Ко дню 1 мая я получил первое на Дормаше поощрение - благодарность. Даже без ставшего позже традиционным приложения - 10-20-тирублевой премии (так что в совокупности это было лучше, чем Почетная грамота - бумажка, бланк которой можно было купить в писчебумажном магазине).

Куда важнее этой благодарности была поощрительная командировка на Выставку достижений народного хозяйства УССР, куда меня направили вместе с Володей Майбородой.

Первый раз в столице Украины…

Да мы ее почти и не увидели – пробежались по Крещатику, не удержались, заскочили на стадион «Динамо» - так как раз проходили соревнования по легкой атлетике. Посмотрели один забег – и уходим.

Только тут я обратил внимание, с кем рядом сидел: да это же тезка и кумир моего отца – знаменитый киноартист Николай Крючков!



Они, кажется, и похожи чем-то



Бежим дальше – но Володю от прилавков с книгами никак не оттащишь…



Наконец, поселились в гостинице рядом с выставкой, - и туда!

На территории выставки – красота!





Но, особенно не рассидишься – времени мало.

В павильоне машиностроения было приятно увидеть знакомые лица наших заводчан.



Не было бы у нас командировочных удостоверений – мы бы туда не попали: там как раз проходит промышленная выставка США – в первый раз на Украине

Народу - не протолкнешься. Уже потом мы обратили внимание, что больше всего людей стоит в очереди за бесплатным угощением – напитком «Фанта» из автомата. И еще возле тех стендов, где информационные проспекты укладывают в фирменные полиэтиленовые пакеты - дефицитная и очень уж нужная в домашнем хозяйстве вещь.

От американских автомобилей – глаз не отведешь.



Особенно в сравнении с установленным тут же первенцем легкового автомобилестроения Украины – горбатым «Запорожцем».



Проходя мимо одного из стендов, я вдруг вздрогнул, услышав знакомое имя:



Оказывается, эту куклу зовут Ирена! Надо будет Ире отослать это фото…

Если честно, отнесся я к американцам, представлявшим выставку, чуть ли не враждебно. Зачем, спрашивается, они приехали – такие красивые, нарядные, улыбчивые, уверенные в себе? Чтобы мы, глядя на них, поняли, в какой яме сидим? Чтобы нам стало еще более стыдно за нашу бедность?

Помнится, я даже какую-то шпильку им анонимно подбросил в книге отзывов насчет того, что лучше всё же ездить друг к другу в гости, чем пугать друг друга атомной бомбой. Когда писал, всё время оглядывался, не стоит ли кто за спиной – как-никак общение с нашими самыми лютыми врагами…

Назавтра, перед тем, как отправиться в обратный путь в Кременчуг, снова зашел на выставку и заглянул в книгу отзывов, нет ли там реакции на мою вчерашнюю запись. Но, это была уже другая книга…

Приемку отливок у цеха осуществляет бюро технического контроля (БТК), начальник которого – «хитрый хохол», как мы его называем между собой, Иван Васильевич Остапенко.



Мы с ним дружим, поддерживаем друг друга, иногда вместе выезжаем отдыхать.



Работа у Ивана Васильевича ответственная (особенно это сказывается, когда надо на кого-то отнести убытки от брака) и, чтобы разделить с кем-то груз этой ответственности, он придумал коллективно производить разбраковку.

Для этого все отливки, которое БТК забраковало за день, ночью свозится на площадку в шихтовом отделении, а утром сюда приходим мы, технологи, и раскладываем их так, чтобы каждый мог посмотреть закрепленные за ним отливки и подумать, в чем причина брака.

Надо сказать, что не весь брак попадает на эту площадку. Часть его рабочие успевают отправить прямо на переплавку, поэтому число заформованных отливок никогда не совпадает с суммой годных и бракованных, но все закрывают на это глаза.

Отливки тяжелые, до 70 килограмм, нашим девчатам их не то, чтобы поднимать, а и поворачивать нельзя, этим занимаюсь я с контролерами БТК. Мужчины – Веня Онищенко, Игорь Забайрацкий, Женя Бончев у нас появятся позже.

