Разумеется, рано или поздно Пушкин открылся бы мне во всей своей глубине и блеске и без отеческого наставления А.К. Лядова. И все же я до сих пор благодарен ему за доброе напутствие и полагаю, что дети нашего времени будут не менее благодарны своим педагогам и родителям за столь же своевременный совет: - Милые, любите Пушкина! В каком возрасте становятся понятны детям пушкинские стихи? Трудно определить с математической точностью границы читательских возрастов. Но пусть эти сказки будут в каждой нашей семье наготове, пусть ждут они того времени, когда ребенок начнет понимать их смысл или хотя бы любить их звучание. Ведь не только страницы книг, но и самые простые явления жизни дети начинают понимать не сразу и не целиком. Как известно, далеко не все современники поэта оценили его сказки по достоинству. Были люди, которые жалели, что Пушкин спускается с высот своих поэм в область простонародной сказки.

А между тем в "Царе Салтане", в "Мертвой царевне" и в "Золотом петушке" Пушкин - тот же, что и в поэмах. Каждая строчка сказок хранит частицу души поэта, как и его лирические стихи. Слова в них так же скупы, чувства столь же щедры. Но, пожалуй, в сказках художественные средства, которыми пользуется поэт, еще лаконичнее и строже, чем в "Онегине", "Полтаве" и в лирических стихах. Зимний пейзаж, являющийся иной раз у Пушкина сюжетом целого стихотворения ("Мороз и солнце; день чудесный!" или "Зима. Что делать нам в деревне?"), дается в сказке всего двумя-тремя строчками: ...вьется вьюга, Снег валится на поля, Вся белешенька земля. Так же немногословно передает поэт в сказках чувства, душевные движения своих действующих лиц: Вот в сочельник в самый в ночь Бог дает царице дочь. Рано утром гость желанный, День и ночь так долго жданный, Издалеча наконец Воротился царь-отец. На него она взглянула, Тяжелешенько вздохнула, Восхищенья не снесла И к обедне умерла. Одна пушкинская строчка: "Тяжелешенько вздохнула" - говорит больше, чем могли бы сказать целые страницы прозы или стихов. Так печально и ласково звучит это слово "тяжелешенько", будто его произнес не автор сказки, а кто-то свой, близкий, может быть, мамка или нянька молодой царицы. Да и в самом этом стихе, который, при всей своей легкости, выдерживает такое длинное, многосложное слово, и в следующей строчке - "Восхищенья не снесла" - как бы слышится последний вздох умирающей. Только в подлинно народной песне встречается порою такое же скромное, сдержанное и глубокое выражение человеческих чувств и переживаний. Слушая сказки Пушкина, мы с малых лет учимся ценить чистое, простое, чуждое преувеличения и напыщенности слово.

Просто и прочно строится в "Царе Салтане", и в "Сказке о рыбаке и рыбке", и в "Золотом петушке" фраза. В ней нет никаких украшений, очень мало подробностей. Вспомните описания моря в лирических стихах или в "Евгении Онегине". Я помню море пред грозою: Как я завидовал волнам, Бегущим бурной чередою С любовью лечь к ее ногам! И сравните эти строки с изображением моря в "Царе Салтане": Туча по небу идет, Бочка по морю плывет. Здесь очень мало слов - все наперечет. Но какими огромными кажутся нам из-за отсутствия подробностей и небо и море, занимающие в стихах по целой строчке. И как не случайно то, что небо помещено в верхней строчке, а море - в нижней! В этом пейзаже, нарисованном несколькими чертами, нет берегов, и море с одинокой бочкой кажется нам безбрежным и пустынным. Правда, в том же "Салтане" есть и более подробное изображение морских волн, но и оно лаконично до предела: В свете есть иное диво: Море вздуется бурливо, Закипит, подымет вой, Хлынет на берег пустой, Разольется в шумном беге, И очутятся на бреге, В чешуе, как жар горя, Тридцать три богатыря... Пушкин и всегда был скуп на прилагательные. А в сказках особенно. Вы найдете у него целые строфы без единого прилагательного. Предложения составлены только из существительных и глаголов. Это придает особую действенность стиху. Сын на ножки поднялся, В дно головкой уперся, Понатужился немножко: "Как бы здесь на двор окошко Нам проделать?" - молвил он, Вышиб дно и вышел вон. Сколько силы и энергии в этих шести строчках, в этой цепи глаголов "поднялся", "уперся", "понатужился", "молвил", "вышиб" и "вышел"! Радость действия, борьбы - вот что внушают читателю-ребенку эти шесть строк. И завершаются они победой: вышиб и вышел.

