Дмитрий Коломенский
* * *
Нет, никуда не хожу, ничего не знаю, всего боюсь. В двери долбят соседи, менты, торговцы, Советский Союз, в окна стучат дожди, но настолько странно они стучат, что ощущаешь на вздохе не свежесть и чудо, а жесть и чад.
Мама, весна идет, но в этом году я боюсь весны: дни, конечно, длиннее, капли на ветках чисты и вкусны, но, понимаешь, мама, я чую повсюду какую-то гарь, словно бы мусорку жгут или дохнет огромная, страшная тварь – жрет себя заживо, мама, пламенем пыша, смрадом разя. Я закрываю окно, так как долго смотреть на это нельзя; вот бы еще не слышать рева стозевна, крысьей возни…
Я закрываю окно, сажусь на стул, но – черт возьми! – мрак проникает в щели и в дверь, мраком потеет стекло. Господи, мама, ты знаешь, сколько его уже натекло? Мебель корежит и корчит, паркет поднимает предсмертный вой, стул поджимает ножки, и время скулит над моей головой.
Днем заходит сосед, отрыгая приветственно липкий мат, и говорит, что ему обещали на днях достать автомат – типа, кореш приехал оттуда (кивает куда-то вбок) и у него есть надежная крыша там (кивок в потолок).
Раньше мы брали с ним пива и воблу, твердую, как доска, раньше мы размещались в парке Победы с видом на СКК. Нынче мне пиво не лезет в глотку – глядишь, к середине весны я утрачу последние связи с народом моей страны.
Мама, но хуже всего, что дни желты, как топленое молоко, сердце выпрыгивает из груди и дышится так легко, что забываешь чем дышишь. Куда мне деваться, мама, когда мимо, жмурясь от ветра и солнца, речная летит вода? Почки беременны зеленью, стонет утробно земная плоть, грядки мечтают о том, как их будут рыхлить, удобрять, полоть, скорым плодоношеньем не бредят разве лишь облака, и у меня в ладонях, уютно свернувшись, теплая спит рука.
Это безмозглая жизнь сквозит в первозданной своей наготе. Как ей укажешь на место? Кем ей приходятся эти ли, те? Что ей наши слова серебристые, ржавые наши дела? Видишь: походка ее легка, женственность – тяжела, очи ее с поволокой и чуть приоткрытый медленный рот то ли счастьем наполнен, то ли безумьем. Кто разберет?