Разобравшись, что к чему, мы приглашаем мастеров, а они, в свою очередь – бригадиров и рабочих, чтобы те сами посмотрели на результаты своего труда. Иногда удается решить вопрос полюбовно, но часто цеховики не хотят соглашаться, что в этом браке – их вина, сваливают её друг на друга, говорят о неполадках оборудования, о том, что постоянно скачет давление в системе подачи сжатого воздуха…

Тогда спорные «браковки» (уведомления о браке) приходится передавать на рассмотрение заместителя начальника цеха по производству Григория Яковлевича Чередниченко



(На фото он справа. А слева – начальник бюро механизации и автоматизации завода Владимир Цундер. Они уточняют исходные данные для проектирования грунтовочной камеры. Эта камера не была предусмотрена проектом цеха, но в ней возникла необходимость, потому что автозавод потребовал предварительно окрашивать (грунтовать) все поставляемое ему литье).

Григорий Яковлевич тоже хохол и не менее хитрый, поэтому Иван Михайлович часто жалуется мне, что часть переданных ему браковок он просто теряет…

При всем при том, на нем то и держится всё производство цеха. Григорий Яковлевич – грамотный и опытный литейщик, переехал в Кременчуг из Ромен, с завода полиграфических машин, и часто в разговоре вспоминает: « - А вот у нас в Ромнах…».

У него всегда есть ответ на любой вопрос, он всегда может не только рассказать, но и показать, что и как нужно сделать. Нам, молодым, остается только завидовать ему и учиться, учиться, учиться…

Позже я засниму на память все основные процессы производства отливок в цехе: приготовление смесей, формовку, изготовление стержней,



выпуск металла из вагранки, заливку, охладительный конвейер, выбивку отливок.



Но в день первой плавки почти ничто из оборудования, кроме чугуноплавильной печи – вагранки – еще не работало, а многое и не было установлено.

Близились праздники – день рождения Ленина, Первое мая - и надо было их отметить очередным трудовым достижением, отрапортовать…

Модель первой отливки – портрет Ильича сделали заводские деревомодельщики.

Совершенно случайно в изготовлении этой отливки принял участие и я. По-моему, я уже когда-то писал об этом в дневнике, но теперь и сам не могу найти эту запись, так что придется восстановить её по памяти.

На формовку первой отливки в цехе собралось много народа, и только из отдела главного металлурга никого не пригласили – у нашего шефа Лазаря Ильича Школьникова с цеховиками (и не только с ними) всегда были натянутые отношения.

Но, неожиданно возникла идея на оборотной стороне отливки запечатлеть имена «виновников» этого замечательного события. Для этого надо было сделать металлической «чертилкой» надпись на земляной полуформе верха, причем писать все слова и изображать буквы зеркально, задом наперед. Никто за это не брался, и тогда кто-то вспомнил, что у меня отец – живописец, пишет таким же образом вывески на обратной стороне стекла, а раз так, то должен это уметь делать и я.

Я, конечно, видел, как отец это делает, но самому никогда не приходилось, тем более в таких необычных условиях. Форма была большая, и, чтобы сделать надпись, меня подвесили над нею (не за голову, а в горизонтальном положении!) на трех ремнях, которые держали шесть человек. Им было нелегко, держать руки неподвижно они не могли, я раскачивался над формой во всех возможных плоскостях и при этом еще как-то умудрялся писать то, что мне диктовал начальник цеха:

«В изготовлении первой отливки цеха участвовали: директор завода…, главный инженер…, начальник цеха…, начальник смены…, старший мастер…»

У меня затекли руки и ноги, судорога свела шею, пот заливал лицо и глаза, а список, кажется, был бесконечным:

«…формовщики…, плавильщики…, заливщики…, модельщики…».

Меня уже поставили на ноги, а я еще, как сомнамбула, продолжал раскачиваться…

Назавтра, когда я появился в отделе, меня встретили дружными восклицаниями:

- Что ты наделал???!!!

Оказывается, главный металлург рано утром побывал в цехе, увидел уже очищенную от пригара отливку и не нашел на её обратной стороне своей фамилии. А кто виноват? Конечно, тот, кто писал…

Узнав, как всё было на самом деле, Лазарь Ильич закатил невероятный скандал всем, кому мог, от начальника цеха до директора и добился таки своего!

Нет, отливку заново не отливали, но на обратной стороне, на подобающем ему месте (между главным инженером и начальником цеха) металломодельщики выгравировали его титул и фамилию.

Уметь надо отстаивать свои интересы!!!

Кстати, интересно, висит ли еще на стене литейного цеха эта памятная доска – первая отливка цеха?

Почему бы и нет? Ведь памятник Ленину на на центральной площади города,



до сих пор стоит...