И в поэмах пушкинских вы найдете такую же цепь глаголов, придающую действию стремительность, - в изображении Полтавской битвы или в описании боевого коня: ...Дрожит. Глазами косо водит И мчится в прахе боевом, Гордясь могучим седоком.

Сказки не были предназначены для детей. Но как соответствует их словесный строй требованиям читателя-ребенка, не останавливающегося на описаниях и подробностях и жадно воспринимающего в рассказе действие. Как легко запоминается детьми это чудесное шестистишие из "Салтана" ("Сын на ножки поднялся"), похожее на "считалку" в детской игре. Оно и кончается, как считалка, словами: "вышел вон". И вся сказка запоминается без труда не только потому, что написана легким и энергическим стихом, но и потому, что состоит из отдельных внутренне и внешне законченных частей.

В сущности, и те две строчки, в которых изображены небо, море и плывущая бочка, тоже представляют собою вполне законченную картину, так же как и строфы, в которых появляются из пены морской тридцать три богатыря или изображается ручная белка в хрустальном домике: Ель растет перед дворцом, А под ней хрустальный дом; Белка там живет ручная, Да затейница какая! Белка песенки поет Да орешки все грызет, А орешки не простые, Все скорлупки золотые, Ядра - чистый изумруд; Слуги белку стерегут... Все эти законченные части сказки представляют собою как бы звенья одной цепи, отдельные звезды, из которых состоит созвездие - сказка. Но для того, чтобы получилось такое созвездие, каждая его составная часть должна быть звездой, должна светиться поэтическим блеском. В сказках Пушкина нет "мостов", то есть служебных строк, задача которых сводится к тому, чтобы пересказывать по обязанности сюжет, двигать действие. Ни в одной строчке поэту не изменяет вдохновение. Пушкинский стих всегда работает и умеет передавать ритм движения, борьбы, труда. Вот как на глазах у читателей мастерит себе лук и стрелу юный князь Гвидон: Ломит он у дуба сук И в тугой сгибает лук, Со креста снурок шелковый Натянул на лук дубовый, Тонку тросточку сломил, Стрелкой легкой завострил И пошел на край долины У моря искать дичины. Эти простые и скромные строчки из сказки поражают своей законченностью, сжатостью, эпиграмматической остротой и точностью. Недаром они перекликаются с известной пушкинской эпиграммой: О чем, прозаик, ты хлопочешь? Давай мне мысль, какую хочешь: Ее с конца я завострю, Летучей рифмой оперю, Взложу на тетиву тугую, Послушный лук согну в дугу, А там пошлю наудалую, И горе нашему врагу! Пожалуй, ни один из поэтов так не чувствовал вдохновения борьбы, "упоения в бою", как Пушкин. Во всей мировой поэзии вы вряд ли найдете строки, равные по силе изображению Полтавского боя: ...Тогда-то свыше вдохновенный Раздался звучный глас Петра: "За дело, с богом!" Из шатра, Толпой любимцев окруженный, Выходит Петр. Его глаза Сияют. Лик его ужасен. Движенья быстры. Он прекрасен, Он весь, как божия гроза... Эти стихи, прочитанные в ранней юности, навсегда остаются в памяти. Лишь какое-нибудь грозное и величественное явление природы сравнится по силе и свежести впечатления с тем могучим разрядом поэтической энергии, который мы ощущаем в изображении Полтавской битвы. Только на вершине вдохновения могли сложиться строки: И он промчался пред полками, Могущ и радостен, как бой. Он поле пожирал очами. За ним вослед неслись толпой Сии птенцы гнезда Петрова - В пременах жребия земного, В трудах державства и войны Его товарищи, сыны... Но Пушкин трезво владеет своим вдохновением. Вслед за этими патетическими стихами, в которых звучат торжественные архаизмы - "сии", "премены", - идут простые, скупые строки: И Шереметев благородный, И Брюс, и Боур, и Репнин... Эти строки придают стихам какую-то суровую, деловою энергию сжатой исторической хроники. Быть может, мы гораздо меньше поверили бы в реальность всей сцены, изображающей объезд войск, если бы вместо строгого ряда прославленных имен нашли в ней поэтическое описание всадников и коней.

