Прошло немало лет после смерти великого Себастьяна, прежде чем музыковеды начали разбирать и изучать его рукописи. И странное дело до сего дня не утихают споры, где его почерк, а где - его жены Анны Магдалены. Сохранилось немало опу­сов композитора, переписанных, её рукой. А ведь у неё и без того дел хвата­ло: на ней держался дом. Анна Магдалена была матерью четырнадцати де­тей и ещё воспитывала шестерых от первой, умершей жены Себастья­на. Но неделя подходила к концу, а партии но­вой кантаты не были переписаны. И Анна Магдалена отры­валась от домашней работы и бралась за перо. А когда муж исполнял в церк­ви св. Фомы свои кантаты, она вместе с кем-нибудь из детей торопилась по­слушать, говоря её словами, «глав­ную музыку». Многие произ­ведения знала наизусть задолго до их исполнения в Лейпцигском храме или городском са­ду, а то и в кофейне (в публич­ных местах зву­чали свет­ские канта­ты, такие как «Кофейная», «Крестьянская» или «Состязание Феба и Пана»).

 

 Шутка Иоганн Себастьян Бах

 

 

Вы может удивиться, почему это я начал свои размышления о величайшем музыкальном гении, со слов признательности Анне Маг­далене. Да потому, что каждого ху­дожника должен кто-то вдохновлять! Дело не в том, что она была помощницей и создавала мужу усло­вия для работы, и даже не в том, что порой пела в церковном хоре его кан­таты и хоралы, а в том, что их связы­вала Любовь. Анна Магдалена настоль­ко прониклась духом творчества Себа­стьяна, настолько они стали едины во всём, что со временем это отразилось и на почерке.

 

Лаура и Петрарка, Беатриче и Дан­те... Примеры, насколько классичес­кие, настолько и условные. Вдохнов­ляет - идеал, представление об идеале. За человеком стоит нечто боль­шее. Главное. И это знал и чувствовал Бах.

 

Главным вдохновителем его творче­ства был Творец. Ему посвящены поч­ти все произведения композитора ­как благодарность за ниспосланный дар. И никакого тебе «дионисийско­го», оргиастически-буйного, или «аполлонического», созерцательного и односторонне-интеллектуального начала, о котором писал Ф. Ницше в «Рождении трагедии из духа музыки», видя идеал в достижении равновесия между этими полярными началами.

 

Равновесие - в неколебимой вере. В любви к Господу. И этим держится всё величие музыки Баха.

 

  "Нет, не успеет. Не готов 

К воскресной службе. Запоздало 

Он спохватился. Средъ миров 

Ещё кантата Себастьяна. 

Она у Господа ещё; 

Меж тем, как он впустую тратил 

Часы и бился горячо 

За лишний гульден в магистрате. 

Вязанкой дров и мерой ржи 

Хотели обделить. Доплатой 

Заполнен день. А для души, 

Для песнопенъя, для кантаты ­– 

Лишь ночь. Трепещет на губах 

Молчанье. «Помоги мне, Боже. 

Не успеваю, - шепчет Бах. ­- 

Не успеваю... Ты поможешъ? 

Меня заботит не успех, 

Не славы ласковые цепи­ 

Мне б только, Господи, успетъ 

К воскресной службе в нашей Церкви. 

Я не завидую другим 

Живу Твоею благодатью. 

Не знаю, кто диктует им, 

Но мне диктует мой Создатель. 

Не надобно иного мне - 

Нет осиянее и выше 

Отрады, чем, наедине 

С То бой Тебя, мой Боже, слышать! 

И тяготы не тяжелы, 

Когда ловлю, под небом, стоя, 

Струящийся из тишины 

Хорал, отпущенный Тобою! 

Раскрой же, Господи, скорей 

Свои объятия - и свято 

Приму из вечности Твоей 

Ко мне летящую кантату!"

 

Тот же Фридрих Ницше сказал однажды, что музыка Баха - это музыка отрица­ния желания. Не думаю. Раз­ве что в какой-то мере это может касаться мирских же­ланий. Но «Страсти», «Мес­са си минор», хоральные прелюдии, десятки кантат - ­это жаркое желание едине­ния с Богом, жажда найти лучшие, вдохновенные темы и мелодии для прославления Творца.

