В начале года, как обычно, – профсоюзное собрание, подводятся итоги, уточняются планы. После выступления главного металлурга слово взяла Катя Лукутина:

- Лазарь Ильич, производство литья растет, брак сокращается, рационализаторы работают – все это очень хорошо. Плохо, что от меня в постели муж отворачивается…

- ???...

- …Мы все время находимся в литейном цехе и так провоняли гарью, что отмыться нет никакой возможности (оживление среди технологов, все кивают головой: «- Да, да, да!»). Так цеховики хоть надбавку за вредность получают, а мы ведь работаем в тех же условиях, значит и нам надо доплачивать за вредность! (Технологи: « - Правильно, правильно!».

- Иосиф, - Катя смотрит в мою сторону – а ты что ж молчишь, ты ж теперь у нас начальник, должен о нас заботиться. Да ты и сам весь день с нами, такой же пропахший, как и мы – и как, не пойму, тебя твоя Ирина терпит?

Школьников:

- Вы правильно ставите вопрос, но это – не ко мне. Если Надя (наш профорг) добьется, чтобы эту надбавку включили в коллективный договор, то я двумя руками - за!

Надя:

- Не добьюсь! Мы с Эммой Львовной тоже целыми днями в термичке находимся. Там все спецмолоко получают, я в профкоме предложила, чтобы и нам давали, но ответ один: раз вы числитесь в отделе, то никакие льготы для вас не положены!

Катя:

- Тогда, значит, надо, чтобы нас перевели в цех! Александр Моисеевич (начальник цеха) согласен нас взять (была у него уже! Ну и Катя!), только… - смотрит в мою сторону – …если вместе с Иосифом Искуиельевичем (это я и без нее знаю!).

Школьников:

- В цех? Через мой труп!!!

Что же делать?



На фото (во время праздничной демонстрации): Катя Лукутина – вторая слева, Надя Хиль – третья справа, Лазарь Ильич Школьников – первый справа.

Итак, с нашей идеей о переходе всего техбюро из отдела главного металлурга в чугунолитейный цех я пошёл к парторгу завода, заместителю главного инженера Пивоварову.

Михаил Спиридонович с интересом меня выслушал, расспросил о подробностях нашей работы, с которой он не был знаком, и заинтересовался.

- Знаешь, в этом что-то есть… Почему-то все молодые специалисты рассматривают цех только как трамплин, с которого можно перескочить в отдел, а тут целый коллектив бюро просит, чтобы его перевели из отдела во вредный цех… И, действительно, непорядок, что в таком крупном цехе нет своего технологического бюро… Я подумаю, с кем и как по этому поводу переговорить.

Больше я к Пивоварову на прием не ходил, Но, если нам случалось встретиться на территории завода или в заводоуправлении, он первым обращался ко мне и объяснял:

- Я помню о вас, и спасибо, что вы меня не торопите. Вопрос не простой. Надо правильно выбрать момент, когда обратиться к руководству. Да и Лазарь Ильич у нас человек с амбициями, может такой шум поднять… Потерпите еще немного, я хочу действовать наверняка. Ведь я - парторг как-никак, и не могу допустить, чтобы мне отказали в моей просьбе только из-за того, что обращусь с нею не вовремя…

Михаил Спиридонович сдержал свое слово…
В цех

наше бюро в полном составе перевели в начале апреля.

А наша следующая встреча с Пивоваровым состоится… лет через 15 в Полтаве

Я уже буду заместителем главного инженера ВНИПТИвагон, а он – директором Полтавского завода алмазных инструментов, и мы с ним будем в составе комиссии обкома КПСС проверять работу Полтавского ПКТИ (проектно-конструкторского и технологического института).

1963. Чугунолитейный цех. Начальниками становятся.

Кто не работал в литейном цехе, не был в нем или не жил рядом с заводом, где есть такой цех, не представляет себе это ад: пыль, грязь, грохот, вонь. И в таких условиях я и мои помощницы проводили практически весь рабочий день, потому что в отделе главного металлурга мы только числились, а вся наша работа проходила в цехе. Читать далее...