Абсолютно не помню, при каких обстоятельствах я вдруг оказался председателем Совета молодых специалистов завода.

Раньше на заводе такой организации не существовало, а в этом году нас приехало сюда сразу несколько десятков, и администрации, видимо, понадобилось дополнительное средство управления нами.

Наверное, было какое-то собрание, почему-то вдруг избрали именно меня…

Меня это особенно не огорчило (я уже привык, что всегда и везде меня куда-то избирают) и не очень обрадовало (кому нужны лишние хлопоты?). Правда, где-то в душе таилась надежда, что именно здесь таится возможность бороться за предоставление квартиры, хотя я еще не представлял, каким образом.

Позже оказалось, что я и в самом деле должен этим заниматься, представляя молодых специалистов на всех заседаниях завкома профсоюза, посвященных жилищному вопросу.

Благодаря своему новому статусу, я как бы попал в «номенклатуру», и позже на комсомольской отчетно-выборной конференции меня, как представителя молодых специалистов избрали в заводской комитет комсомола.

Ох, лучше бы меня никуда не избирали и не выдвигали…

Ну, а раз уж так случилось, не откажу себе в удовольствии показать некоторое оборудование, которое теперь производит наш завод:

Отношение к советским праздникам у меня было двоякое. С одной стороны, какой ни есть, а всё же праздник – отрешение от будней, встречи с друзьями, застолье, музыка, песни, смех.

С другой, как ни посмотри, – обязаловка. Особенно неприятными эти праздники станут для меня после того, как меня назначат маленьким начальником, и я буду отвечать уже не только за себя, но и за других. Сам, хотел я того, или не хотел, всегда приходил на собрания и демонстрации – сначала комсомольский, потом партийный долг обязывал, да и подводить других негоже. Теперь же другие или подводили меня своим отсутствием, или опасались подвести меня, и я, тем самым, как бы был перед ними в долгу…

Но 1 мая 1961 года я еще никакой не начальник, и праздник у меня удался на славу, потому что приехала Ира!

Вот она в нашей заводской колонне, которая только что прошла мимо трибуны.



Впереди Иры – Катя Лукутина (рассказ о ней еще впереди), Юра Сизоненко, Жора Кикоть, Рядом с Ирой – Алла Ривкина.

Погодите-ка, а кто идет за ней? Знакомые все лица!



Это же моя тетя Соня с дочкой Риммой! И Сонин муж Гриша с ними!



Давно я их всех не видел…

Соня и Гриша, к сожалению, уже ушли от нас, а Римма, теперь – бабушка, живет в Беэр-Шеве, раньше негласно заглядывала в этот дневник, теперь, видно ей уже надоело...

Богатство ничего не стоит, если нет возможности показать его людям.

Вот и мне не терпелось показать своим коллегам щедрый подарок Эммы Львовны. И я решил провести в нашем отделе лекцию о том, как надо смотреть и понимать картину, с использованием иллюстраций из «Огонька». При этом я и сам в этом деле немного разобрался.

Лекция всем очень понравилась и наша копировщица Алла Ривкина даже написала о ней статью в заводскую многотиражку.

Статья не осталась незамеченной, и на первом же заседании вновь избранного комитета комсомола меня, несмотря на мое отчаянное сопротивление, назначили руководителем лекторской группы. Я понимал, что это – не мои сани, и ужасно не хотел в них садиться, даже не зная еще, что на заводе это поручение считалось гиблым делом и за него никто и никогда не хотел браться. Но, разве можно что-то поделать, когда все – против тебя?

Мне очень нравилось готовить лекции и выступать с ними - это была отличнейшая форма самообразования – и я подготовил и прочел несколько лекций, но где и для кого? Для кучки пенсионеров в городском университете культуры в существовавшем тогда на улице Пролетарской напротив рынка клубе, в здании, где после войны был городской театр, а потом - кинотеатр «Большевик».



Эти старички и старушки были рады собраться, как когда-то на своих производствах, вместе и пообщаться с себе подобными, и мои лекции были для них лишь поводом для этого.

