Многие считали, что она выиграла чемпионат среди писательских жен - была критиком, секретарем, переводчиком, слушательницей, литагентом, редактором, душеприказчиком. Другие называли ее «железной леди». Сам Набоков считал ее своим двойником, человеком, созданным по одной с ним мерке очень постаравшейся судьбой. «Без моей жены, - заметил однажды писатель, - я бы не написал ни одного романа». Так или иначе, но в течение 52 лет, которые они прожили вместе, жена писателя Вера Набокова, урожденная Слоним, была самой влиятельной фигурой в его жизни, в том числе и в творческой. Возможно, слово «Душекружение» способно передать ту тонкую связь, которая на протяжении всей жизни была между ними.

Сын своего отца

Женитьба на еврейке для выходца из русской аристократической семьи Владимира Набокова был естественным и даже концептуальным поступком. Ведь начинающий писатель был сыном того самого Владимира Дмитриевича Набокова - автора знаменитой статьи о Кишиневском погроме, одного из ведущих защитников прав угнетенных евреев Российской империи и, увы, погибшего от рук экстремистов-черносотенцев в 1922 году в Берлине. Набоков-отец всю жизнь боролся против юдофобии. В этом сын шел по стопам отца. Бывали случаи, когда он просто выходил из комнаты, оборвав собеседника на середине фразы, содержавшей антисемитский намек. Иногда даже доходило до казусов.

Однажды писатель с женой отправился отдыхать на юг Франции. Там, в маленькой гостинице, которую держал отставной русский генерал, Набокову почудился дух антисемитизма. Несколько дней подряд писатель настойчиво читал лекции генералу о значении евреев в русской жизни. После чего при упоминании самим Набоковым имени Андре Жида генерал строго отчитал писателя: «В моем доме прошу не выражаться».

Муж своей жены

Ее звали Вера, и она является подтверждением афоризму, согласно которому за спиной великого мужчины всегда стоит великая женщина. Родившаяся в Санкт-Петербурге в состоятельной еврейской семье, принадлежавшей к высшему обществу, безгранично интеллигентная и образованная, она посвятила жизнь своему мужу - Владимиру Набокову. Она сделала все для того, чтобы его литературный гений стал известен всему миру, и спасла от уничтожения рукопись «Лолиты» - пару раз Набоков в порыве раздражения порывался то сжечь ее, то выбросить в мусоропровод.

Отправившись в вынужденную эмиграцию из одного и того же города, Владимир Набоков и Вера Слоним познакомились только в Берлине в 1925 году. На протяжении всего следующего полувека Вера была не только женой, спутницей жизни и сердечным другом Набокова, но и его секретарем, корректором, критиком, советчиком и музой всего, что он написал. Многие литературоведы уверены, что именно благодаря ее влиянию произведения Набокова обрели качество, сделавшее его выдающимся писателем XX столетия. И в значительной мере - еврейским писателем.



 Вера Набокова всегда помнила о своих корнях. Представляясь в немецких фирмах, она, начиная с 1933 года, всегда указывала, что она еврейка, даже если ее не спрашивали об этом. Принципиальная во всем, она во многом закалила характер Набокова и в значительной мере повлияла на мировоззрение писателя, на дух не переносившего любые проявления юдофобии и нацизма. Содержащиеся в его романе «Приглашение на казнь» (1938) намеки на нацистские времена и порядки не заметить нельзя, хотя действие книги происходит в конце 1920-х годов. Героиня романа Зина, несомненно списанная с жены Веры, воплощает в себе многое из того, что ненавистно нацистам: она человек умственного труда и еврейка с космополитическим отношением к жизни.

Автор своих книг

Еврейская тема так или иначе проходит через все творчество Набокова. Именно его перу принадлежат тонкие художественные исследования русско-еврейских и иудео-христианских отношений и особенно любви и брака между евреями и неевреями («Дар», 1938). Именно этот писатель одним из первых в послевоенной литературе заговорил прямым текстом и во весь голос о грядущих попытках отрицания и фальсификации Холокоста («Образчик разговора, 1945»). Именно ему принадлежат, быть может, самые пронзительные строки о жертвах нацистских концлагерей, о Катастрофе и невозможности, перефразируя Теодора Адорно, писать стихи после Аушвица («Пнин», 1957). Потрясающие по верности интонации, благородству, силе художественного воздействия еврейские темы и образы в произведениях Набокова выписаны с поразительной точностью.

К литературному осмыслению темы массового уничтожения евреев Набоков обратился в романе «Пнин». Трагедию целого народа писатель показывает сквозь призму воспоминаний профессора Пнина - главный герой, одним из прототипов которого, кстати, был еврей Марк Шехтель, узнает, что его бывшая невеста Мирра Белочкина, которую он очень любил и с которой его разлучила Гражданская война в России, погибла в концентрационном лагере.

Присутствуют в набоковской прозе и евреи-персонажи. Это Зильберманн и Евгения Гринштейн в «Подлинной жизни Себастьяна Найта» (1939), герои рассказа «Оповещение» (1934). Примерами еврейских и иудейских тем изобилует роман «Дар». Это и уже упомянутая еврейско-русская муза главного героя Зина Мерц, и криптоиудеи Чернышевские. Узнаваема описанная Набоковым картина самодовольного русского антисемитизма. «Антисемитизм опасен еще и тем, что он часто бывает завуалирован риторикой, приятной для слуха интеллигентов и патриотов», - писал Набоков в одном из своих писем своему другу детства - израильтянину Самуилу Розову.

В некрологе, написанном в 1943 году на смерть соратника своего отца - известного представителя еврейской интеллигенции России Иосифа Гессена, Набоков представляет евреев «одухотвореннейшим народом».

В качестве исследователя еврейской памяти после Катастрофы Набоков в послевоенной литературе не знает себе равных - начиная с рассказов «Как-то раз в Алеппо» (1943), «Образчик разговора, 1945» и «Знаки и символы» (1948), и заканчивая романом «Пнин», в котором, возможно, впервые в послевоенной литературе производится попытка взвесить неизмеримые потери еврейского народа на сломанных весах мировой истории. Беды и чаяния народа-изгнанника были близки и понятны человеку, который был вписан русскими фашистами в предвоенном Берлине в список подлежащих уничтожению еврейских художников, человеку, который бежал из Европы с еврейкой-женой и евреем-сыном в 1940 году, человеку, близкие и друзья которого умерли в нацистских концлагерях.

 

Хозяева своей судьбы

Все, кто видел чету Набоковых даже в преклонном возрасте, сравнивали их то с голубками, то с юными влюбленными. Если в переписке Владимир просил жену телепатически угадать, какие картины висят на стенах в его номере, то Вера угадывала. Набоков до конца жизни поклонялся жене и называл ее «моя волшебная сказка». Но никакого поэтического преувеличения в этой любви не было: одна сплошная проза жизни. Большая во всех отношениях.

http://tarbut.zahav.ru/cellcom/literature/article.php?view=1068