Это теперь я такой умный, что знаю и понимаю, что на каждом повороте судьбы появляются новые возможности – нужно только уметь их распознать и воспользоваться ими.

А тогда, летом 1962 года, когда у нас в цехе появился преподаватель Крюковского машиностроительного техникума, который я закончил семь лет назад, Володя (пардон, Владимир Дмитриевич!) Носко



и предложил мне прочесть курс автоматизации литейного производства для двух групп будущих литейщиков, занимающихся на вечернем отделении, я понял только, что есть шанс подзаработать.

Деньги нам были нужны (а кому и когда они не нужны?), но на пути к этому заработку лежало много «но»…

Во-первых, я сам не знал этого предмета. У нас в институте автоматизацию еще не преподавали, и на производстве мне с ней пока еще не приводилось встречаться.

Во-вторых, судя по утвержденной министерством тяжелого и транспортного машиностроения (которому принадлежал техникум) учебной программе, по этому предмету ни для техникумов, ни для институтов еще совершенно не было ни учебников, ни учебных пособий.

Таких книг



тогда еще не было.

А как же преподавать, и как студенты должны учиться?

К тому же в программе больше половины пунктов были мне не только не ведомы, но и вообще не понятны – я и терминов таких никогда не слыхал и не знал, как к ним подступиться…

Если бы меня кто-то попытался заставить заняться этим делом в приказном порядке, я бы, без сомнения, отказался и привел для своего отказа массу неопровержимых доводов. У меня ведь, в конце-концов, и квартиры нет, и ребенок маленький – как мне потянуть такую ношу…

Но Володя всего-навсего просил... А у меня характер слабый, я не умею отказывать, когда меня просят. Я не отказал, но и не согласился. Я сказал, что попробую собрать информацию по этому вопросу и посмотрю, что из этого получится…

Мы счастливы - но, счастье наше не полное – нет нормального жилья. И не только у нас.

Я, естественно, далеко не Лев Толстой и потому не могу плавно и размеренно вести свой рассказ одновременно в разных плоскостях, а действую по принципу журавля, застрявшего в болоте: «Нос потянешь – хвост завязнет, хвост потянешь – нос завязнет». Потому до сих пор ничего не упомянул о главном участке своей работы в Совете молодых специалистов – о выколачивании квартир. Время от времени горсовет выделяет заводу квартиры в строящихся домах,



и тогда на заседании профкома начинается такое…

Ужас или, как сказал бы Милко из телесериала «Не родись красивой» (был в те времена такой!) - кОшмар!

Сколько там льется слёз, сколько драматических историй приходится выслушивать, со сколькими хорошими знакомыми приходится напрочь разрывать отношения, если приходится поддержать не их, а их конкурентов.

Мне помнится случай, когда я добивался получения квартиры для одного из молодых специалистов, на которую претендовала семья старшей сестры Ириной закадычной подруги. Её муж, работал у нас на заводе, как раз подошла его очередь и очередь одного из наших ребят.

Это была уже десятая из распределенных квартир, и в соответствии с положением о представлении жилплощади, ее должны бы отдать семье молодых специалистов.

Сколько боли было в словах этого кадрового рабочего завода, когда он рассказывал, что вынужден жить в одной комнате с двумя уже взрослыми детьми и больной женой! « - Вы поймите меня!», - чуть ли не кричал он сквозь слёзы, избегая называть своими словами всем очевидные вещи. А рядом сидел мой товарищ, и я знал, что он с женой и грудным ребенком снимает угол у многодетной семьи.

Все члены профкома, конечно, были на стороне своего товарища – что им до молодых специалистов, которых они впервые в глаза видят.

А мне не оставалось ничего другого, как долдонить: « - Есть положение, и его нужно соблюдать!»

В скором времени мою принципиальность мне припомнят…

Как мало человеку нужно для счастья!



У ребенка первый стул – мы счастливы!

Дочкин взгляд стал осмысленным, она узнает нас -



мы счастливы!

Она улыбается нам!



Она научилась подымать головку!



Она уже уверенно держит головку!