Поэт знает, что стремительность эпизода не допускает лишних деталей. И только ритм стихов напоминает читателю о том, что спутники Петра - И Шереметев благородный, И Брюс, и Боур, и Репнин - скачут верхом. В сказках Пушкин еще реже пользуется поэтическими фигурами, чем в поэмах. Он создает живой, зримый образ, почти не прибегая к изысканным сравнениям и метафорам. Один и тот же стихотворный размер передает у него и полет шмеля или комара, и пушечную пальбу, и раскаты грома. Такие стихи требуют от читателя гораздо больше пристального, сосредоточенного внимания, чем многозвонные, бьющие на эффект произведения стихотворцев-декламаторов. Воспитывать это чуткое внимание надо с малых лет. Дети почувствуют прелесть пушкинских сказок и в том случае, если будут читать их сами. Но еще больше оценят они стихи, если услышат их в хорошем чтении. Не декламация нужна, а четкое, толковое, верное ритму чтение. И прежде всего нужно, чтобы взрослый человек, читающий детям сказки, сам чувствовал прелесть русского слова и пушкинского стиха.

Пусть обратит он внимание на то, какими простыми средствами достигает поэт предельной изобразительности, как много значат в его стихах не только каждое слово, но и каждый звук, каждая гласная и согласная. Когда Гвидон превращается в комара, про него говорится в стихах так: Полетел и запищал... Или: А комар-то злится, злится... А когда он же превращается в шмеля, про него сказано: Полетел и зажужжал... И дальше: Он над ней жужжит, кружится... Я не думаю, что мы должны объяснять ребенку, какое значение имеют в этих стихах звуки "з" и "ж", характеризующие полет комара и шмеля. Пусть дети чувствуют звуковую окраску стихов, не занимаясь анализом. Но мы-то сами, прежде чем прочесть стихи детям, должны хорошо услышать все эти "з", "ж", длинное, высокое "и" - в слове "злится" и низкое, гулкое "у" - в словах "кружится" и "жужжит". Нельзя по-настоящему оценить сказки Пушкина, не заметив, как разнообразно звучит у него, в зависимости от содержания стихов, один и тот же стихотворный размер. Ветер по морю гуляет И кораблик подгоняет; Он бежит себе в волнах На поднятых парусах Мимо острова крутого, Мимо города большого; Пушки с пристани палят, Кораблю пристать велят. Сколько в этом размере бодрости, стремительности, свободы. А вот тот же стих в других обстоятельствах.
Царь Дадон (из "Золотого петушка") не получает вестей с войны от своих сыновей и ведет войско в горы им на помощь. Вот что он видит в горах: Перед ним его два сына, Без шеломов и без лат, Оба мертвые лежат, Меч вонзивши друг во друга. Бродят кони их средь луга, По притоптанной траве, По кровавой мураве... Стихотворный размер в этом отрывке тот же, что и в предыдущем, но как различен их ритм! В первом отрывке торжествует жизнь, во втором - смерть. Величайший мастер стиха, Пушкин умеет, не меняя стихотворного размера, придавать ему любой оттенок - грусти, радости, тревоги, смятения. Ритм в его строчках - лучший толкователь содержания и верный ключ к характеристике действующих лиц сказки: Глядь - поверх текучих вод Лебедь белая плывет. Плавно и просторно ложатся слова в этом изображении величавой птицы. Но тот же стих звучит частым говорком при упоминании других персонажей "Сказки о царе Салтане": А ткачиха с поварихой, С сватьей бабой Бабарихой Не хотят царя пустить Чудный остров навестить. "Салтан", "Мертвая царевна" и "Золотой петушок" написаны легким и беглым четырехстопным хореем. Этим же размером пользовалось в своих сказках множество стихотворцев от Пушкина до наших дней. И не раз люди, гоняющиеся за кратковременной модой и не дорожащие традициями русской поэзии, ставили вопрос: не устарел ли этот размер, не слишком ли он прост и беден? Пушкинские сказки при внимательном изучении показывают, как зависит качество стиха от его содержания. Стих беден, когда ничем не наполнен, когда идет порожняком, когда представляет собою рубленую прозу. И тот же размер таит неисчерпаемые возможности для передачи богатого содержания. Он не похож на привычный четырехстопный хорей, он неузнаваем, когда облекает новые чувства, мысли, новый материал. Стихотворный ритм в сказках Пушкина служит могучим подспорьем точному и меткому слову. Свободный, причудливый, он живо отзывается на юмор и на пафос каждой строфы и строчки. Свободно и стремительно движется сказка, создавая на лету беглые, но навсегда запоминающиеся картины природы, образы людей, зверей, волшебных существ. А между тем за этой веселой свободой сказочного повествования, ничуть не отяжеляя его, кроется серьезная мысль, глубокая мораль. Где, в каких словах сказки находит выражение ее основная идея? На этот вопрос подчас не так-то легко ответить, потому что мораль пронизывает всю сказку от начала до конца, а не плавает на поверхности. Моральному выводу не нужно особо отведенных строк, ибо он занимает столько же места, сколько и вся сказка.