 

В изумительной по красо­те и проникновенности 106-й кантате Actus tragicus ( «Трагическое действо») - ­заметьте, юношеской! - ста­розаветному страху смерти композитор противопоста­вил радостное ожидание её. Текст сочинения полностью составлен из библейских ци­тат. Это сделал сам Бах, не прибегая к помощи либреттистов. Вот мы слышим слова из кни­ги пророка Исайи: «Сделай завещание для дома твоего, ибо ты умрёшь». Вступает хор, подтверждающий: «Ибо от века - определение: смертью ум­рёшь». Если бы на этом кантата окон­чилась, её можно было бы счесть заупокойной, трагическим действом, му­зыкой отрицания желания. Но вот будто кто-то перевернул страницу Вет­хого Завета, и чистым женским голо­сом, словно это ангелы с небес яви­лись, провозглашается иное. Сопрано поёт: «Гряди, Иисусе!» Открывается Новый Завет, а в нём - слова из От­кровения Иоанна. В оркестре не ути­хает хорал: «Я поручил себя Богу!»...

 

Бах соединяет стихи из разных мест Евангелия, и везде - желание единения с Господом. Вот виднеется Голгофский крест, слышатся слова: «В руки Твои предаю дух мой». И тут же - ответ: «Ныне же будешь со Мною в раю». Душа - душа Себастьяна! – в спокойной мелодии повторяет: «С ми­ром и радостью я отхожу». Земные страдания позади. «И отрёт Бог вся­кую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезней уже не будет, ибо прежнее прошло...» Вот что слышится в кантате - слова из Откровения Иоанна.

 

Невольно вспоминается знамени­тый сонет Шекспира с начальной строкой «Зову Я смерть...» Но там - бегство от лжи, коварства, несправедливости. У Баха же экстати­ческое желание нового неба и новой земли вырастает не из чувства отрицания, но из ожидания высшего единства и спасения. Такова его вера – вера протестанта и творца, для которого «осуще­ствление ожидаемого и уверенность в невиди­мом» (Евр. 11: 1) явле­ны в звуках.

 

  "Жuзнъ, сотню лезвий обнажи, 

Но и тогда взойду и выстою ­- 

Не потому, что мало лжи, 

А потому, что знаю истину. 

Взойду ­- избавлю дух и плотъ 

От низкого преуспеяния. 

Моя твердыня - мой Господь, 

Моя дорога осиянная. 

Весь мир приму и обниму, 

Утешусь в самой малой малости 

И радуюсь не потому, 

Что мало горести в дому, 

А потому, что много радости!"

К слову: вот пример гения – нормального человека. Пример, опровергающий расхожую мысль о том, что гениальность - непременно отклонение от нормы.

 

Гёте заметил: «Музыка Баха - это музыка пути к Богу, а Моцарт – это гармонии, которые звучат уже в раю». Не знаю, как для кого, но для меня и в краю небесном шюблеровские хоралы, например, или органные пре­людии были бы к месту и ко времени (вернее к вечности). Да и Моцарт - не только райские напевы. Но о нём в другой раз.

 

Когда меня просят свидетельство­вать о вере, спрашивают, как я пришёл к Богу, я с благодарностью вспоминаю Музыку, и, прежде всего Баха - патри­арха духовной гармонии. Мне было уже за тридцать, когда я впервые услышал его. Работал я в Харькове, в трам­вайно-троллейбусном управлении, в редакции многотиражки «Харькiвський електротранспорт». Редакция располагалась на четвёртом этаже, а на первом, в бухгалтерии, трудился мой товарищ, замечательный поэт Борис Чичибабин. В перерыв мы встре­чались, читали друг другу последние стихи, обменивались впечатлениями ­не только о поэзии, но и о жизни, в которой тогда так мало было музыки, гармонии... Мы оба чувствовали: недостаёт чего-то. Главного. И мне, и ему.