И, пусть порой нет времени глянуть на себя в зеркало и причесаться –



мы счастливы!

Как мало нужно человеку для счастья – и как мало людей, умеющих быть счастливыми…

Да-да, 9 апреля 1962 года на нашем горизонте взошло и до сих пор ярко светит нам и обогревает нас наше Солнышко, наша Милочка, Людмилочка, Людочка, Люсенька, Люсик.

Читать далее...

Весна в этом году была ранней.

Уже в марте можно было ходить в плаще






или в теплой кофте.




А, может быть, нас согревали предчувствия…

Не правда ли, в Ире



что-то есть от «Незнакомки» Крамского?



Или это только мне кажется?

А то она мне не верит, и все время в зеркале проверяет, так ли это.



Мы с нею, как могли, придали человеческий облик нашей комнатке. Главным образом, конечно, она, но и я немного руку приложил. Вот эта книжная полочка, возле которой Ира собой любуется, отчасти - моё детище. Отчасти, потому что я её спроектировал, наши кудесники – деревомодельщики литейного цеха изготовили, а отец покрасил под орех.

Вот сейчас мы с нею



еще раз прогуляемся, а уже потом я расскажу, почему вдруг модельщики сделали мне такой подарок.

По выходным дням мы с Ирой много гуляли на свежем воздухе: снежная зима-красавица,






от которой мы почти отвыкли в Одессе, к тому располагала, Читать далее...

Очередной звонок с автозавода:



в 14-м картере – на черновой расточке массовый брак по геометрии!

За геометрию отвечаю лично я…. Ноги в руки – и мы с с начальником бюро технического контроля Иваном Васильевичем Остапенко



уже мчимся на автозавод.



В цехе раздаточных коробок нас встречает толпа разъяренных рабочих: шутка ли, весь участок стоит, под угрозой остановка главного заводского конвейера!

Посмотрел на гору бракованных отливок – во всех трех отверстиях картеров с одной и той же стороны часть внутренней поверхности осталась необработанной, не хватило припуска, а с противоположной стороны ободок уже, чем положено по чертежу.

Спрашиваю у начальника участка:

- У вас есть разметочный стол?

- Есть!

- Везите туда отливку!

Показываю разметчикам, как, согласно чертежу, нужно выставить отливку, прошу забить отверстия алюминиевыми планками, закрасить быстросохнущей краской, найти центры отливки и отверстий – всё так, как делали наши разметчики в модельной мастерской. Мне в спину недобро дышат рабочие, мастера, технолог и начальник участка, слышны их недовольные возгласы:

- Чего тут время терять, мать-перемать!!! Напартачили - исправляйте !!!

- Спокойно, спокойно, сначала надо разобраться кто и где напартачил…

- Нехер разбираться, все и так ясно!

- Кому уже всё ясно – я не задерживаю!

Вот уже все центры намечены. Прошу циркулем прочертить контуры отверстий. Они не совпадают с обработанными, а находятся там, где должны быть. Что ж, все ясно!

- На каком станке вы обрабатываете эти отверстия?

- На полуавтомате!

- Идемте, проверим установочные места вашего полуавтомата: похоже там выпала какая-то прокладка.

Знакомый мне технолог участка, выпускник нашего техникума Володя Щербина меня останавливает:

- Не надо тебе идти, там уже наладчики работают. Мы сразу всё поняли, когда увидели, как ты размечаешь отливку. Вчера станок был на профилактике и одну прокладку в самом деле забыли поставить! Да, утер ты нам нос, нечего сказать… У нас раньше такого никогда не случалось…

Уж не помню, как дословно было записано в приказе по заводу, но, по сути, наше технологическое бюро числилось в штате чугунолитейного цеха, а технически мы по-прежнему должны были подчиняться главному металлургу. Но отдел главного металлурга был в заводоуправлении, а мы работали в цехе…

Каким я тогда был начальником – не мне судить, самому интересно бы узнать, да не у кого…

А вот мои начальники…

Номинально я подчинялся начальнику цеха Александру Моисеевичу Когану, но видел его только на оперативных совещаниях, где его интересовала не технология, а производство, и нашу работу он совершенно не вмешивался. Зато его заместитель по производству, Григорий Яковлевич Чередниченко



не упускал возможности использовать нас - не в личных целях, а для нашего общего дела. Давал, вроде бы, несвойственные нам поручения, а в результате мы узнавали что-то новое, чему-то научались.