Только историю жадного попа и работника его Балды поэт кончает прямым нравоучением, да и оно умещается в одной строке - в заключительных словах Балды: Не гонялся бы ты, поп, за дешевизной. А в такой поучительной сказке, как "Сказка о рыбаке и рыбке", и совсем нет отдельного нравоучения. Его с успехом заменяет нарисованная в последних трех строчках картина: Глядь: опять перед ним землянка, На пороге сидит его старуха. А пред нею разбитое корыто. Недаром это "разбитое корыто" вошло в поговорку. "Царь Салтан" кончается не моралью, а веселым пиром, как и многие народные сказки. Но на протяжении всей этой сказочной поэмы свет так явственно противопоставляется тьме, добро - злу и справедливость - несправедливости, что читатель всей душой участвует в заключительном пире, празднуя победу молодого, отважного и великодушного Гвидона над кознями врагов, над темным, душным запечным миром поварихи, ткачихи и сватьи бабы Бабарихи. Пушкинская сказка - прямая наследница сказки народной. В созданиях народной поэзии Пушкина привлекают не только фабула и причудливые узоры внешней формы, но прежде всего реалистическая основа, их нравственное содержание. Не приходится и говорить о том, какая глубокая социальная правда кроется в тяжбе работника Балды с хозяином-попом, в неравном споре мудреца-звездочета с вероломным царем Дадоном. Гневной горечью звучат слова покинутой князем девушки, мельниковой дочки, из драматической сказки "Русалка": Им любо сердце княжеское тешить Бедами нашими... Вот это-то замечательное сочетание нравственной и социальной правды с безупречно отлитой формой и делает сказки Пушкина особенно драгоценными для нашего времени. Прекрасным наследием пушкинской сказочной поэзии почти не пользовались крупные поэты всего прошлого века и начала нынешнего. После Пушкина и Ершова на протяжении многих десятилетий так мало было создано выдающихся стихотворных сказок.
Дело наших поэтов - принять это обязывающее наследие. Работая над сказкой, поэты, разумеется, не будут ученически повторять Пушкина. Он неповторим. Да и у каждой эпохи, а у нашей особенно, - свои задачи, свой стиль. К тому же советские поэты располагают не только пушкинским наследием, но и поэтическим опытом своих прямых предшественников и современников. И все же чистота, ясность, живая действенность пушкинского сказочного слова будут всегда для нас эталоном - золотой мерой поэтического совершенства. 1949

Текст отсюда: http://create-daydream.narod2.ru/Galereya_playcast/Ozhivshaya_poeiya/skazki_pushkina/