Простите невежество мне,
Простите, что больше не знаю старинной игры стихотворной,
Ничего я больше не знаю и только люблю.
Цветы под взглядом моим превращаются в пламя покорно
И я, подобно богам, размышляю,
С улыбкой глядя на существа, что не мною созданы были.
Но если бы тень, наконец уплотнившись,
Многообразие форм любви моей повторила,
Я восхитился б твореньем своим.

Аполлинер.

Дама носила платье
С необычайным узором,
И золотом вся расшита
Была у нее туника
С брошкою на плече.

Глаза у нее танцевали, как ангелы в небе,
Когда хохотала она, хохотала.
И лицо ее повторяло цвета французского флага:
Глаза - голубые, белые зубы и очень красные губы.
Лицо ее повторяло цвета французского флага.

Полукругом было ее декольте,
Уложены волосы под Рекамье,
Обнажены прекрасные руки.

Когда-нибудь полночь пробьет на часах?

Эта дама в платье узорном,
И в тунике, расшитой золотом,
И с декольте полукругом,
Лениво носила локоны,
На локонах - обруч из золота,
На маленьких ножках - туфельки с пряжкой.
Она была так красива,
Что ты не посмел бы ее полюбить.

Любил я женщин жестоких в огромных кварталах,
Где каждый день появлялись на свет существа,
Каких на земле еще не бывало:
Железо стало их плотью, а пламя - их мозгом;
Любил я проворное племя машин,
Изящество, роскошь - все это только их накипь...

А дама была так красива,
Что страх мне внушала она.

1909 Аполлинер

...Ты в Париже. Совсем одинок ты в толпе и бредешь, сам не зная куда.
Тут же, рядом с тобою, мычащих автобусов мчатся стада.
Горло сжала тоска тебе обручем острым своим,
Словно ты никогда уже больше не будешь любим.
Если б жил ты в другую эпоху, постригся в монахи б наверно.
А теперь вы стыдитесь молиться, когда на душе у вас скверно.
Над собой ты смеешься и в смехе твоем - искры адских огней.
Позолотой они покрывают холст жизни твоей.
Этот холст был повешен в музее печальном. Туда
на него ты приходишь взглянуть иногда.

Ты в Париже. Здесь женщины кровью забрызганы алой.
Это было (о, я не хочу вспоминать), это было в то время,
когда красота умирала.

Нотр-Дам в окруженье огней лихорадочных видел я в Шартре;
Заливал своей кровью меня Сакре-Кёр на Монмартре.
Болен я, когда призраки счастья скользят предо мной,
Заражен я любовью, что схожа с болезнью дурной.
Образ, ставший твоим наважденьем, тебя отравил и замучил.
Этот образ, куда бы не шел ты, с тобой неразлучен...

...Ты в Париже, под следствием. Тяжек твой крест,
Как преступника взяли тебя под арест.

Был ты в странствиях радостных, грустных и грозных
До того, как узнал, что такое неправда и возраст.
В двадцать лет ты страдал от любви, в тридцать тоже страдал.
Как безумец я жил и напрасно время терял.
Ты не смеешь на руки свои посмотреть, и готов зарыдать я, скорбя
О тебе, и о той, что люблю, и о том, что пугало тебя...

...Ты один. Приближается утро.
На улицах сонных бидоны молочниц звенят.
Ночь уходит подобно метиске красивой,
Это Леа покорная или Фердина с улыбкою лживой.

И ты пьешь, и тебя алкоголь опьяняет, что схож
С твоей жизнью: ее ты, как спирт обжигающий, пьешь.

И пешком ты уходишь домой, чтоб среди своих идолов спать.
Из Гвинеи они, с островов Океании. Ты их увидишь опять.
Каждый идол - Христос, только веры другой и другого обличья;
Боги смутной надежды, они не достигли величья.

Прощай же! Прощай!

Солнце с перерезанным горлом.

Аполлинер. Зона.

Чуть вечернею росою
Осыпается трава,
Чешет косу, моет шею
Чернобровая вдова.
И не сводит у окошка
С неба темного очей,-

И летит, свиваясь в кольца,
В ярких искрах длинный змей.
И шумит все ближе, ближе,
И над вдовьиным двором,
Над соломенною крышей,
Рассыпается огнем.

И окно тот час затворит
Чернобровая вдова:
Только слышатся в светлице
Поцелуи да слова...

А.А.Фет

...Да, что мы всё о них... Кстати, как спасаешься,
Когда за окном такое, что не вдыхается,
Сквозь рваный снег гриппозный фонарь мигает,
Когда устало, слепо по дому шаришься
И сердце - даже не бьется, а трепыхается?
- А я вяжу. И знаешь ли, помогает.

Вяжешь - неважен цвет, наплевать на стиль,
А потом нужно обязательно распустить.

И сразу веришь - он есть. Пусть он там, далекий, но
Ест мягкое, пьет сладкое, курит легкие,
И страх отступает и в муках тревоги корчатся.
Но точно знаешь - когда-нибудь шерсть закончится.

Наверно просто быть кошкой, старушкой, дочерью
Кем-нибудь таким беззаботным, маленьким.

- Эй, девушки, заходите. Тут ваша очередь!
вы кажется, занимали тут.

Он смотрит на сутулую стать Мариину,
на Пенелопин выученный апломб.
И думает - слышишь, кто-нибудь, забери меня,
Я буду сыном, бояться собак и пломб.
Я буду мужем - намечтанным, наобещанным
Я буду отцом - надежней стен городских.
Вот только бы каждый раз когда вижу женщину -
Не видеть в ее глазах неземной тоски

И стоит ли копошиться -
когда в них канешь, как
Будто сердце падает из груди,

Как будто вместо сердца теперь дыра.
И он открывает дверь в их неброский рай

Где их паршивцы
сидят на прибрежных
камушках
и никуда не думают уходить.

lj_izubr
На небе только и разговоров, что о море.