Он мне нравился - сильный, уравновешенный, подвижный, типичный сангвиник. Всегда спокойный, он не столько отдавал распоряжения, сколько просил сделать то или другое: спроектировать несложную оснастку (конструкторов в цехе не было), поставить технолога на контроль какого-нибудь процесса, никогда ни на кого не повышал голос. Как было ему отказать?

У него был большой опыт работы на каком-то Роменском заводе и он часто вспоминал « - А вот у нас в Ромнах…». Я у него многому научился.

Не забывал нас и Лазарь Ильич Школьников,



наш технический руководитель. Наши достижения он считал и своими, а вот за наши промахи отвечать приходилось нам самим – мы ведь подчинялись цеху…

Но, ничего, все это шло нам на пользу.

А вскоре начальником цеха стал Петр Алесандрович Прокофьев,



и акценты немного сместились…

Когда я говорю о трещинах в отливках, вы, может быть, думаете, что это щель, в которую можно вставить палец, карандаш или хотя бы спичку? Да ничего подобного! В эту трещину, хотя она называется волосяной, и волос не вставишь – не то, что мой жесткий, бывший когда-то рыжим, но и тоненький волосок симпатичной брюнетки (уж не будем гадать, как её зовут!).

Потому-то и выявляются они, главным образом, только после механической обработки. А кто сказал, что они не могут возникнуть и после, когда автомобиль будет уже в эксплуатации? Ведь если отливка трещит, значит, в ней есть какие-то внутренние напряжения, и только сам Бог знает как, когда и почему они прорвутся наружу…

Нет, с этим определенно нужно что-то делать…

Лазарь Ильич Школьников решил, что избавиться от трещин можно, увеличив толщину стенки отливки с 10 до 12 миллиметров. Получить согласие на это главного конструктора КРАЗа Малышева он поручил мне.



Я - человек исполнительный. Если надо – и к министру поеду. Это уже его дело, станет ли он при своем высоком положении разговаривать с рядовым инженером.

Самый первый (1960–1962 гг.)

Мой первый начальник, главный металлург Кременчугского завода дорожных машин Лазарь Ильич Школьников



был известным на заводе крикуном. О нем так и говорили:

-А, Школьников! Когда ему по телефону позвонишь, он сначала кричит: «- Нет, не согласен!!!», а потом уже поинтересуется, а чего же ты, собственно говоря, хочешь..

Да, он был таким. И кричал так, что стены кабинета тряслись. Правда, кабинет этот был выгородкой в общем зале высотой в человеческий рост, до пояса из фанеры, а выше из стекла, Так вот, когда он кричал (ему казалось, что он просто разговаривает), и фанера, и стекло вибрировали и резонировали…

А, вообще он был неплохой человек. Но – холерик.

Темперамент у него такой. Помните:

• сангвиник имеет сильный, уравновешенный, подвижный тип высшей нервной деятельности;

• холерик — сильный, неуравновешенный, подвижный тип высшей нервной деятельности;

• флегматик — сильный, уравновешенный, инертный тип высшей нервной деятельности;

• меланхолик — слабый, неуравновешенный, инертный тип высшей нервной деятельности.

По мне уж лучше иметь начальником холерика, чем меланхолика.

В принципе, меланхолика на руководящую должность и назначать нельзя, но что в жизни не случается! Был у нас в институте один такой, начальник отдела сварки. Уж не знаю, кто и за что его на эту должность назначил, но, когда его от нее, наконец, освободили, многие его подчиненные и руководители вздохнули с большим облегчением.

А Школьников, он, что – покричит, покричит и успокоится. Зато дело свое знал. И за людей своих стоял горой.

Он научил меня работать – как я могу сказать о нем что-то плохое?

