- еб твою мать!! - кричал я, - где ты?? я снова искал тебя по всем моргам, мне нужно поговорить с тобой о том, как прошел твой вечер, твой день, твоя неделя, твой месяц - я же опять не знаю, где ты была все это время! мне нужен твои губы, твой раздвоенный язык, - да, змея, я больше не знаю, как тебя назвать. БОЖЕ Ж МОЙ!! твой убитый взгляд мне нужен! я жду твоего звонка до 00.00 и прыгаю из окна. - это было, наверное, пятитысячное мое сообщение на ее автоответчике и с каждым разом угрозы о самоубийстве придумывал я всё изощреннее. не доводил дело до конца я еще ни разу только потому, что решал подождать еще минуту, еще 6 минут, еще 40 минут, еще 1440 минут на случай, если она вдруг все-таки позвонит. позвонит мне - засаленному неудачнику в вязаном растянутом свитере, употребляющему пищу только для того, чтобы дождаться, когда задрожит этот чертов телефон. со стороны могло показаться, что это уже превратилось в тупую гонку за достижением цели, в невиданную принципиальность, потому что ТАК долго и с такой маниакальностью заниматься одним и тем же делом - по меньшей мере, смешно. тем более, если это дело - ожидание одного-единственного звонка. но, могу поклясться: я был искренен в своих действиях, как никогда. и, могу поклясться еще отважнее: если бы вы ее знали, вы бы поняли меня. или, еще вероятнее, - оттолкнули бы меня от телефона, сели бы около него сами и не подпустили бы обратно ни за что.
иногда она так долго говорила не замолкая, что сигарета, только что подкуренная, сгорала до фильтра, ни разу так и не затянутая, а иногда от нее по несколько недель слова не вытянешь. иногда она красила, как богиня, губы и брезгливо меня отталкивала, когда я пробовал ее поцеловать, а иногда затаскивала в кусты, одной рукой торопливо стягивала мои штаны, а другой - задирала свое в клетку платье, и брала меня сама так, что я чуть не падал в обморок от оргазма. хотя, что там говорить - ваши оргазмы длятся несколько секунд, мои - столько времени, сколько она находится с поле моего зрения. иногда она выкупала на ночь бары, чтобы никто посторонний не мешал ей провести вечер так, как ей хочется, а иногда я несся через весь город на нечеловеческой скорости, сшибая коляски и перепрыгивая машины, потому что она хриплым шепотом говорила в трубку, что у нее нет денег на булку хлеба уже 3 дня. иногда она кидала мне в окно камушки, подпрыгивая повыше - маленькая пацанка в кедах и майке с принтом самолета, а иногда, шатаясь, нагло не отпускала кнопку дверного звонка глубокой ночью, падала прямо в своем шикарном, "привезенным из Италии и не терпящем складок", платье и мгновенно засыпала, а я тихонько садился рядом и караулил, когда из ее носа пойдет кровь, чтобы вовремя, если придется, предотвратить Черное море под ее ангельской усталой головкой.
она говорила, что у нее нет мужчин, кроме меня. и хотя я ни разу не видел ее с одним и тем же, все равно верил беспрекословно, потому что мужчина - для нее - тот, кто делает ей хорошо. а я был уверен, что счастливее, чем со мной, она ни с кем не будет. я не спорю: сначала легкие будто плавятся, а в горле - наждачка, но зато очень скоро станет так спокойно, что даже кафель перестанет пугать, что даже сотни невидимых движущихся насекомьих ножек, не дающих покоя по трезвости, вдруг исчезают, что нам больше становится не охота наорать на весь мир вокруг, чтобы он заткнулся. мне очень нравится наш секретный ритуал: перед принятием мы машем друг другу рукой, вроде как, на прощание; вроде как, на всякий случай; вроде как, "если что, до встречи в следующей жизни". но пока везло - мы счастливчики. а еще, она выдыхает дым, как никто другой. разве я мог спать, когда ее не было рядом?
я не понимал, почему она так надолго от меня упорхнула, ведь эта дурочка сама говорила: "без тебя я по утрам не просыпаюсь, - включаюсь". я сидел на двпшном полу и в миллионный раз пересчитывал гвозди, руки сводило, головой об стенку отсчитываю 20 секунд, набираю номер. тягучие гудки заставляют плакать снова. я вдыхаю новую порцию плотного воздуха, веки становятся мягкими, звуки стройки - музыкой, пыльная лампа в углу - самым красивым солнцем. поворачиваю голову вправо - Куба, влево - ПГД, где я родился, поворачиваю голову на 180 градусов назад и вижу небывалой красоты сад: аллея дамских наманикюренных пальчиков, озеро невинных сладких слез, тропа бархатой нежной спины, и всё это - её. на ветках сидят воробушки, они на разные лады чирикают те же песни, что, лежа на набережной под дождем, пела мне она. воробушки чирикают все громче и громче, а где-то вдалеке, за пределами парка, глухо звонит телефон. и мне ничего не остается, кроме как молча помахать рукой в ту сторону, откуда слышен звук. вроде как, на прощание; вроде как, как всякий случай; вроде как "до встречи в следующей жизни, моя небоглазая, моя маленькая, мое спасение".
