- Вы остаетесь человеком более-менее одиноким?
- Я абсолютно одинок.
"Бродский. Разговор с небожителем"

Он был любимым поэтом Бродского, потому и услышала впервые лет... несколько назад. После, когда читала Кристофера Ишервуда (известного широкой публике повестью "Прощай, Берлин", по которой Боб Фосс сделал "Кабаре" с Лайзой Минелли). Так вот, читая Ишервуда, узнала, что они были друзьями и, возможно, некоторое время любовниками.

Это сейчас не для того, чтобы разбавить скучный академизм эссеистики горяченьким. Просто так было. просто к острым углам мира, на которые неминуемо натыкается блестяще одаренный человек живущий в окружении людей ординарных, в случае Одена стоит добавить вечную невписанность в линию социально одобряемого поведения. Быть не как все и сознавать это со всей возможной остротой не добавляет комфорта обыденности.

Хотя нет худа без добра. Не имея возможности быть достаточно хорошим с людьми, он невероятно хорош со словами. Большая часть того, что дарит нам читательское наслаждение, продукт разного рода сублимаций, мучительных попыток отыскать комфортное положение в мире, который щетинится шипами. Разного рода: "Какой хороший день. Какой хороший пень. Какой хороший я. и песенка моя" - редко бывают нужно кому-то, кроме самого исполнителя. Как ни банально прозвучит, нам интересно то, что написано кровью сердца, а для этого оно должно быть ранено.

"Чтение. письмо. Эссе о литературе", как несложно догадаться, напрямую не относится к поэзии Одена, хотя не могу не сказать, о тех немногих его стихах, которые появляются в книге, что перевод Глеба Шульпякова немыслимо хорош, о таком и мечтать нельзя было. Благодаря ему, Оден обрел возможность не остаться для русскоязычного читателя одним из этих невразумительных поэтов, которых англоговорящий мир возносит незнамо за что.

Однако к сборнику. Его открывает эссе, посвященное Роберту Фросту. Не то, чтобы была большой его поклонницей, но представление имею и некоторые самые хрестоматийные стихотворения, вроде "Постройки стены", читала. Потому от эффекта табула раса, когда некто, тебе незнакомый, говорит о вещах, которые можешь лишь смутно представить, избавлена была. Рассказ Одена о Фросте исполнен благоговейной почтительной нежности.

В случае с Кафкой, которому посвящена следующая статья "Человек без Я", это нежность, окрашенная острым сочувствием и восхищением. Мне показалась интересной и заслуживающей обдумывания мысль о том, что формула героического поиска у него вывернута наизнанку. Сама необходимость достигать цели в кафкианском мире является для героя доказательством не того, что он Избран, а того, что на нем лежит проклятие.

Эссе об Уильяме Батлере Йейтсе в форме судебного слушания, где сначала обвинитель высказывает свои претензии к Йейтсу, среди которых, что никто не помнит наизусть его стихотворений (как это, как это, вскричала, одно совершенно точно могу продекламировать, то, что про Жака де молэ и белых единорогов, катающих прекрасных дам)). Впрочем, вторая, защитительная часть ставит все по местам и любимый Оденом поэт-лауреат получает долю читательских восторгов, на которые по праву рассчитывает.

Две "Шекспировских" статьи: "Шут в колоде" о Яго и вообще злодействе у Шекспира и "Музыка у Шекспира", несложно догадаться - о вставных музыкальных сценах, чаще всего исполнении песен в шекспировских пьесах, открывают поклонникам драматургии аспекты творчества Эйвонского Лебедя, о которых прежде не приходилось задумываться.

Исполненная сочувственного восхищения статья о Кавафисе, возможности читать которого в оригинале Оден был лишен, но даже по подстрочнику мог составить представление о величии таланта греческого поэта. А я в очередной раз подумала, как удивительно близок его дар кузминскому. Во всех отношениях (кто понимает).

Восторг и жалость к Эдгару По, создавшему феерическое разнообразие достойных произведений, но обреченному остаться в памяти широкой публики дюжиной самых лубочных из своих рассказов. Завершает сборник предисловие Одена к сборнику стихотворений Бродского. Что тут сказать. Он был из тех, кто мог оценить.

Возвращайся, коль можешь, скорее в родную страну по размытым дорогам, где спят поезда и ко дну опускается ил, паутиной зарос дымоход и трамвая на сломанных линиях вряд ли кто ждет. Там в котельных сквозняк, остывает там ночью вода; на поваленных вышках без тока висят провода, сорняки пробивают дорогу к реке сквозь гранит. Бросишь камень и слышишь, как плещет внизу и шумит