В конце 60-х мой папа получил назначение в Гродно, и я оказался в замечательном городе на стыке двух религий: православия и католицизма. Тогда, помню, службы шли в двух православных храмах и в двух бывших католических монастырях. Все остальные были или закрыты и перепрофилированы на что-нибудь более полезное - психдиспансер, тюрьма, или взорваны.
Нас, мальчишек, храмы манили к себе, как часть какого-то неведомого мира. Мечталось, что в их подвалах хранятся интереснейшие таинственные вещи, и так хотелось пробраться туда и посмотреть. В православных храмах и в иезуитском Фарном костёле постоянно кто-нибудь дежурил, так что нас неизменно отлавливали и выталкивали на улицу, а вот у бенедиктинцев можно было погулять вволю. Весь комплекс монастыря, его кельи, были приспособлены под общежитие, а в его трапезной части размещался городской морг. И служил там всего лишь один старенький ксёндз.
Уже учась в институте, мы там отмечали свадьбу одной нашей девочки, прямо в бывших монашеских кельях. Келий было много, а туалет один, и наши подвыпившие девчонки тогда пришли и смеялись, рассказывая, как ходили курить в туалет и долгое время не пускали туда старичка-ксёндза. Он стоял и терпеливо ждал их, а они подглядывали за ним через щель в двери и пускали через нее в его сторону дым от сигарет.
Детьми мы облазили все закоулки храма, правда, в подвал так и не попали, но зато в одной из ниш я увидел огромные книги на неизвестном языке, как сейчас понимаю, на латыни. Книги были непередаваемо огромных размеров, они лежали друг на друге, точно элементы гигантского конструктора. А может, мы просто были очень маленькими и от этого все в древнем готическом храме казалось нам невероятных размеров.
Тогда я впервые узнал о красивой католической традиции, которая называется "конфирмация". Сейчас могу со знанием дела рассказать о таинстве миропомазания и его особенностях в католицизме, а тогда мне все это было непонятно и завораживало. Представляете, в один из теплых дней конца весны весь город внезапно расцветал, словно белыми цветами, маленькими невестами в белых платьях до пят и маленькими кавалерами в черных костюмчиках, белых рубашках и галстуках-бабочках. Сопровождаемые взрослыми, дети 10-12 лет собирались в кафедральном соборе. Там в определенный час начиналось богослужение, и сам епископ совершал помазание отроков миром, после которого они имели право принять первое Причастие.
К этому дню все - и дети, и их родители, и священники - напряженно готовились. Дети в обязательном порядке изучали Священное Писание, катехизис, основы своей веры. Сдавалм экзамены преподавателям- священникам, а потом проходили свою первую исповедь.
Во дворе костёла стоял большой деревянный крест. У католиков есть такая традиция - устанавливать поклонные кресты. Они их ставят на въездах в сёла, на перепутьях дорог, возле церквей. Такие кресты обычно очень просты: их сбивают из двух прямых, как мачты, стволов. Крест освящается, и верующие, идя на службу, прикладываются к нему. Со временем, когда крест приходит в ветхое состояние, его заменяют на новый.
Однажды я с двумя приятелями играл возле костёла, и наш старший товарищ Эдичка, которому было на тот момент тринадцать лет, вдруг предложил:
- Пацаны, а давайте крест этот завалим, он уже в земле подгнил, я проверял. Если мы на него хорошенько попрыгаем, то он завалится. Вот будет хохма, придут завтра эти "женихи" с "невестами" на службу, а их крест валяется.
Эдичка знал, что на следующий день у поляков состоится конфирмация и детей поведут в храмы. Второй мальчик горячо поддержал предложение Эдика, и мы тут же побежали к кресту. Первым разбежался Эдик и ударил по кресту ногами изо всех сил, потом побежал второй мальчик и тоже ударил. А затем наступила моя очередь, и я уже было готовился побежать, но посмотрел на крест и не смог. Я ничего не знал о Христе совершенно. В школе мне говорили, что его нет и никогда не было, что все эти разговоры о Нем - только обман и пережитки прошлого, но ударить по кресту я все равно почему-то не смог.
