Владимир БОРОВИКОВСКИЙ .Портрет Павла I в костюме гроссмейстера Мальтийского ордена  

347 просмотров

Император Александр III - император-миротворец, император-историк, император-покровитель искусств. Жизнь, судьба, любовь и семья. Фильм как продолжение материала об Александре III Царь-праведник в родных преданьях не умрет...

Как уже отмечалось ранее, образование в семье Романовых было основательным и разносторонним. Эту традицию ввела еще Екатерина II, которая в силу своей мудрости и предусмотрительности, желала видеть своих внуков людьми высококультурными и способными грамотно управлять государством.  Конечно, обучение девочек и мальчиков отличалось разными нюансами, так девочек не учили военной стратегии и тактике, они не занимались ружейными приемами и фортификацией, хотя лихо скакали на лошадях и прекрасно разбирались в формах и званиях военных, имея под своим покровительством разнообразные воинские формирования. Но вот изящным искусствам обучались и те и другие в полном объеме, который включал занятия танцами, игру как минимум на одном музыкальном инструменте, освоение навыков рисунка и живописи. Так воспитатель старшего сына Александра III Г.Г. Данилович во всеподданнейшей записке "Об устройстве учебных занятий великого князя Николая Александровича на предстоящий 1877-1878 учебный год" пишет: "Рисование и уроки на фортепиано вводятся с целью развития органов зрения и слуха; по всем вероятиям, занятия по этим предметам откроют впоследствии возможность преследовать в образовании и эстетические цели".

1834 просмотров

Великий князь Константин Константинович Романов

Великий князь Константин Константинович Романов, внук императора Николая I,  двоюродный дядя Николая II, поэт, печатавшийся под псевдонимом "К. Р.", на его стихи писали романсы Чайковский, Рахманинов, Глазунов. Лирикой К. Р. восхищались Фет, Майков, Полонский. Уже в наше время, его пьесу на евангельский сюжет "Царь Иудейский" и авторские примечания к ней М.А.Булгаков использовал как материал для романа "Мастер и Маргарита".  Более подробнее об этом замечательном человеке - в фильме и в материале: История в художественных образах (К.Р.)

Александра Федоровна Романова, в девичестве принцесса Алиса Гессенская. Скромная стеснительная девочка, которой была уготована судьба стать императрицей России и принять мученический венец. Но все это будет намного позже, а пока она невеста и еще не знает, что ее ждет... "..."Моя мечта - жениться на Алисе Гессенской. Я люблю ее давно. Особенно глубоко и сильно - после того, как в 1889 году она провела шесть недель в Санкт-Петербурге. Все это долгое время я боролся со своим чувством, не верил, что моя заветная мечта может сбыться". Эту запись Николай сделал в дневнике в 1892 году, при этом он был расстроен перспективами своих отношений с Алисой, поскольку русское общество не разделяло его восторгов к этой золотоволосой девушке. Алиса оставила в столице неблагоприятное впечатление во время своего визита к сестре, великой княгине Елизавете. Безвкусно одетая, неуклюжая, неловко танцующая, с ужасающим французским выговором, вспыхивающая, как школьница, чересчур нервная, чересчур робкая, очень высокомерная - вот лишь некоторые из беспощадных суждений света об Алисе Гессенской."- так пишет Роберт Мэсси в своей книге "Николай и Александра. Биография".

Александра Федоровна Романова (принцесса Алиса Гессенская)

Неуклюжая? Безвкусно одетая? Фотографии тех лет Алисы и более поздние, когда Алиса уже замужем, не дают даже помыслить о таких эпитетах. Перед нами настоящее чудо, девушка-женщина необыкновенной красоты и понятно почему в нее так безумно влюбился Николай Александрович, наследник русского престола. Вот только через все годы пронесла она... грустный взгляд. Очень редки фотографии Александры Федоровны, где она улыбается и смеется. Предчувствия?

Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия -много совместных фотографий четырех дочерей Николая II

(c) http://e-gerontidy.livejournal.com/

Уроки воспитания в императорской семье

«Без чистоты невозможно представить истинную женственность.

Даже среди этого мира, погрязшего в грехах и пороках, возможно, сохранить эту святую чистоту»

(императрица Александра Федоровна).

