Дело, которому я неумело служу, потребовало моего присутствия в одном малопочтенном органе. Орган, как и положено ему по определению, расположен в ебенях, где ж ему еще быть то. Дорога в ебеня, как известно всем, нелегкая. Но я пошел туда, через все снежные лавины, равнины, и вообще, ни шагу назад, колени дрожат, а мы рубим ступени.
Дорога моя не была скучной. Примерно посреди ее госкомунальные руки ( не путать с гомосексуальными, это важно) и механизмы воздвигли снежную гору. А детские руки усовершенствовали ее, чтобы весело ездить вниз на попе.
Получилось ничего себе, я имею в виду гору. Я бы вот с такого изделия в жизни бы трезвым не съехал.
Видимо не один я такой, потому что на вершине айсберга копошились тени, которые, судя по доносящемуся ржанию и молодецким выкрикам, сильно употребили внутрь.
Теперь им требовалось утвердить себя в мужестве, что один из них, видимо наиболее отчаянный и сделал.
Все произошло на моих глазах медленно, но как–то стремительно одновременно. Хороший режиссер, видимо ставил эту картинку. Драматургия была до предела обострена тем, что на вираже, скользящая с горы тень и летящий барс не справились, как пишут в протоколах, с управлением своего тела и разума, и скользкой рыбкой мелькнули в хуй знает куда.
Тут я сразу узнал, как тень зовут. Нет, мне не было некробиотической телепатограммы.
Имя смелого человека сообщил мне оставшийся в живых, закричав с вершины,
-Ты чего, колян, охуел.
Я пошел глянуть на смелого коляна, вечно я лезу туда, куда не надо.
коляна мы искали долго, вместе, и мы его таки нашли, причем довольно далеко от того места куда он должен был бы упасть по законам физики. Впрочем, у смелых свои законы.
Его лицо, как пишут в романах, было искажено до неузнаваемости. Искажено оно было всяким говном и снегом, этого в романах не пишут, но это было именно так. Потому что это мужественая, а следовательноэто чистая правда, суровая проза , а не роман хуилы какой женского, извините рода.
Мы оттерли лицо извлеченного нами от неуместных природных излишеств его собственной шапкой – пидораской. Стерли нанесенный природой грим, так сказать. Отчего оно, конечно, сделалось еще гаже. Так бывает чаще, чем наоборот, с природой хуй поспоришь. Потерпевший кораблекрушение молчал, хоть и дышал, это было очевидно. Молчание это сгустилось как капля смолы, и пауза затянулась неимоверно. Да и руки уже замерзли. Надо уже было ее нарушить, и кому как не ему было это сделать. И он это жуткое молчание разрушил.
- Ты водку не разлил, спросил он у взволнованного друга,
Друг суматошно охлопал крыльями свои затрапезные одежды.
-Не, ты чего, сказал он, явно успокаиваясь и предъявляя продукт.
-Это хорошо, сказал новообретенный колян и потянулся к сосуду и плюнул, оживая.
А я тоже плюнул и потянулся домой
