Безнравственность вдруг вышла из моды. Даже не так — ее вывели под руки, швырнули на улицу и попросили впредь не беспокоить.

Дошло до того, что уже и кино Вуди Аллена выглядит совершенно непристойно — один из его героев, в «Разбирая Гарри», заводит роман с сестрой своей жены, а потом еще и описывает это в книге.

А Педро Альмодовар — это по современным меркам порнография. Такие сюжеты: у девушки, которая вышла замуж за бывшего любовника матери, сексуальная связь с трансвеститом, а ее мать, вернувшись из Мексики, опять соблазняет ее мужа.

Или такие: девушка встречается с молодым человеком, но изменяет ему с его отчимом, который убил его мать.

В лучшие времена люди умели поддаваться искушениям. И это, на самом деле, значительно труднее, чем обуздать свои страсти и устоять перед соблазном.

О, ты овладел собой, ты справился, устоял! И, глубоко несчастный, плетешься домой, утешая себя гордостью за то, что не сделал ничего неприличного. Жизнь и дальше будет такой же равномерно скучной и бессмысленной. Ты ничего не сделал — и теперь тебе опять нечего опасаться, не о чем жалеть, и безумная улыбка не появляется на лице, когда приливает соленая и плотная волна воспоминаний, и почти сбивает с ног, освежая и подбадривая.

Скучным быть очень просто. Ты ничем не рискуешь. Ты не ставишь всю свою жизнь на кон за одно мгновение (ну, хотя бы за сутки), и тебя потом не закручивает на резких поворотах мелодрамы, которую ты сам и сочинил.

У меня есть приятельница, назовем ее Наташа (потому что так ее и зовут). Она познакомилась в Петербурге с молодым человеком, они сошлись, и он уговорил ее переехать к нему в Москву. И вот чуть ли не в первый же день в Москве, на дне рождения, между прочим, ее бойфренда, она встречает моего друга Андрея. И прямо оттуда уезжает с ним. Они были вместе семь лет — странных лет, сложных лет; они расставались всерьез раза три, и не то чтобы остались друзьями. Но под поезд она не бросилась, разумеется.

Все тот же Вуди Аллен влюбился в приемную дочь своей бывшей жены. Во взрослую девицу, между прочим. Но на него набросились с таким пылом, как будто он совратил родную малолетнюю дочь.

Ведь людям так нравится осуждать других за то, на что они сами так и не решились. Мораль — это всего лишь злобное тщеславие тех, кто нашел повод считать себя лучше других.

«В прежнее время никто не старался быть лучше своих ближних. Это даже считалось дурным тоном, мещанством. Но теперь вы все помешаны на морали. Раньше скандальная история придавала еще больший шарм человеку или хоть делала его интереснее, а теперь это гибель», — Оскар Уайльд, «Идеальный муж».

Моралист обычно труслив. Он прикрывается религией, он якобы заботится о будущем, но на самом деле он просто боится потерять ту малость, которую кое-как накопил за долгие годы. Какой-нибудь унылый и несчастливый брак. Скромную работу, где он застрял в неестественной позе. Мнение соседей, которым совершенно не к чему придраться (к их огромному сожалению).

Один приятель рассказал дивную историю. Он ехал из деревни в город по делам, которые вырвали его из летней расслабленности. Налоги, жильцы в квартире учудили, с женой поругался — все сошлось. И вот он сидит за рулем на переезде, в самом угрюмом расположении духа, ждет, когда поднимется шлагбаум. А поезда все нет. Нет и нет. Настроение ухудшается, грудь сдавливает злость. И наконец появляется состав. Очень медленно. На открытой платформе он видит женщин в роскошных вечерних платьях, мужчин во всем торжественном и накрытые столы с запотевшими бутылками шампанского в серебряных ведрах. В первое мгновение он решил, что расплавился на жаре — и это все ему мерещится. Но это было на самом деле. К большому расстройству моего друга — потому что он сценарист, а история эта настолько символичная, что ее даже как-то неловко использовать в серьезном кино.

Это к тому, что моралисты — они всегда сидят в раскаленной на солнце машине, злятся на себя и на жизнь, и ждут, когда жизнь, о которой они и не мечтают, проедет мимо них.

Что им еще остается, кроме осуждения? Они не знают, кто эти люди, куда они едут, откуда приехали, но они готовы судить их за то, что им хорошо.

Им бы выскочить из машины и весело побежать следом, крича во весь голос: «Возьмите меня с собой!» И обрадоваться уже тому, что ты сделал нечто безумное, смешное. Не так даже важно — возьмут или нет.

Но моралист, конечно, останется на месте и, скорее всего, подумает, что вдаль с шампанским уехали какие-нибудь шлюхи и жулики, потому что кому иначе придет такая дикая фантазия — ехать на платформе, тратить столько денег, которые можно было бы отдать нищим сиротам?

Моралист — он же всегда против роскоши и веселья. Он лучше знает, куда отдать чужие деньги. И моралист никому никогда ничего не прощает. Он ненавидит страсти, он готов растоптать любого, кто им поддается. Моралисты жестоки. Они почти так же бесчеловечны, как кредиторы.

Иногда я зачем-то представляю себе бывшего президента Билла Клинтона, который говорит: «Америка! Я не самый плохой президент. Я не самый плохой муж — в общем и целом. И мне нравятся пухлые молодые девушки, мне нравится вся эта фигня с сигарами... я был, я делал, я получал удовольствие. Это было круто. И оно того стоило. Я уезжаю в Европу, куплю виноградник в Тоскане и, наконец, буду жить так, как мне хочется. И еще — идите все в жопу».

Он бы обезоружил всех моралистов, ткнув их длинные любопытные носы в то, что любые разговоры о нравственности — вранье и фальшь. Моралисты врут друг другу, врут сами себе, они играют на человеческом желании нравиться любой ценой — даже такой, что превращает тебя из живого человека в мумию, чью душу вынули, законсервировали и вложили обратно.

Нормальный человек обязательно должен поступать безнравственно, неприлично, импульсивно и безрассудно — иначе никуда не денется ощущение, что ты уже умер, но почему-то не попал в заветный рай.

Арина Холина

http://www.snob.ru/profile/9723/blog/62777