Великая княгиня Елизавета Федоровна



На двадцатом году жизни Гессен- Дармштатская принцесса Елизавета стала невестой русского Великого князя Сергея Александровича. До этого все претенденты на ее руку получали отказ. Принцесса полюбила Великого князя еще в юности, после первой встречи, и не могла представить себя женой другого. Когда Сергей Александрович посватался к Елизавете, она была счастлива.



Высокий ( средний рост Романовых был 185 см.), безукоризненный красавец, артистичный блондин с серо-голубыми глазами пленил принцессу. Морис Палеолог, недоброжелатель Великого князя, не мог не отметить его «сильную художественную восприимчивость» и любовь к прекрасному. А Елизавета Федоровна была ослепительно красива.



В те времена говорили, что в Европе есть только две красавицы, и обе Елизаветы: Елизавета Австрийская, супруга императора Франца-Иосифа, и Елизавета Федоровна. Невеста пленила всех своих новых родственников «Она показалась рядом с императрицей, и всех нас словно солнцем ослепило. Давно я не видывал подобной красоты. Она шла скромно, застенчиво, как сон, как мечта ..." – вспоминал Великий князь Константин Константинович Романов.



А Великий князь Александр Михайлович ревниво писал: «С того момента, как она прибыла в С.-Петербург из родного Гессен-Дармштадта, все влюбились в тетю Эллу. Проведя вечер в ее обществе и вспоминая ее глаза, цвет лица, смех, ее способность создавать вокруг себя уют, мы приходили в отчаяние при мысли о ее близкой помолвке. Я отдал бы десять лет жизни, чтобы она не вошла в церковь к венцу об руку с высокомерным Сергеем. Мне было приятно думать о себе, как о ее «cavalier servente», и я презирал снисходительную манеру Сергея обращаться к тете Элле, преувеличенно грассируя по-петербургски и называя ее «мое дитя» Венчание происходило в церкви Зимнего дворца (3 июня 1884 года).



По мнению одной из присутствовавших на венчании дам, Елизавета Федоровна была самой красивой невестой, которая когда-либо венчалась в придворной церкви. Великий князь Константин Константинович Романов посвятил Елизавете Федоровне стихотворение. Оно написано в 1884 году.
Я на тебя гляжу, любуясь ежечасно:
Ты так невыразимо хороша!
О, верно, под такой наружностью прекрасной
Такая же прекрасная душа!
Какой-то кротости и грусти сокровенной
В твоих очах таится глубина;
Как ангел ты тиха, чиста и совершенна;
Как женщина, стыдлива и нежна.
Пусть на земле ничто
средь зол и скорби многой
Твою не запятнает чистоту.
И всякий, увидав тебя, прославит Бога,
Создавшего такую красоту!
К. Р.



Большую часть года Великая Княгиня жила с супругом в их имении Ильинское в шестидесяти километрах от Москвы, на берегу Москвы-реки.
Довольно подробно эту жизнь описывает в своих воспоминаниях Великая княгиня Мария Павловна.
« У них никогда не было своих детей. Их внешне хорошие отношения отличались некоторой напряженностью: тетя с привычным спокойствием относилась к тому, что решения по всем вопросам — большим и малым — выносит муж. Оба они были гордые и застенчивые, редко открыто проявляли свои чувства, избегали откровенности. Обратившись перед замужеством в православную веру, тетя с каждым годом становилась все набожней, строго следовала церковным предписаниям. ( Мария Павловна ошибается. Невесты Великих князей, не наследовавших престол, не должны были менять веру. Элла оставалась лютеранкой еще долгое время после замужества. Только искренняя вера мужа, его деликатность и терпение помогли Елизавете Федоровне понять и всей душой принять православие- примечание мое). Несмотря на то, что он тоже был человеком верующим и всегда соблюдал все православные обряды, дядя Сергей с тревогой наблюдал, как она все глубже и глубже погружается в религию.
Он обращался с ней так, словно она была ребенком. Я думаю, ее задевало подобное отношение, она чувствовала себя непонятой, а потому замкнулась в себе и искала утешения в вере. Казалось, что дядя и она не были по-настоящему близки... Тем не менее до последнего дня совместной жизни они спали в одной большой постели. ( что было совершенно удивительной редкостью в великокняжеских семьях того времени, когда Великие князья редко ночевали дома, предпочитая проводить ночи с метрессами – примечание снова мое)
Мой дядя, великий князь Сергей Александрович, был удивительным, но непонятным для меня человеком. Четвертый сын императора Александра II, он был в 1891 году назначен своим братом, Александром III, генерал-губернатором Москвы и продолжал оставаться на этом посту при новом императоре. Он занимал высокое положение, обладал большой властью и очень ответственно относился к своим обязанностям. Даже живя за городом, он постоянно принимал курьеров из Москвы и давал аудиенции.
С детских лет дядя Сергей и мой отец очень дружили, дядя был глубоко привязан к моей матери. Он воспринял как тяжелую утрату ее раннюю кончину, как я уже упоминала, в Ильинском и был безутешен. Он приказал оставить нетронутыми комнаты, в которых она провела свои последние часы, чтобы в них все было точно так, как когда она умерла. Он запер их и сам хранил от них ключи.
Тетя Элла — великая княгиня Елизавета Федоровна — была старшей сестрой императрицы Александры Федоровны и одной из самых красивых женщин, каких я когда-либо видела в жизни. Она была высокой и хрупкой блондинкой с очень правильными и тонкими чертами лица. У нее были серо-голубые глаза, на одном из которых было коричневое пятнышко, и это производило необычайный эффект.



