш герой с грустной улыбкой. Наверное, это и есть подлинные качества настоящей русской интеллигенции: сохранять человеческое достоинство и в застенках, и в лучших домах Парижа.

   

   

PS. Любите Родину, - Мать вашу.