Это я оказался неблагодарным – как только почувствовал свою силу, так и ушел от него в литейный цех вместе с технологами, работающими на этот цех.

Теперь уже я стал начальником, а он на меня смертельно обиделся…

Честно говоря, как я стал начальником в первый раз, я не помню. В 1960 году в связи со строительством нового чугунолитейного цеха на Кременчугский завод дорожных машин одновременно прибыло довольно много молодых специалистов-литейщиков.

Я был принят на работу позже других – только 26 августа. Задержка произошла из-за того, что у меня не было прописки.
Прописаться у родителей, где я жил до поступления в институт, не позволяла мизерная жилплощадь: в комнате площадью 7,8 кв.м. были прописаны отец, мать и младший брат. Пришлось снимать отдельную, еще меньшую комнату, где я жил целый го, до того, как Ира окончила институт, один.

Сначала всех молодых специалистов зачислили мастерами в еще не действующий цех (должностной оклад – 90 рублей в месяц), а по мере пуска и освоения производства расставляли по местам будущей постоянной работы. 15 ноября я уже переведен инженером-технологом в отдел главного металлурга (100 рублей), 15 июня 1961 года назначен старшим инженером-технологом (110 рублей), а 26 ноября 1962 года назначен начальником техбюро этого же отдела – не иначе, как в подарок Ирине, которой назавтра исполнялось 24 года (как-никак прибавка в 20 рублей к семейному бюджету!).

Все это было как-то буднично: должности менялись, а я занимался все тем же – отработкой технологии и оснастки, снижением брака. Только сначала я был один, а потом у меня по одному (вернее, по одной) появлялись помощники, такие же, как я молодые специалисты: Мария Иванова, Вера Власова, Галя Никольская.

Придя в литейный цех, я понял, что почти все то, чему нас учили в институте, здесь не пригодится. Нужно было учиться заново. И я, не стесняясь, учился – у земледелов, формовщиков, стерженщиков, плавильщиков, обрубщиков, модельщиков. И, конечно, у более опытных инженеров. И тут же передавал все приобретенные знания своим коллегам.

И может быть именно поэтому начальником, по сути, я стал задолго до формального назначения на должность.

А вскоре к нам перешла с Харьковского тракторного завода (приехала в Кременчуг вслед за мужем-врачом) и более опытная, чем мы все Катя Лукутина. Катя была старше нас, ей было уже 33 года, и она была бабушкой: сама родила в 16 лет и ее дочка повторила то же самое.

Именно благодаря Кате я стал начальником вторично, и как это было, я запомнил очень хорошо.

Но об этом – в другой раз.

На фото - мои коллеги по отделу главного металлурга на первомайской демонстрации 1961 года. Крайний справа - мой шеф, главный металлург Лазарь Ильич Школьников.



Александр и Александра - мои первые учителя практической технологии литейного дела на заводе дорожных машин, Александр Пасечник и Шура Примостка.



А это мои коллеги в рабочее время слушают радио возле здания, где размещается наш отдел.



В этот день, 12 апреля 1962 года вся страна оставила свои рабочие места, чтобы своими ушами услышать подробности первого полета человека в космос и мысленно пожелать Юрию Гагарину успешного возращения на землю.

Почему в Ярославле картера не трещали, а у нас трещат?!!!

Поставим вопрос иначе: что у нас делается не так, как было в Ярославле?

Исчерпывающего ответа я не знал, так как в Ярославле ни я, ни другие технологи до того времени еще не были, но два отличия я знал точно. У нас для стержневой смеси применялись другие литейные крепители, а, главное, - мы отливали картера из другой марки чугуна.

И одно, и другое могло способствовать появлению трещин!

Так как в рецептурах смесей я в то время был еще «не Копенгаген» (мало компетентен), то целиком полагался на Лазаря Ильича Школьникова



и Катю Лукутину,



и хорошо помню, как они запаниковали, когда главный металлург совнархоза Владимир Иванович Кракало



вычеркнул из нашей заявки на вспомогательные литейные материалов казеин.