 

В тот день перерыв кончился, Борис возвратился к дебету и кредиту, а я всё продолжал ду­мать о душевном балансе, о равнове­сии, которого мне так не хватало. Я не спешил к пишущей машинке: газету потом доделаю. Вышел на улицу – и вдруг услышал не­обыкновенную му­зыку, которая ли­лась из репродукто­ра, прибитого к столбу. И голос! Точно с неба сошло всё это ко мне: ведь на земле такой му­зыки не бывает. В душе вспыхнуло: Бах! Наверное, Бах. Потом я узнал, что это была ария Пет­ра «Сжалься» («Er­barme dich») из «Страстей по Матфею». Вернее - плач, плач раскаяния. Удивительно, но поет его альт, точно это голос не самого Петра, а рыдания его души.

 

Мандельштам спрашивал, обращаясь через века к Баху: «Высокий спорщик, неужели... опору духа в самом деле ты в доказательстве искал?» Какое уж тут доказательство, когда сердце Себастьяна было переполнено любовью к распятому Христу! Опора - только в любви. «Господь - надёжный наш оплот» - так называется его 80-я, Реформационная кантата. Как «твердыня» проводится в вокальных голосах мощная, энергичная, мелодия хорала, сле­дом - в оркестровом tutti, но затем и рядом - возникает умиротворённый ритм сицилианы: «Приди В сердечный дом мой» (или «в дом моего сердца»). Это - обращение к Христу.

 

Теперь странно думать, что было время, когда я, услышав баховский хорал, говорил: непонятно, слишком сложно для меня. Была привычка к легко узнаваемому, к тому, что сегодня называют «попсой». Музыка Баха ни­как не вписывалась в мой мирской быт. Но, ещё мало что понимая, я чувствовал, как, словно независимо от ме­ня, душа моя идёт, летит за этой странной музыкой, стремясь к вечной гармонии. Только спустя годы мне открылась её красота. Нет, самонадеянно го­ворить «открылась». Открывается! Земные и небесные гармонии помогли мне ощутить и понять: есть нечто выше моей, нашей земной жизни. Есть Творец!

 

Кто-то возразит: эта музыка несовременна. Так могут утверждать толь­ко глухие, ещё не слышащие, не вслушавшиеся. Нет, эта музыка удивитель­но современна, как вечна и современ­на вера. И надежда. И любовь. Как все­гда современно Небо. И река. И берё­зовая роща. Поразительно: она, эта музыка, была создана, когда мир был совсем иным. Когда передвигались на лошадях, стреляли из мушкетов, секли шпицрутенами. Фортепиано было в диковинку. Посмотрите на портрет Ба­ха: парик с буклями, чёрный кафтан, белый шейный платок. Но главное ­глаза! Твёрдо сомкнутые губы. Упря­мость видна в волевом подбородке. Впереди - испытания судьбы, но и Бо­жья благодать! Но и величайший дар, полученный от Господа. «И всё, чего ни попросите в молитве с верою, по­лучите», - говорил Иисус. Бах щедро распорядился этим даром на протяже­нии 65 лет своей жизни. Столь же ге­ниальный, но в поэзии, Борис Пастер­нак сознавал, обращаясь к Создателю: «Ты больше, чем просят, даёшь». А в Бахе не иссякал дар раздаривать! Мо­литва и вера укрепляли его сердце, по­могая преодолевать мирские заботы, непонимание...

 

Иногда мне кажется, что музыкант жил не в XVIII веке, а во времена Иисуса Христа, ходил с Его ученика­ми, видел и слышал. Слышал - и слу­шал. О земном пути Господа нам рас­сказали евангелисты в слове глубоком и ярком - не зря строки Евангелия зо­вут стихами. А вот музыкальное вопло­щение жизни Христа глубже и проник­новеннее других совершил Бах. Слово упало на добрую землю. Умерло в ти­шине - воскресло в музыке. «Рождест­венская оратория», пассионы «Страс­ти по Матфею», «Страсти по Иоанну», «Месса си минор». А ещё - «Пасхаль­ная оратория», мотеты и кантаты. Свыше двухсот духовных кантат! И всё это - о Христе. Поистине, эти гар­монии - евангелие от Баха.