А на самом заводе у меня ничего не получилось. Бывшая руководитель лекторской группы дала мне список лекторов и тематики, по которой они, якобы, читают лекции, но все они, как один дружно открещивались от этого поручения. И даже с моими лекциями мне не удалось выступить ни в одном цехе и отделе, кроме нашего: никто не хотел (а, может быть, и не имел сил) оставаться после работы слушать то, что им не интересно…

В общем, кончилось это тем, что на заседании комитета комсомола мне объявили строгий выговор с занесением в учетную карточку за срыв лекционной работы…

Вот этот человек с доброй улыбкой, не соответствующей его фамилии (Несмеянов),



первым сосватал меня на преподавательскую работу.

В одном здании с нами располагался отдел подготовки кадров, которым как раз он и руководил. Несмеянов (имя и отчество его я забыл!) предложил мне преподавать технологию металлов на курсах повышения квалификации мастеров.

Предмет этот я знал и любил, время преподавания было очень удобное – с семи до восьми утра, учебный класс - рядом с отделом, деньги мне были очень нужны – как не согласиться?

Тем более, что в параллельной группе преподавал мой соученик по техникуму и друг Аркадий Тартаковский.



В техникуме мы с ним сидели за одним столом, теперь будем преподавать в соседних комнатах.

Мелочь, а приятно!

Встречать Новый год Ира приехала в Кременчуг и познакомилась при этом с моими новыми друзьями.

Встречу организовали в превращенной в общежитие квартире одного из заводских домов.



Ира, конечно, была самой красивой, и пользовалась большим успехом. Её все приглашали танцевать, а я страшно ревновал…

Я и теперь её ко всем ревную…

С 1961 года я на титульных листах наших фотоальбомов начну помещать вот такие коллажи.



Первая единичка в этом альбоме напоминает мне о том, как мы создали заводскую туристическую секцию, девятка – об Ирином возвращении в Кременчуг после окончания института, шестерка – о поездке по Днепру, далее – рождение дочери…

Но, пока все это еще впереди…

Прихожу в цех задолго до начала работы, чтобы попросить мастера поставить на карусельный станок именно ту отливку, которая интересует меня больше всего.

Отливка большая, обработка длится долго.

В цех время от времени заходят то Шура Примостка, то начальник литейного цеха, то главный металлург. Я пытаюсь рассказать им, как вчера проходила формовка, а они отмахиваются – главное, что получится в результате… Читать далее...

Зачем мне нужно было присутствовать при выбивке и очистке отливок – ума не приложу.

Может быть, главный металлург



боялся, что их украдут (это махины-то в несколько сот килограмм!), подменят (чем?), но сказано проверить весь процесс – и я на месте.Читать далее...

Итак, я утверждаю, что отливка будет бракованной из-за высокой влажности формовочной смеси, а бригадир формовщиков Щербина выливает в форму еще два ведра воды. Плотность форм – неравномерная, отклонения выходят за установленные техпроцессом пределы – как тут быть качественным отливкам?

Ну и ну!

Что же будет? Не рванет ли первую форму вообще, когда в такую сырую землю начнут заливать жидкий металл?

Плавка и заливка производятся во второй смене. Невозмутимый Щербина вместе со своей бригадой помылся в душе и ушел домой, а я продолжаю наблюдать за процессом…

Плавильщики, не спеша, делают свое дело – загружают чугуноплавильную печь (вагранку) шихтой (слоями кокса, чушкового чугуна и металлолома) и разжигают ее, заливщики доводят до кондиции заранее отфутерованные огнеупорной смесью и высушенные ковши, а я… волнуюсь.

Вполне мужская «инженерная» работа!

Наконец начался выпуск расплавленного чугуна



(в полутемном цехе это такая неописуемая красота – вот куда бы приводить экскурсантов, да правила техники безопасности не позволяют) и заливка форм.

Залили и мою контрольную форму. Внешне ничего страшного не произошло, может быть, пара было немного больше, чем обычно. А что там внутри – кто знает!

Теперь можно пойти домой, поужинать и вернуться к началу третьей смены…

Кременчуг-1960. Конфуз. Первая смена.

Старый литейный цех работал по ступенчатому графику в три смены.

На первой смене приготовлялись формовочные и стержневые смеси, «набивались» и собирались земляные формы, изготавливались и ставились в сушильные камеры стержни.

На второй смене в вагранках плавился чугун, в конверторных печах – сталь, формы заливались жидким металлом и естественным путем охлаждались до затвердевания металла.

На третьей смене «выбивщики» извлекали литье из форм, а после его охлаждения обрубщики доводили его до кондиции – удаляли литниковую систему, обрубали пневмозубилами и зачищали наждачными кругами излишки металла.