Его обвинить в этом трудно: в стране всепобеждающего социализма нечего было жрать, вот и решили исключить из промышленного употребления все, хоть что-то напоминающее о еде, а казеин, который применялся в литейном деле еще с демидовских времен, это какой-то продукт створаживания молока, потому тоже попал под запрет.

Школьников был отменным мастером поднимать большой шум, поэтому Владимиру Ивановичу пришлось срочно приехать к нам на завод, чтобы научить наших земледелов изготавливать качественную стержневую смесь без этого казеина. Они (Кракало, Школьников и Лукутина) втроем стояли над душой нашего самого лучшего земледела – бабы Паши, у них ничего не получалось… Потом какой-то выход нашелся, но вполне возможно, что сохранив необходимую прочность, стержни потеряли податливость – ведь этот показатель земельной лабораторией никак не измерялся…

Ну, а с маркой чугуна получилась не менее интересная история. На Ярославском автозаводе все отливки изготавливались из одной и той же марки обычного серого чугуна СЧ 21-40. Под эту марку и был спроектирован и построен новый литейный цех автомобильного литья на Дормаше. А в это время специально для тормозных барабанов КРАЗа



была разработан износоустойчивый чугун с добавками хрома, никеля и меди на базе природно-легированного чугуна Орско-Халиловского металлургического комбината.

Но изготавливать отливки из двух разных марок чугуна на одном конвейере, обслуживаемом одним плавильным агрегатом (вагранкой) было невозможно. Тогда автозавод разрешил отливать и корпусные отливки из спецчугуна. Но не надо быть, как говорят, семи пядей во лбу, чтобы понять, что чугун, содержащий добавки хрома и никеля, не только более износостойкий, но и более хрупкий…

Должен ли был я объяснять это главному конструктору автозавода, к которому меня направили? Тем более, что мне надо было всего лишь согласовать увеличение толщины стенки отливки?

Передышка в претензиях по трещинам была совсем небольшой.
Автозаводцы наказали своих нерадивых работников, запретили использовать самосвал для перевозки отливок, снимали их с бортовой автомашины краном, трещин стало меньше, но полностью они не исчезли.

А тут еще ввели в строй грунтовочную камеру. И когда как-то совершенно случайно разбили треснувшую во время механической обработки отливку, оказалось, что внутри трещины видны следы краски, которой была загрунтована отливка. Следы вели явно в наш литейный цех…

Пока не была найдена и устранена причина трещин, надо было хотя бы уменьшить убытки от предъявляемых Дормашу автозаводом претензий. И хитрый хохол Остапенко нашел выход: будем разбивать все треснувшие отливки: если в них есть следы краски – наш брак, если нет следов – брак автозавода. Автозаводцы с таким подходом согласились, но разбивать отливки отказались: вам надо – вы и разбивайте…

У Ивана Васильевича



это здорово получалось!

Он где-то подобрал автомобильную полуось,



«карандаш», как он ее называл, и, крякнув, с одного удара разбивал отливку минимум на две части. Правда, однажды с ним произошел конфуз: вместо отливки, на две части (от живота и до спины) развалились его брюки, так что пришлось срочно переодеваться в одолженный у работников ОТК халат и на скорую руки сшивать их, чтобы хотя бы добраться до дома.

Да, с трещинами надо было что-то делать…

После небольшого перерыва с удовольствием возвращаюсь к своей любимой теме - чугунолитейному цеху Кременчугского завода дорожных машин (ничего не поделаешь - молодость зовет...).



Начальник Александр Моисеевич Коган, в цехе бывает редко, не хочет отрывать людей от работы и подменять своих заместителей, начальников участков, мастеров. Зато в своем кабинете работает допоздна. Первая смена заканчивается в 15 часов, а оперативное совещание всех руководителей первой и второй смены он назначает на 17.00: чтобы первая смена успела подвести итоги и принять душ, а вторая - смогла запустить работу. Вот тогда то и начинается дотошный «разбор полетов», который длится без ограничения времени.

Я хоть и не начальник, а всего лишь старший технолог, и вообще работник не цеха, а отдела главного металлурга, но на этих оперативках должен присутствовать: мало ли какие претензии могут возникнуть и какую бочку покатят на нас, технологов, тем более, что мы – из другого ведомства.