 

Если Георг Фридрих Гендель был со­средоточен в основном на Ветхом За­вете (оратории «Эсфирь», «Саул», «Израиль в Египте», «Иосиф и его братья» и другие), то Бах - певец За­вета Нового. Правда, и обращение Генделя к евангельской тематике дало прекрасные плоды: именно его «Стра­сти по Брокесу» вдохновили Баха на работу над его «Страстями».

 

«Приди, Иисус!» - восклицает Се­бастьян в одном из мотетов. «Иисус ­моя радость!» - слышим в другом. В течение одного церковного года кан­тор должен был написать 59 кантат, к каждой воскресной службе, не считая произведений на случай. За свою жизнь композитор сочинил пять годичных циклов духовных кантат, по одной к каждому воскресенью и празд­нику, - уникальное собрание христи­анской музыки, созданной в соответст­вии с требованиями лютеранства. Не­редко он обращался к знакомым мело­диям и текстам великого наследия протестантских хоралов, и это помо­гало молящимся в храме восприни­мать его музыку как богослужебную, хотя сами они не участвовали в её ис­полнении. Бах служил в церкви, регу­лярно создавая новые произведения. Казалось, это ремесло. Но Бах сумел поднять ремесло на уровень боговдох­новенности.

 

  "Живу ремесленником Божьим 

И каждый день в тетрадь мою 

Записываю то, что прожил, 

И прихожанам отдаю. 

Не ведаю сует тщеславья, 

Не знаю спешки и возни. 

Есть ремесло. На нём расплавлю 

Без примеси часы и дни. 

Живу, приготовляя звуки. 

Госnодъ, я знаю ремесло. 

Но как протягиваю руки 

В ночи, пока не рассвело, 

Туда, за дальние созвездья, 

Среди громов, среди ветров ­- 

И слышу радостно известья 

О музыке иных миров!"

 

Кажется, нет такой главы Еванге­лия, такого стиха псалма, которые небыли бы любовно, бережно перенесе­ны в хорал, арию, синфонию (во времена Баха писалось так) Себастья­на. В кантате № 77 слышу, постигаю вдохновлённую словами Христа мысль о том, что в заповеди любви содер­жится весь Закон. Бах выражает запо­ведь любви музыкально: оркестр ис­полняет кантус фирмус хорала, то есть ведущую мелодию, проводимую неод­нократно в неизменном виде - «Вот десять святых заповедей», - а хор со­общает новую заповедь. Христос полу­чает Свою новую заповедь любви из старого Закона - и композитор обра­зует тему хорала из начальных интер­валов старого хорала.

 

61-я кантата озарена словами Хрис­та: «Се стою у двери и стучу». В 37-й бас поёт: «Вера даёт душе крылья». А в первом хоре 47-й кантаты, которую я особенно люблю, воплощены слова Иисуса: «Кто сам себя возвышает, тот должен унижен быть, и кто сам себя унижает, тот должен возвышен быть». 121-я - Рождественская. Об Утешите­ле, Святом Духе, рассказ в 108-й канта­те. А вот Господь является после Свое­го воскресения ученикам (67-я канта­та)... Хочется подпевать хору в 145-йкантате: «Ибо если устами своими бу­дешь исповедовать Иисуса и сердцем своим веровать, то спасёшься». Прямо в душу проникает мольба в изумитель­но красивой 21-й кантате: «Приди, мой Иисус, утешь меня». И как бы в ответ звучит 4-я, на Пасху: «Иисус, Сын Божий, пришёл к нам!»...

 

Бах славит Господа и говорит с Ним не только в кантатах, пассионах, орато­риях, мотетах. Ему довольно органа или клавира, скрипки или чембало. В Кёте­не, в небольшой часовне, был орган.

 

  "Отрадно и свободно мне 

В часовне, к небу вознесенной

Не куполом, а во всю стену 

Органом белым в глубине. 

Но прежде темы вольный вздох 

Пройдет, как «вождь», по всей часовне, 

И нет мгновения верховней, 

И слёз прозрачней, чем сберёг. 

Здесь не мешает ничего 

Обыкновенно и о многом 

Вести мою беседу с Богом 

На строгом языке Его."