Передо мной была поставлена задача: проследить за соблюдением технологии на всех этапах изготовления отливки, а утром убедиться, что именно эти отливки доставлены в литейный цех и посмотреть, как они будут выглядеть после механической обработки.

Учитывая важность отливок и самого эксперимента, формовкой занялся самый опытный бригадир Шербина. Я, как всякий дилетант, был невероятно самоуверен, слепо доверял всему тому, что написано в техпроцессах и инструкциях, и когда в земельной лаборатории узнал, что в формовочной смеси процент влажности выше допустимой, запретил использовать эту смесь. А это значило остановить всю работу, пока не удалят уже приготовленную смесь и не приготовят новую.

Щербина со мной не согласился и сказал, что берет весь риск на себя.

Я мог, конечно, обратиться и к главному металлургу, и к начальнику цеха: первая смена, все на месте, но чутье мне подсказывало, что так поступать не стоит: ведь в конце концов моя задача не обеспечить годное литье в этот раз, а найти причину брака. Если отливки пойдут в брак, то одна из причин – налицо.

Но я все же сказал, что, по-моему, отливки будут бракованными. На что Щербина рассмеялся и спросил:

- У тебя есть личное клеймо?

- Есть! А что?

- Заклейми эту форму перед сборкой. Заклеймил? А теперь смотри. - Он накрыл нижнюю полуформу верхней, пригрузил собранную форму грузом, а потом принес ведро воды и вылил под стоящую на земле форму



- Что ты делаешь?!!!

- А ты смотри, смотри. Что ты волнуешься? Ты заклеймил форму, а отвечаю за все я – и вылил еще одно ведро сверху на форму…

При формовке следующих форм влажность смеси была нормальная, но плотность форм получалась то ниже, то выше предусмотренной технологией. Я показываю результаты замеров Щербине, он кивает головой и говорит:

- Ты пиши, пиши! – а я и пишу все в свой блокнотик… Что то будет завтра в механическом цехе?

Старый литейный цех работал по ступенчатому графику в три смены.

На первой смене приготовлялись формовочные и стержневые смеси, «набивались» и собирались земляные формы, изготавливались и ставились в сушильные камеры стержни.

На второй смене в вагранках плавился чугун, в конверторных печах – сталь, формы заливались жидким металлом и естественным путем охлаждались до затвердевания металла.

На третьей смене «выбивщики» извлекали литье из форм, а после его охлаждения обрубщики доводили его до кондиции – удаляли литниковую систему, обрубали пневмозубилами и зачищали наждачными кругами излишки металла.

Передо мной была поставлена задача: проследить за соблюдением технологии на всех этапах изготовления отливки, а утром убедиться, что именно эти отливки доставлены в литейный цех и посмотреть, как они будут выглядеть после механической обработки.

Учитывая важность отливок и самого эксперимента, формовкой занялся самый опытный бригадир Шербина. Я, как всякий дилетант, был невероятно самоуверен, слепо доверял всему тому, что написано в техпроцессах и инструкциях, и когда в земельной лаборатории узнал, что в формовочной смеси процент влажности выше допустимой, запретил использовать эту смесь. А это значило остановить всю работу, пока не удалят уже приготовленную смесь и не приготовят новую.

Щербина со мной не согласился и сказал, что берет весь риск на себя.

Я мог, конечно, обратиться и к главному металлургу, и к начальнику цеха: первая смена, все на месте, но чутье мне подсказывало, что так поступать не стоит: ведь в конце концов моя задача не обеспечить годное литье в этот раз, а найти причину брака. Если отливки пойдут в брак, то одна из причин – налицо.

Но я все же сказал, что, по-моему, отливки будут бракованными. На что Щербина рассмеялся и спросил:

- У тебя есть личное клеймо?

- Есть! А что?

- Заклейми эту форму перед сборкой. Заклеймил? А теперь смотри. - Он накрыл нижнюю полуформу верхней, пригрузил собранную форму грузом, а потом принес ведро воды и вылил под стоящую на земле форму



- Что ты делаешь?!!!

- А ты смотри, смотри. Что ты волнуешься? Ты заклеймил форму, а отвечаю за все я – и вылил еще одно ведро сверху на форму…

При формовке следующих форм влажность смеси была нормальная, но плотность форм получалась то ниже, то выше предусмотренной технологией. Я показываю результаты замеров Щербине, он кивает головой и говорит:

- Ты пиши, пиши! – а я и пишу все в свой блокнотик… Что то будет завтра в механическом цехе?