Вообще-то в штатном расписании цеха есть четыре единицы технологов, но Коган никого на эти должности не берет. Как-то я спросил его, почему, и получил ответ:

- А зачем? Нас вполне устраивает ваша работа, а то, что вы подчиняетесь Школьникову, для даже лучше. А будь технологи в цехе, кто будет ими заниматься? У нас и без них хлопот полон рот. Но, если ты пойдешь к нам начальником техбюро, я наберу людей…

Я воспринимаю это как шутку – какой из меня начальник, я сам еще ничего не умею и не знаю.

Раз в неделю мы с начальником бюро технического контроля цеха Иваном Васильевичем Остапенко



отправляемся на автозавод, где ОТК внешней приемки предъявляет нам вскрывшийся при механической обработке литейный брак. Когда это засор, шлаковые включения или газовые раковины, спорить не приходится – наш брак, никуда не денешься!

А если этот трещины? Откуда они взялись? У нас на заводе их не было (или не заметили?), а автозаводцы уверяют, что у них они не могли возникнуть, потому что каждую отливку они носят чуть ли не на руках. Как проверишь?

Отливки с Дормаша автозавод, согласно договору, забирает самовывозом, увозит на собственных машинах. Раньше мы не обращали внимания, как они это делают, а теперь попросили ПДБ (производственно – диспетчерское бюро), чтобы нас предупредили, когда приедут за очередной партией отливок. И, представляете, за ними приехал самосвал!



Пока его загружали (краном), мы с Иваном Васильевичем сели на автобус и поехали на автозавод, зашли в это самое ОТК внешней приемки, якобы поинтересоваться, как там дела с качеством отливок после последней нашей встречи. А сами в окно поглядываем на площадку, где складывают поступающие на завод отливки. Вот, наконец, подъехал ожидаемый нами самосвал…

Начальник ОТК заметил его одновременно с нами, вскочил с места, выбежал на двор, но было уже поздно: водитель наклонил кузов и отливки с грохотом начали с полутораметровой высоты падать на бетонную площадку, а сверху на них валились другие.

- Вот так вы носите отливки на руках? Давайте составим, акт и больше претензий по трещинам к нам не предъявляйте!!!

После недолгой отлучки в Киев я возвращаюсь в свой "горячий" литейный цех.



Слово "горячий" я взял в кавычки, чтобы посмеяться над собой теперешним. Наш чугунолитейный цех в самом деле относился к горячим видам производства, и было в нем, особенно летом, не прохладно, но всё же очень далеко до той температуры, до которой прожаривается в эти знойные дни наша хайфская квартира, где я сейчас пишу свои воспоминания...

Так что, с удовольствием вернусь в "прохладу" нашего цеха.

У меня, кроме координации работы всех технологов, тоже был свой фронт работ – геометрия отливок. Жидкий металл при остывании дает усадку (как ткань после стирки), а величина этой усадки зависит от многих факторов.

Кроме того, крупные стержни корпусных отливок перед сушкой и в процессе её «плывут», непредсказуемо уменьшаясь по высоте и раздаваясь в нижней своей части вширь.

Поэтому все модели и стержневые ящики по результатам измерения пробных отливок нужно обязательно доводить. Но сначала нужно тщательно измерить пробные отливки снаружи и внутри, что часто можно сделать, только разрезав отливку на части. При этом важны не только сами размеры частей отливки, но и их правильное расположение относительно тех элементов, которые будут использоваться на автозаводе в качестве базы для механической обработки на автоматических и полуавтоматических станках.

Так что мне приходится по многу часов «колдовать» с работниками металломодельной мастерской (на фото справа – её начальник Толя Кочубей),



пока оснастка всех отливок будет доведена до нужной кондиции.

Приобретенные при этом знания и навыки мне вскоре очень пригодятся…

А тем временем пошли тревожные сигналы с автозавода.

В тех отливках, которые мы у себя считали годными, вскрывался при механической обработке брак – обычные при производстве отливок газовые и шлаковые раковины, засоры…