 

О смерти и юности говорит языком музыки 8-я кантата, написанная на те­му евангельского рассказа о юноше из Наина, которого исцелил Иисус (см. Лук 7). Над полями сияет солнце, а за городские ворота выносят сына вдовы. Звучат башенные колокола. Словно в ответ, пестреют цветы, отовсюду несётся жужжание пчёл, птичий щебет. В музыке звучит в миноре похоронный звон. Тучи сгущаются над долиной. Но раздаётся ария: «Уйдите, суетные, на­пряжённые заботы! Меня зовёт мой Иисус, кто откажется пойти?..» 140-я кантата посвящена притче о десяти де­вах.. 43-я провозглашает 4б-й псалом: Пойте славу Царю нашему!»

 

Тема распятия - одна из главных в творчестве Баха. Она звучит в пассио­нах, в 4-й кантате «Христос лежал в оковах смерти». Вслед за трагедией смерти нам явлена победа Духа, воскресение, - музыка ликующая, под стать псалмам Давида. В «Страстях» сюжет завершается распятием и сня­тием с креста - Пьетой. Но в «Мессе си минор» с небывалой силой воспета радость Божьего воскресения, открытая грядущим столетиям.

 

Творить для Господа было главным в жизни музыканта. Слава, извест­ность были для него вторичны и не обязательны. И что с того, что при жизни Баха была опубликована только одна его кантата - 71-я, так называе­мая «Выборная»; не о славе думал ве­ликий гений. Он даже не ответил на дважды повторённую просьбу Матте­сонна дать о себе краткие биографические сведения для собрания жизнеописаний знаменитых музыкантов « Основание врат чести». Вот его друг Телеман был широко известен, Гендель... А Баха современники не считали выдаю­щимся композитором - лишь исполнителем, органистом.

 

Маэстро думал не о славе, а о том, чтобы гармоничнее выразить то, что жило в его сердце, чтобы углубить рождающиеся темы, придав им симво­лический смысл. Музыковеды давно отметили символичность творений композитора-христианина. Понятие Троицы родило троичную символику во многих его опусах. Из трёх вариан­тов Кирие («Господи, помилуй!») - ­слушайте Мессу! - один адресован От­цу, второй - Сыну, третий – Святому Духу. Кроме того, эти варианты поме­щены между начальной прелюдией и финальной фугой в «Клавирных уп­ражнениях». Фуга тоже имеет три раз­дела с тремя мелодиями, большая её часть написана в трёхдольном разме­ре. И это не бесплодная интеллектуальная игра, а высшее искусство, где сотворцом выступает, кажется, Сам Господь! И обратите внимание на фрагмент «Круцификсус» («И был рас­пят и погребён») в си-минорной Мес­се. Здесь басовая партия повторяется 13 раз - как бы «несчастливое» число, что символизирует временное торже­ство зла, когда Иисус был «распят за нас при Понтийском Пилате».

 

Где бы ни жил и ни творил великий мастер (Эйзенах, место его рождения, Арнштадт, Веймар, Кётен, Мюльхгау­зен... вплоть до Лейпцига, где завер­шился его путь), своему кредо веры и любви он нигде и никогда не изменял, так же как и принципам творчества, понимавшегося им как служение Богу. И когда он был мальчиком в хоре, и когда - городским органистом, придворным музыкантом, учителем, главным для него было Творче­ство. Не случайно свои партитуры он украшал буквами SDG (Soli Dei Gloria) ­- «Одному Богу слава». Или JJ (Jesu Juva) - «Иисус, помоги». «Органная кни­жечка» украшена изречением: «Во сла­ву Божию, ближнему на поучение». А перед первыми пьесами «Клавирной книжечки» для старшего сына Фриде­мана надписал: «Во имя Иисуса».

 

Своим ученикам в Лейпцигской му­зыкальной школе мастер говорил: «Ге­нерал-бас - совершенный фундамент музыки и играется обеими руками так, что левая играет написанные ноты, а правая берёт к нему консонансы и дис­сонансы, дабы эта благополучная гармо­ния служила славе Божьей и освежению духа. Там, где это не принимается во внимание, там нет настоящей музыки, а есть дьявольская болтовня и шум».