Даже живя за городом, тетя много времени и внимания уделяла своему внешнему виду. Она сама разрабатывала фасоны большинства своих нарядов, делая эскизы и раскрашивая их акварельными красками, и они замечательно смотрелись на ней, подчеркивая ее индивидуальность. Дядя, у которого была страсть к драгоценным камням, дарил ей много украшений, и она всегда могла выбрать то, что сочеталось бы с ее одеждой.



Детство мы, по сути, провели рядом с дядей: тетя Элла не проявляла никакого интереса ни к нам, ни к тому, что нас касалось. Казалось, ее раздражает наше присутствие в доме и то, что дядя к нам так привязан. Порой она говорила вещи, которые задевали меня. ( Елизавета, как она сама потом признавалась, страшно ревновала мужа к обожаемым племянникам – примечание сами знаете, чье:))



Я вспоминаю один такой случай, когда она, одетая для загородной прогулки, показалась мне особенно красивой. На ней было обычное платье из белого муслина, но она сделала новую прическу — распущенные волосы были стянуты на шее шелковым черным бантом — и выглядело это изумительно. Я воскликнула: «Ах, тетя, вы прямо как с картинки из сказки!» Она повернулась к моей няне и сказала раздраженно: «Фрай, вам следует научить ее сдерживаться». И удалилась.



Из переодевания к обеду она устраивала настоящую церемонию, которая требовала много времени. Призывались камеристки, горничные и гофмейстерина. Батистовое белье с кружевами уже лежало наготове в корзине с розовой атласной подкладкой. Ванна была наполнена горячей водой, пахнущей вербеной. В ней плавали лепестки роз.
Готовых косметических средств в России в то время почти не было. Думаю, что тетя никогда в жизни не видела румян и очень редко пользовалась пудрой. Искусство пользования косметикой было неведомо русским дамам в ту пору, даже великим княгиням. Тетя Элла сама готовила лосьон для лица, смешивая огуречный сок и сметану. Она не позволяла летнему солнцу касаться кожи и всегда выходила на улицу в шляпе с вуалью и шелковым зонтиком с зеленой подкладкой.
После того как камеристки и горничные снимали верхнюю одежду, в которой она была днем, тетя запиралась в туалетной комнате одна. Отобранные чулки, обувь, нижние юбки и все другие предметы одежды согласно сезону были аккуратно разложены, и возле них ожидали служанки. Из соседней комнаты доносился плеск воды. Приняв ванну, тетя надевала корсет и открывала дверь. Тогда проворно подходили горничные, причем каждая занималась своим делом.
Когда процесс одевания был завершен, тетя внимательно оглядывала себя — обычно с удовлетворением — в трехстворчатом зеркале, установленном так, чтобы она видела себя со всех сторон. Последние поправки она делала собственноручно. Если наряд не удовлетворял ее по какой-либо причине, она снимала его и требовала другой, который примеряла с тем же вниманием и терпением.
Одна из горничных делала ей прическу. Ногтями тетя занималась сама. Они у нее были удивительной формы, очень плоские и тонкие, далеко выступающие над кончиками пальцев.
Когда маникюр был сделан, вечернее платье надето, наступала моя очередь участвовать в ритуале. Тетя говорила мне, какие драгоценности она собирается надеть, и я шла к застекленным шкафчикам, похожим на витрины в ювелирном магазине, и приносила то, что она выбрала.