Я остановился на том, что при освоении новой модели асфальтосмесителя в огромном (в полтора человеческих роста) венце зубчатого колеса, в котором согласно требованиям чертежа не допускались никакие дефекты, при механической обработки вскрывалось все, чего там не должно было быть – засоры, газовые и шлаковые раковины.

Технолог этой отливки Шура Примостка целыми днями не выходила из цеха, а брак не прекращался. В конце-концов главный металлург Лазарь Ильич Школьников перепоручил эту работу мне.

И случился со мной при этом большой конфуз...

(Продолжение следует)

Инженер-технолог Шура Примостка и старший инженер Павел Денисович Пасечник – ветераны отдела главного металлурга, они достались ему по наследству от отдела главного технолога, который раньше «вёл» литейный цех.

Павел Денисович пришел на завод после окончания института, а Шура была из первых ФЗУшников, которые начинали работать в литейном цехе сразу же после войны, потом заочно окончила толи техникум, толи институт.

Оба – тихие, спокойные, незаметные, но – незаменимые и безотказные.

Шура занималась литьем для дорожных машин, которое отливалось в старом литейном цехе, а о том, что делал Павел Денисович, полагалось умалчивать – его чертежи и техпроцессы хранились в сейфе, ключ от которого был только у него. Но шила в мешке не утаишь: весь завод и, наверное, половина города знали, что наряду с дорожными машинами «Дормаш» выпускает «спецпродукцию» - заправщики горючего для баллистических ракет. Вот литьем из цветных сплавов и легированных сталей для этих заправщиков в изолированном цветнолитейном отделении и занимался Павел Денисович. Оба были исключительно душевными людьми, охотно помогали другим, с ними было приятно иметь дело.

Шура, в свое время буквально прощупавшая все процессы литейного производства своими руками, отлично разбиралась в них и могла показать любому рабочему, как лучше всего выполнить ту или иную операцию. Мне до этого было, конечно, очень далеко.

Но и Шура была не всесильна. Завод осваивал новую продукцию и, бывало, литье «не шло», хоть ты тресни. Тогда весь завод начинало лихорадить.

Так было и при освоении новой модели асфальтосмесителя. В огромном (в полтора человеческих роста) венце зубчатого колеса привода смесителя,



в котором, согласно требованиям чертежа, не допускались никакие дефекты, при механической обработки вскрывалось все, чего там не должно было быть – засоры, газовые и шлаковые раковины. Шура целыми днями не выходила из цеха, а брак не прекращался.

А спрос за это был, конечно, с главного металлурга.

В то время была популярна картина Федора Решетникова «Опять двойка!»



На стуле сидит замученная мама с горестным лицом; глазами сталинского прокурора смотрит сестра-«пионэрка» - общественница и отличница; на трехколесном велосипеде едет младший злорадный брат, отмщенный за все свои подзатыльники, что получил от виновника торжества, который в свою очередь стоит на переднем плане с понурой головой, а из его кармана торчит символ разложения советского школьника - рогатка.

Мне тогда очень хотелось научиться рисовать исключительно для того, чтобы суметь написать с натуры похожую картину «Опять брак!». Я и сейчас вижу перед собой эту драматическую сцену: в механическом цехе у груды бракованных деталей собралось руководство находящегося на грани остановки завода – главный инженер, начальник ОТК, начальник механического цеха. Все угрожающе смотрят на растерянного главного металлурга - Лазаря Ильича Школьникова, который вертит головой во все стороны в поисках той единственной, на которой он может выместить то, что у него сейчас накипело на душе – бедной Шуры Примостки…

После одной из таких сцен Лазарь Ильич бросил на эту работу меня. И случился со мной большой конфуз.

Инженер-технолог Шура Примостка и старший инженер Павел Денисович Пасечник – ветераны отдела главного металлурга, они достались ему по наследству от отдела главного технолога, который раньше «вёл» литейный цех.

Павел Денисович пришел на завод после окончания института, а Шура была из первых ФЗУшников, которые начинали работать в литейном цехе сразу же после войны, потом заочно окончила толи техникум, толи институт.

Оба – тихие, спокойные, незаметные, но – незаменимые и безотказные.

