О, эта химия! Наука органических заборов!
Я не пойму, ну как так было можно?
Как можно было так обидеть Бора?
И водород, и гелий, и ксенон?

А что вам стоило поиздеваться над аргоном?
И чем не угодил вам Радон? А Гелий и Криптон?
Они не виноваты, что вступить не могут
Ни в партию, ни в связь, ни даже в право.

И не пойму, наверно, никогда:
Ведь дураку не стать ни королём, ни гением,
Ни в год, ни в месяц, ни в века.
Наверно, я умру в неведении:

Зачем вы элементы обижаете?

И звонко смеялась, чувствуя буквы на синем экране,
прыгающих как в Мольеровой драме -
то вверх, то вниз, кручась и шатаясь. Вот-вот упадут!

Вытянув руки и вверх, и вниз, ногами застряв в небесах,
Она любила, считала, играла. И никто, ровным счётом никто,
не посмел бы зайти к ней сейчас, вверх ногами.

Она являлась в мире единственной жрицей -
безрассудной, пугающей, страшной.
А для кого-то - желанной и мягкой, как кошка, сидящая рядом.

И, перекинув через колено рельсы и шпалы,
она болтала ногами, кидая бананы
И в птиц, и в Богов, и на землю.

И что-то тихонько мурлыкала кошка,
Что-то грело её изнутри.
Что-то, - о, право, не знаю и сам! -

звучало в беззвучных словах:
Любит? не любит? Я руки ломаю
и пальцы разбрасываю разломавши

так рвут загадав и пускают по маю
венчики встречных ромашек...
Чьи-то тихие строчки летали над ней, шелестя.

А она всё лежала, болтая ногами,
и медленным темпом мечтала, заснув.
Как будто не кошка, а ночь, лежала подушкой.

Как будто не солнце вставало за морем.
Как будто не завтра идти на работу,
Как будто не завтра встречаться с любимым.

Маяковский.

Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана:
я показал на блюде студня
косые скулы океана.

На чешуе жестяной рыбы
прочел я зовы новых губ.
А вы ноктюрн сыграть могли бы
На флейте водосточных труб?
В.В.Маяковский

Меж подводных стеблей.

Хорошо меж подводных стеблей.
Бледный свет. Тишина. Глубина.
Мы заметим лишь тень кораблей.
И до нас не доходит волна.

Неподвижные стебли глядят,
Неподвижные стебли растут.
Как спокоен зеленый их взгляд,
Как они бестревожно цветут.

Безглагольно глубокое дно.
Без шуршанья морская трава.
Мы любили, когда-то, давно,
Мы забыли земные слова.

Самоцветные камни. Песок.
Молчаливые призраки рыб.
Мир страстей и страданий далек.
Хорошо, что я в море погиб.

К. Бальмонт

Шарль Бодлер

Альбатрос

Временами хандра заедает матросов.
И они ради праздной забавы тогда
Ловят птиц океана, больших альбатросов,
Провожающих в бурной дороге суда.

Грубо бросят на палубу. Жертва насилья
Опозореный царь высоты голубой,
Опустив исполинские белые крылья
Он, как весла, их тяжко влачит за собой.

Лишь недавно прекрасный, взвивавшийся к тучам,
Стал таким он бессильным, нелепым, смешным!
Тот дымит ему в рот табачищем вонючим,
Тот, глумясь, ковыляет в припрыжку за ним.

Так, поэт, ты паришь над грозой в урагане,
Недоступный для стрел, непокорный судьбе.
Но ходить по земле, среди свиста и брани,
Исполинские крылья мешают тебе.

Артюр Рембо. Перевод: А. В. Застырец

Пьяный корабль

Вниз по реке я шел, не ведая сомнений,
Уже не подчинен своим бечевщикам,
Из коих дикари устроили мишени,
Нагими пригвоздив к раскрашенным столбам.

Я продолжал нести под палубой пустою
Фламандское зерно, английские холсты,
Когда навек с тугой расстался бечевою,
Но плыл куда хотел, далек от суеты.

В плеск яростный морей я, брызгами исхлестан,
Влетел, к опаске глух, как детские умы —
И даже в океан рванувший полуостров
Не поднял бы такой победной кутерьмы!

Шторм осенял мои морские пробужденья,
Я пробкой по волнам плясал издалека,
И за десять ночей сманили привиденья
Меня верней, чем глаз тупого маяка!

Как яблоко-дичок для сорванца, приятна,
Зеленая вода, сквозь ель бортов пройдя,
Блевотины следы и голубые пятна
Отмыла, разбросав рули и якоря.