Вскоре мой дядя, человек крайне пунктуальный, стучал в дверь и сообщал, что обед готов. Оба они целовали меня и уходили, а нас с Дмитрием кормили ужином рано и отправляли спать.
Помню, как-то раз, когда я еще была маленькой, я увидела тетю в парадном платье — величественную, с длинным парчовым шлейфом, сверкающую драгоценностями и ослепительно красивую. Онемев от восторга, я подошла на цыпочках и поцеловала ее сзади в шею, ниже изумительного сапфирного ожерелья. Она ничего не сказала, но я видела ее глаза, и от этого холодного, строгого взгляда мне стало не по себе.



Только однажды, в раннем возрасте я случайно узнала, что она бывает иной, непохожей на себя обычную. Заболев в Ильинском дифтеритом, я лежала в жару, и надежд на улучшение не было. Голова была тяжелой, горло стягивало, а в ушах стоял гул, как от полчищ невидимых мух. Сбоку, в комнате для игр горел ночник, и время от времени белая тень приближалась к моей постели…
Однажды, заслышав звук шагов, я взглянула из-под ресниц и увидела склонившуюся надо мной тетю. Выражение ее лица изумило меня, она смотрела на меня с любопытством и тревогой. Она была такой размягченной, естественной. Мне стало неловко, словно я подглядела что-то недозволенное.
Я пошевелилась. Ее лицо тут же приобрело прежнее выражение. И прошли годы, прежде чем мне снова довелось увидеть ее без привычной маски…

Когда мы жили в Ильинском, у дяди был установлен строгий распорядок, и минутное опоздание могло повлечь замечание и даже наказание. Мы плотно завтракали и шли пить кофе или на примыкавшую к столовой веранду, или на балкон к тете.
За столом я сидела рядом с дядей, а около меня — Дмитрий. Если были гости, кого-нибудь из них сажали подле меня, и дядя следил за тем, как я поддерживаю беседу. Мне делали строгие замечания и даже наказывали, если я не находила темы для разговора…
Выпив кофе, дядя шел к себе вздремнуть, он растягивался в кресле, а ноги клал на покрытый газетой стул, чтобы не испачкать его сапогами. Тетя спускалась в сад и устраивалась в тени крытой террасы, где всегда было прохладно. Здесь она рисовала, или кто-нибудь читал вслух, когда она и придворные дамы вышивали. К серьезной литературе здесь не обращались, поскольку, как я помню, у тети были немалые трудности с «Записками из мертвого дома», когда она впервые попыталась познакомиться с Достоевским. Она недостаточно хорошо знала русский язык, чтобы читать его самой, а потому одна из придворных дам читала ей вслух. Тетя была неприятно поражена слишком реалистическими подробностями и не допустила бы публичного чтения таких вещей.
Французская литература не вызывала у нее восхищения; однажды она сказала мне по поводу одной дамы, чье поведение считала несколько легкомысленным, что это фривольные французские романы повлияли на нее. В то время она читала книги только английских авторов и была осторожна в их выборе.
Перед тем как удалиться после завтрака к себе, дядя обычно отдавал распоряжения на день; он полностью все решал сам, ни в чем не советуясь с тетей. Нам с братом были выделены несколько пар пони и мулов. Дядя Сергей всегда точно указывал, каких лошадей запрягать и в какие экипажи. Порой по той или иной причине случалось так, что в последний момент нельзя было в точности выполнить его указания, но никто не осмеливался потревожить дядю во время отдыха, и тогда приходилось вмешиваться тете. Узнав об этом, дядя очень сердился и бранил ее.
Пока он спал, в доме царила полная тишина, и только к середине дня все вновь оживало.»
Любя жену, Великий князь относился к ней, как к ангельскому созданию, которого не должны касаться мирские дела, и как к нежно любимой женщине, которую надо оберегать от любых тревог и волнений.
Великий князь Константин Константинович вспоминал: «Сергей рассказывал мне про свою жену, восхищался ею, хвалил ее; он ежечасно благодарит Бога за свое счастье...»
Когда Константин Константинович восхитился обилием зеркал в Сергиевском дворце и удачным их расположением, Сергей Александрович ответил : « Думаю, её высочество достойна того, чтобы быть отраженной миллионы раз».