Шура занималась литьем для дорожных машин, которое отливалось в старом литейном цехе, а о том, что делал Павел Денисович, полагалось умалчивать – его чертежи и техпроцессы хранились в сейфе, ключ от которого был только у него. Но шила в мешке не утаишь: весь завод и, наверное, половина города знали, что наряду с дорожными машинами «Дормаш» выпускает «спецпродукцию» - заправщики горючего для баллистических ракет. Вот литьем из цветных сплавов и легированных сталей для этих заправщиков в изолированном цветнолитейном отделении и занимался Павел Денисович. Оба были исключительно душевными людьми, охотно помогали другим, с ними было приятно иметь дело.

Шура, в свое время буквально прощупавшая все процессы литейного производства своими руками, отлично разбиралась в них и могла показать любому рабочему, как лучше всего выполнить ту или иную операцию. Мне до этого было, конечно, очень далеко.

Но и Шура была не всесильна. Завод осваивал новую продукцию и, бывало, литье «не шло», хоть ты тресни. Тогда весь завод начинало лихорадить.

Так было и при освоении новой модели асфальтосмесителя. В огромном (в полтора человеческих роста) венце зубчатого колеса привода смесителя, в котором согласно требованиям чертежа не допускались никакие дефекты, при механической обработки вскрывалось все, чего там не должно было быть – засорs, газовые и шлаковые раковины. Шура целыми днями не выходила из цеха, а брак не прекращался.

А спрос за это был, конечно, с главного металлурга.

В то время была популярна картина Федора Решетникова «Опять двойка!»



На стуле сидит замученная мама с горестным лицом; глазами сталинского прокурора смотрит сестра-«пионэрка» - общественница и отличница; на трехколесном велосипеде едет младший злорадный брат, отмщенный за все свои подзатыльники, что получил от виновника торжества, который в свою очередь стоит на переднем плане с понурой головой, а из его кармана торчит символ разложения советского школьника - рогатка.

Мне тогда очень хотелось научиться рисовать исключительно для того, чтобы суметь написать с натуры похожую картину «Опять брак!». Я и сейчас вижу перед собой эту драматическую сцену: в механическом цехе у груды бракованных деталей собралось руководство находящегося на грани остановки завода – главный инженер, начальник ОТК, начальник механического цеха. Все угрожающе смотрят на растерянного главного металлурга - Лазаря Ильича Школьникова, который вертит головой во все стороны в поисках той единственной, на которой он может выместить то, что у него сейчас накипело на душе – бедной Шуры Примостки…

После одной из таких сцен Лазарь Ильич бросил на эту работу меня. И случился со мной большой конфуз.

Семья эта оказалась побольше, чем отдел главного металлурга, где я начал работать.

В нашем маленьком домике располагались еще и отдел подготовки кадров с его учебными классами, отдел техники безопасности и редакция заводской многотиражки. И все мы жили очень дружно, тем более, что каждое утро по десять минут занимались все вместе...

Помните у Владимира Высоцкого:

Вдох глубокий. Руки шире.
Не спешите, три-четыре!
Бодрость духа, грация и пластика.
Общеукрепляющая,
Утром отрезвляющая,
Если жив пока еще – гимнастика!



Была тогда такая мода – работникам умственного труда делать специальный перерыв для занятий производственной гимнастикой. А инструктором назначили почему-то меня – нашли, как говорят, крайнего!

Это теперь я знаю, что мне безумно повезло попасть на завод в такой момент, когда чуть ли не за стеной отдела главного металлурга, где я работаю технологом, кончается строительство и начинается монтаж оборудования в цехе чугунного литья для автомобильного завода, который был объектом моего дипломного проекта и где я числюсь мастером. И я могу в любой момент сходить и увидеть то, что вскоре навсегда будет спрятано под перекрытиями, защитными кожухами, скроется в глубине конструкций и сооружений. Те, кто придут сюда позже, увидят только внешнюю оболочку, в то время как мне дано познакомиться со всей начинкой.

Я еще не знаю, зачем мне всё это надо видеть и знать, но почему-то же меня ко всему этому влечет и тянет! Не зря, видимо, все это, никак не относящееся к моей работе технолога, мне так интересно?

И, наоборот, то, чем мне по долгу службы приходится заниматься, совсем, ну ни капельки мне не интересно, Ну что может быть интересного в переписывании технологических процессов с бланков института – разработчика на заводские бланки? Кому и зачем это надо?