 

Воистину музыка для Баха - бого­служение. А искусство было для него религией, потому и не имело ничего общего с мирским успехом. Религия у Баха входит в определение искусства. И он поднимается над концессиями и деноминациями: протестант пишет полную католическую Мессу! Пройдут годы, и под влиянием Баха Роберт Шуман перед смертью создаст латин­скую Мессу... Да и сам Бах творил, как говорится, не на пустом месте. Ещё в юности он собственноручно перепи­сал для себя мессы Палестрины, Лот­ти, Зеленки. Переписывал он и пасси­оны Генделя, кантаты Телемана, концерты Вивальди.

 

А вот сыновья Себастьяна Виль­гельм Фридеман и Филипп Эммануил не играли сочинений своего отца. Иоганн Христиан Бах учил приехав­шего к нему юного Моцарта, но тоже не играл ему ни единой ноты отца... А о своих учениках в Лейпциге учитель говорил: «У меня только 17 годных, а 20 - ещё не годных (то есть необучен­ных), 17 же - никуда не годных».

 

Не понимали, не ценили. Когда Бах скончался, в протоколе магист­рата Лейпцига было записано: «...среди прочих, умер кантор школы Фомы, или, точнее сказать, «дирек­тор капеллы»...

 

Бах не оставил завещания. Сыновья разделили рукописи и инструменты. Главное же наследство досталось гря­дущим векам. Пройдёт сто лет, и забы­тое великое искусство воскреснет для новой жизни. Спасибо Цельтеру и Мендельсону!

 

...В январе 1750 г. Бах тяжело забо­лел. Не помогли две операции: он ос­леп. Сказалось то, что в детстве, украд­кой доставая по ночам из шкафа стар­шего брата Иоганна Христофа нотные рукописи старых мастеров, он при лу­не читал и переписывал их. Сказалось многолетнее напряжение творческой деятельности. Да и от сильных мира сего ему доставалось не раз. Даже в тюрьме сидел по приказу разгневанно­го Веймарского князя Эрнеста – за просьбу об отставке... 18 июля Себас­тьян внезапно прозрел, но через несколько часов с ним случился удар.

 

В последние часы жизни он дикто­вал хоралы зятю Альтниколю. В осно­ву хорала, сочинённого незадолго до смерти, положена мелодия «Когда тя­жёлые бедствия окружают нас». Но ма­эстро продиктовал другое название: «Пред престолом Твоим являюсь я».

 

  "Смиренно к трону Твоему, 

Всевышний, приступаю ныне. 

Небесную юдоль приму, 

Как некогда земную принял. 

Но здесь ещё продли мой срок, 

Дай силы Твоему творенью, 

Чтоб я перед уходом смог 

Сказать слова благодаренья. 

Да будет вечно славен Тот, 

Который сей сосуд скудельный 

Наполнил от Своих щедрот 

Живой любовью беспредельной! 

Да будет вечно славен Тот, 

Кто дал мне веру и дерзанье 

И семъ благословенных нот, 

Затем чтоб я среди невзгод 

Своё построил мирозданье!"

Прав был Альберт Швейцер, сказавший: «Бах - завершение. От него ни­чего не исходит, но всё ведёт к нему».

 

В переводе с немецкого «Бах» оз­начает «ручей». «Не ручей – море ему имя!» - воскликнул Людвиг ван Бетховен.

 

...Я вижу Иоганна Себастьяна, сидя­щего у клавесина или органа, вижу его руки, пальцы. И сквозь музыку чудит­ся шёпот:

 

  "Так мерно долгое движенье 

Последней фуги, что скорей 

Не прекращаться легче ей, 

Чем вздох найти для завершенья. 

Но слышу, глядя в небосвод, 

Не фугу, что, внимая теме,

Течёт под пальцами, а время, 

Что между пальцами течет... 

Течёт в вечность."

 

© 2004 Лев Болеславский 

Потрясающая музыка!! И С Бах. Орган. Токката/ I.S. Bach Organ Requiem

 

© 2004 Христианский Творческий Союз, www.christianart.ru