И даже больше, мне стало как-то неловко, я потерял всякий интерес к происходящему и, словно дистанцируясь от всего, зашел в храм. В нем шли последние приготовления к завтрашнему празднику. Маленькие католики проходили проверку знаний Закона Божия, а потом расходились по кабинкам на исповедь. Я видел, как мои ровесники становились на коленки и что-то горячо говорили священнику, но не на ухо, как это делается у нас, а через деревянную решетку. Мне все было интересно и непонятно. Это сейчас я знаю, что они делали в тот вечер, а тогда для меня это был темный лес.
Меж тем мои друзья все прыгали и прыгали на крест, били и били его, но он устоял.
Прошло около месяца с того памятного дня, и мы с Эдиком собрались "пострелять болтами". Это сегодняшним мальчишкам нет нужды изготовлять самодельные бомбы: заходи в любой магазин, набирай полные карманы взрывалок и взрывай, пока не оглохнешь или взрослые по шее не надают. А тогда все приходилось делать самим.
Технология была простой. Брались два одинаковых больших болта и такая же гайка. Гайка накручивалась на один из болтов и в нее счищалась сера со спичек, которая потом прессовалась вторым болтом. Порой чуть ли не весь коробок мог уйти, зато уж если жахнет, так жахнет - звук такой, будто граната взорвалась.
Мы с Эдиком стали счищать серу. Смотрю, он все чистит и чистит.
- Ты чего, - говорю, - так много кладешь? Разорвать может. Дели на два раза.
Эдик в ответ смеется:
- Не дрейфь, мы с тобой сейчас весь дом переполошим.
Но случилось то, чего я и боялся. Болты нужно было, размахнувшись, запустить в кирпичную стену или ударить об асфальт. До стены было далеко, поэтому Эдик бросил болт на дорогу, но то ли рука у него сорвалась, то лт болт заскользил, только рвануло рядом с моим товарищем. Грохот действительно удался на славу, аж уши заложило, но зато и болты разорвало. Один из кусков, по одному ему известной траектории полетел и ударил Эдика в лицо, прямо под глаз. Мальчик упал и потерял сознание. Я оттащил его в сторону с проезжей части дороги и побежал к нему домой звать маму.
Недели три Эдик пролежал в больнице с завязанными глазами, а когда повязку сняли, то поняли, что видеть он теперь сможет только одним глазом.
Второй мальчик, чье имя время стерло из моей памяти, в этом же году, катаясь на велосипеде, попал под машину. Слава Богу, все обошлось, но мальчик долгое время ходил с костылем.
Уже много лет спустя, придя в церковь, я понял, что страдание моих товарищей стало следствием того безчинства, что творили мы тогда накануне дня конфирмации. В те годы, понятное дело, все эти события не увязывались у меня в одну логическую цепочку.
После того как я навсегда уехал из города моего детства, только один раз мне повезло снова попасть на праздник конфирмации. И снова нарядные дети - девочки, словно маленькие невесты, и мальчики, вышагивающие в своих костюмчиках подобно юным кавалерам в сопровождении суетящихся взрослых, - спешили в храмы. Город преобразился и расцвел. Как хорошо, что у нас рождаются дети, как хорошо, когда их наставляют в отеческой вере, как радостно видеть их спешащими в храмы.
Я специально никуда не торопился, а стоял напротив высокого холма, на котором возвышается готическая громада бенедиктинского собора, и любовался детьми. Все они дружно направлялись к воротам храма, и, проходя мимо поклонного креста, прикладывались к нему и крестились по-своему.
Это был тот самый крест, что стал в те далекие годы для нас с друзьями подобием Рубикона. Я смотрел на него и думал о себе, уже священнике, и о том мальчике двенадцати лет, ничего не знавшем о Кресте Христовом, но которому вменилось в праведность только то, что однажды, собираясь разогнаться и ударить по кресту ногой, он почему-то не смог, остановился, да так и не поднял на него пяту.
1.