Великий князь тщательно следил за приготовлением Елизаветы к выходам, сам подбирал для неё украшения. Однажды он опоздал, и Великая княгиня уже оделась. Но Сергею Александровичу не понравился выбор драгоценностей, и он распорядился заменить их по своему выбору.
Морис Палеолог писал: «Сергей Александрович показывал себя действительно самым подозрительным и ревнивым мужем, не допуская, чтоб его жена оставалась наедине с кем бы то ни было, не позволяя ей выезжать одной, наблюдая за ее перепиской и ее чтением, запрещая ей читать даже «Анну Каренину» — из боязни, чтобы обаятельный роман не пробудил в ней опасного любопытства или слишком сильных переживаний..».
Палеолог записал свидетельство, относящееся к более позднему времени, но способное прояснить многое: «Однажды, после жестокой сцены со стороны великого князя, у старого князя Б., присутствовавшего при ней, вырвалось несколько слов сочувствия молодой женщине. Она возразила ему, удивленно и искренно: «Но меня нечего жалеть. Несмотря на все, что можно обо мне говорить, я счастлива, потому что очень любима».



Балы в великокняжеском дворце всегда были особенно изысканны и роскошны.
Сама приученная к строжайшей дисциплине, по воспоминаниям современников, Елизавета Федоровна школила горничных и камер-фрау так, что те дрожали задолго до бала. (Помнила уроки матери: «Вы должны уметь делать все, чтобы проследить за прислугой».)
Цветы для украшения залов подбирались с учетом цвета платья и драгоценностей великой княгини. Часто она сама составляла букеты на главных столах — там, где должна была сидеть за ужином. Не терпела малейшего «выпадения из тона». Но последнее слово всегда было за Великим князем, чей вкус был безукоризнен. И только после одобрения Сергея Александровича она считала приготовления законченными.
Что бы ни затевала великая княгиня — и в развлечениях, и в делах — она добивалась не главенства, а первенства.


Елизавета Федоровна с фрейлиной.

Говорили, что великосветские дамы, получив приглашение на бал к генерал-губернатору, «первым делом бросались за новыми корсетами». Шнуровались самозабвенно, до обмороков. Старались не «выпасть из тона».



(Когда в 1900 году предполагалось участие Сергея Александровича и Елизаветы Федоровны в Волковских торжествах в Ярославле, специальным письмом ярославского предводителя дворянства доводилось до сведения участников торжеств, что «великая княгиня вечером будет в театре в светлом вырезном платье». Владимир Аркадьевич Теляковский, директор императорских театров, занес в дневник свое удивление: «Первый раз вижу письмо, в котором официально указывается не платье, в котором надо быть, а платье, в котором будет Великая княгиня». Так Елизавета Федоровна диктовала местным дамам свою волю, задавала тон.
На тех торжествах Сергей Александрович и Елизавета Федоровна так и не появились — уехали отдыхать и лечиться заграницу, а ярославские дамы остались в накладе, с напрасно сшитыми «вырезными платьями».)


Из дарственной надписи: "От Сергея и меня тысяча приветствий и искренних пожеланий.
Да хранит Вас Бог. Елизавета"

Но Елизавета Федоровна главенствовала не только на балах, но и в делах благотворительности.
Морис Палеолог отмечал: Елизавета Федоровна «усердно тратила средства на множество дел благочестия и милосердия, на школы... Живописная обстановка и нравственная атмосфера Москвы глубоко действовали на нее. Ей разъяснили однажды, что провиденциальной миссией царей является осуществление царства Божия на русской земле; мысль, что она, хотя бы и в малой части, содействует этой задаче, возбуждала ее воображение».
Одно дело — жена великого князя, но «всего лишь» командира лейб-гвардии Преображенского полка, другое — жена великого князя и генерал-губернатора, «вице-короля». А если так, то разве жители Москвы — не подданные ее и ее мужа? И разве не должна она воспринимать их как своих детей?
И на этом я хочу остановиться. Потому что дальше была другая жизнь и другая Елизавета. И даже зная о выбранном ею пути , как трудно увидеть черты кроткой мученицы в блистательно-прекрасной, обожаемой и балуемой, восхитительно нарядной Великой княгине с холодным и отстраненным взглядом светлых глаз.