Уже освоившиеся здесь ранее прибывшие девчата – Муся Иванова, Вера Власова, Галя Николенко просвещают меня, что институту за каждую страницу техпроцесса было уплачено по 5 рублей. Ну, за такие деньги и я писал бы их по две смены!

Наш куратор из старожилов, Ирина Сергеевна Вакина, поясняет, что мы заняты очень нужной и важной работой. Ответственность института за техпроцессы кончилась, когда он получил за них деньги. Теперь за правильность технологии перед главным металлургом будем отвечать мы – те, кто поставит свою подпись. А он, утвердив то, что мы напишем, возьмет на себя ответственность перед цехом, который будет по этим техпроцессам работать.

Мне приятно слушать Ирину Сергеевну, и еще приятнее к ней обращаться. Я произношу «Ирина», а мысленно добавляю «Ирочка, Иришка, Ирочек, Ирчик». Правда, это уже относится не к Вакиной, а к совсем другой Ирине…

Заметив, что я отвлекся от дела и мысленно нахожусь уже в совсем другом месте, Ирина Сергеевна подгоняет меня:

- Давай-давай, поторапливайся! Вот закончим эту работу, передам тебе все автомобильное литье, и уйду, наконец, из этого отдела!

- Как это, «уйду»? Куда? И зачем?

- Знаем – не расскажем. Ты, главное, поскорее все бери в свои руки!

- Почему это вдруг - я?

Но, Ирина Сергеевна знала, что говорила. Вскоре я действительно стану, сначала неформально, а потом и формально старшим технологом группы, занимающейся автомобильным литьем.

А Ирина Сергеевна уйдет в отдел главного конструктора, куда давно стремилась…

И у меня даже фото моего первого наставника не останется…

Но, останутся другие фотографии хороших людей

Наконец-то я уже прописан!

Живу еще у родителей – в узенькой комнате-пенале, которую я снял, пока стоит один только кухонный шкафчик («харчевник») да один–единственный стул. Нужны еще хотя-бы кровать и шкаф для одежды.

Но это может подождать еще несколько дней, оставшихся до Ириного приезда на каникулы, нужно скорее устраиваться на работу, если меня там еще ждут!

За время моего отсутствия отдел главного металлурга перебрался на новое место – на второй этаж бывшего заводоуправления, маленького деревянного здания похоже еще довоенной, если не дореволюционной постройки. И как оно только сохранилось?

В комнатах отдела вместе с уже знакомыми по преддипломной практике лицами вижу несколько незнакомых девушек – наверное, молодые специалисты. Все заняты делом, обложились папками чертежей и другой документации, вскользь взглянув на меня, что-то усердно пишут…

Главный металлург, едва кивнув мне головой, говорит:

- Пиши заявление - «Прошу принять меня на работу мастером в чугунолитейный цех №2».

- Мастером? Разве это инженерная должность – выписывать наряды на работу?

Я этого не говорил, но Лазарь Ильич Школьников, видимо, прочел это в моем недоуменном взгляде и рассмеялся:

- Да ты не расстраивайся. Работать будешь у нас в отделе, технологом. Просто до пуска цеха нам не дают дополнительных штатных единиц, и мы всех вновь прибывших пока оформляем мастерами в цех.

- Технологом? Хрен редьки не слаще! – мне сразу вспомнилась наша институтская присказка: «Курица – не птица, технолог – не инженер!»

- Лазарь Ильич, я вообще-то хочу работать конструктором!

- Что значит, «хочу»! Забудь это слово! На производстве есть только «надо» и никаких «хочу»!

-Как это?!

- А вот так! Молод еще! Вырастешь – поймешь! А сейчас быстренько в отдел кадров, оформляйся и приходи! Работы – непочатый край, а ты вон уже какую неделю прохлаждаешься!

Так появилась первая запись в моей трудовой книжке…

А с нею и первый должностной оклад – 900 рублей в месяц. По сравнению с 260-ю стипендии, конечно, неплохо. Но, до чего же все-таки мало на семью, половина которой еще пока живет вне дома…

А с 1-го января 1961 года станет в 10 раз меньше: появятся новые деньги








и одновременно с ними грянет денежная реформа. Вроде бы ничего не должно измениться – и оклады, и цены в госторговле уменьшат в десять раз. Но, Кременчуг ведь не Москва и даже не Киев, где, возможно, все покупают в магазинах, мы, как говорят, живем с рынка. А бабули на рынке – «непонятливые» - что теперь у них стоит рубль, то и после реформы будет стоить рубль…