Проведи языком по моим
плечам.
Будь жесток, но останься хотя
бы на чай.
Поцарапай щетиной и сделай
больно:
Для тебя,только здесь я
останусь безвольной.
Ты не мой. Не со мной. И не
мною любимый.
Отчего-то тебя я пишу на
картинах.
Я вдыхаю твой запах в пустой
квартире,
Сигареты и чай.
Без пяти
четыре.
Холод утренних стен в
незаснувшей постели...
Я тебя не люблю. Я тебе не
верю.

***

Уходя - уходи. Без
фальстарта. Без громкого
вздоха.
Уходя, поплотнее захлопни
дверь.
Я теперь никогда не признаюсь
тебе, как плохо
С тишиной разделять по утрам
постель.
Идеально-не-смятые, бледно-
лиловые простыни
Мне напомнят , что ты не со
мной. Далеко.
Пусто... Пусто, и так тяжело
мне, Господи!
Уходя уходить - не каприз, а
негласный закон.
Рубикон
перейден окончательно. Без
возможности
Повернуть , передумать на дубль
два.
Почему? Ведь мы сами искали
сложности:
Мы играли в любовь - не
любили... Ни Ты, ни я.

***

Приглушенная жажда рук. Твоих.
Полузабытые стоны в строфах
стихов.
Из двух бокалов, что на двоих,
Разбитый один.
А второй -
пустой.
Я выпущу пыль в чужие глаза.
Я сделаю вид, Что мне жаль.
Моя
"крокодиловая" слеза -
Единственная
мораль.

***

Брошены кости
И сделаны ставки,
Мы ждем
И возносим молитвы Удаче.
Моя Хиросима
И Твой Нагасаки
Канули в лету .
Для нас же тем паче.

***
Во мне поселился Убийца
памяти:
Он холоден и
жесток.
Медлителен,
словно сок лимона на белой
скатерти...
Пока от вина красный след не
выведет.

***


p.s.
une femme, un homme et cent
vingt pulsations par minute.
(одна женщина,один мужчина и сто двадцать ударов в минуту)

Скрипка издергалась, упрашивая,
и вдруг разревелась
так по-детски,
что барабан не выдержал:
"Хорошо, хорошо, хорошо!"
А сам устал,
не дослушал скрипкиной речи,
шмыгнул на горящий Кузнецкий
и ушел.
Оркестр чужо смотрел, как
выплакивалась скрипка
без слов,
без такта,
и только где-то
глупая тарелка
вылязгивала:
"Что это?"
"Как это?"
А когда геликон -
меднорожий,
потный,
крикнул:
"Дура,
плакса,
вытри!" -
я встал,
шатаясь, полез через ноты,
сгибающиеся под ужасом пюпитры,
зачем-то крикнул:
"Боже!",
бросился на деревянную шею:
"Знаете что, скрипка?
Мы ужасно похожи:
я вот тоже
ору -
а доказать ничего не умею!"
Музыканты смеются:
"Влип как!
Пришел к деревянной невесте!
Голова!"
А мне - наплевать!
Я - хороший.
"Знаете что, скрипка?
Давайте -
будем жить вместе!
А?"

1914

Владимир Маяковский. Лирика.
Москва, "Художественная Литература", 1967.

В колонках играет - Michelle Featherstone - Coffee & Cigarettes

Настроение сейчас - хочется пустить слезу.Одну.Чтобы никто не заметил.

 

Полтретьего ночи...Чашка кофе(я отчего-то люблю пить кофе ночами) и крепкие сигареты...Запустив дыма в легкие и залив в себя остатки уже давно остывшего кофе,я снова смотрю туда,где должен быть горизонт.
Ветер в лицо и холодно.
Холодно и пусто.
Фонари вдоль дуги проспекта Энгельса подкрашивают черное небо оранжевым.
Это не тот оранжевый.
Этот оранжевый также холоден,как небо сегодняшней ночью.
Мой балкон на 13 этаже.Я вижу полгорода с высоты птичьего полета.
Не все птицы летают так высоко.

А я здесь.

Здесь много воспоминаний.
Моих и чужих.
Запахи табака,кофе,моих духов,вчерашней грусти и водки.
Здесь даже остался Его запах...И запах нашей страсти.

Мои пальцы часто скучают по лакированным клавишам пианино... Сегодня здесь звучала музыка.
И вчера здесь звучала музыка...
Она звучит здесь каждый раз, когда мне больно...
Я не умею играть романсы.Для меня в них как-будто мало страсти.Но я всем сердцем их люблю.
Вдавливая правую педаль старого пианино в пол,чувствую:сейчас мы едины.Я и музыка.
Если бы вы были соседом,вы бы меня возненавидели.
Музыка в три ночи,истеричный смех и срывающееся от количества выкуренных сигарет меццо-сопрано.
Иногда сквозняк хлопает дверью,как оскорбленный любовник,удаляющийся почти по-английски.
И снова балкон,снова дым и ненавистные оранжевые фонари.
Нет,в пять утра мне не до романсов.