РУСЬ

Под большим шатром
Голубых небес —
Вижу — даль степей
Зеленеется.

И на гранях их,
Выше темных туч,
Цепи гор стоят
Великанами.

По степям в моря
Реки катятся,
И лежат пути
Во все стороны.

Посмотрю на юг —
Нивы зрелые,
Что камыш густой,
Тихо движутся;

Мурава лугов
Ковром стелется,
Виноград в садах
Наливается.

Гляну к северу —
Там, в глуши пустынь,
Снег, что белый пух,
Быстро кружится;

Подымает грудь
Море синее,
И горами лед
Ходит по морю;

И пожар небес
Ярким заревом
Освещает мглу
Непроглядную...

Это ты, моя
Русь державная,
Моя родина
Православная!

Широко ты, Русь,
По лицу земли
В красе царственной
Развернулася!

У тебя ли нет
Поля чистого,
Где б разгул нашла
Воля смелая?

У тебя ли нет
Про запас казны,
Для друзей — стола,
Меча — недругу?

У тебя ли нет
Богатырских сил,
Старины святой,
Громких подвигов?

Перед кем себя
Ты унизила?
Кому в черный день
Низко кланялась?

На полях своих,
Под курганами,
Положила ты
Татар полчища.

Ты на жизнь и смерть
Вела спор с Литвой
И дала урок
Ляху гордому.

И давно ль было,
Когда с Запада
Облегла тебя
Туча темная?

Под грозой ее
Леса падали,
Мать сыра-земля
Колебалася,

И зловещий дым
От горевших сел
Высоко вставал
Черным облаком!

Но лишь кликнул царь
Свой народ на брань —
Вдруг со всех концов
Поднялася Русь.

Собрала детей,
Стариков и жен,
Приняла гостей
На кровавый пир.

И в глухих степях,
Под сугробами,
Улеглися спать
Гости навеки.

Хоронили их
Вьюги снежные,
Бури севера
О них плакали!..

И теперь среди
Городов твоих
Муравьем кишит
Православный люд.

По седым морям
Из далеких стран
На поклон к тебе
Корабли идут.

И поля цветут,
И леса шумят,
И лежат в земле
Груды золота.

И во всех концах
Света белого
Про тебя идет
Слава громкая.

Уж и есть за что,
Русь могучая,
Полюбить тебя,
Назвать матерью,

Стать за честь твою
Против недруга,
За тебя в нужде
Сложить голову!

Плач по утраченной Родине

Судьбе не крикнешь: «Чур-чура!

Не мне держать ответ».

Что было Родиной вчера,

того сегодня нет.



Я плачу в мире не о той,

которую не зря

назвали, споря с немотой,

империею зла, –

но о другой, стовековой,

чей звон в душе снежист,

всегда грядущей, за кого

мы отдавали жизнь.



С мороза душу в адский жар

впихнули голышом, -

я с Родины не уезжал,

за что ее лишен?



Какой нас дьявол ввел в соблазн,

и мы-то кто при нем?

Но в мире нет ее пространств

и нет ее времен.



Исчезла вдруг с лица земли

тайком в один из дней,

а мы, как надо, не смогли

и попрощаться с ней.



Что больше нет ее, понять

живому не дано:

ведь Родина – она как мать,

она и мы – одно.

Борис Чичибабин

Максім БАГДАНОВІЧ
Санет "Паміж пяскоў Егіпецкай зямлі"


Паміж пяскоў егіпецкай зямлі,
Над хвалямі сінеючага Ніла,
Ужо колькі тысяч год стаіць магіла:
У гаршку насення жменю там знайшлі.

Хоць зернейкі засохшымі былі,
Усе ж такі жыццевая іх сіла
Збудзілася, i буйна ўскаласіла
Парой вясенняй збожжа на раллі.

Вось сімвал твой, забыты краю родны!
Зварушаны нарэшце дух народны,
Я верую, бясплодна не засне,

А ўперад рынецца, маўляў крыніца,
Каторая магутна, гучна мкне,
Здалеўшы з глебы на прастор прабіцца.


Перевод Геннадия Римского

Среди песков Египетской земли,
Над волнами синеющего Нила
Уж сколько тысяч лет стоит могила:
В горшке щепотку зерен там нашли.

Хоть пересохли зернышки в пыли,
И все-таки их жизненная сила
Проснулась и опять заколосила,
И хлеб посевы снова принесли.

Вот символ твой, забытый край свободный!
Разбуженный, я верю, дух народный
Бесплодно не уснет

И возродится снова, как криница,
Которая ключом могучим бьет
И рвется на простор пробиться.

О серебре стихов, и слов...

... О серебре стихов, и слов,
И слёз, и инея на стёклах
Ты вспомнишь позже, за столом,
За ужином, под пледом тёплым,

Среди знакомых и родни,
Нуворишей и диссидентов,
Переслащённых комплиментов
И благодушной болтовни.

Среди закусок и вина,
Между горячим и десертом
Вдруг засвербит занозой в сердце
Давно прощённая вина.

Давно забытые стихи
Вдруг шевельнутся угловато.
Ты их заботливо упрятал
Под слой насущной шелухи

На дне души... О, боль стиха!
Ты заглушил её когда-то
Не то чтоб убоясь расплаты,
А так - подальше от греха...

Давно не тает толстый лёд,
Где раньше иней жил на стёклах...
И, жизнь держа в ладошках тёплых,
Она давно тебя не ждёт...

Сквозь корку льда не видно звёзд,
Лишь в памяти - ажурный иней
Жар-птицей или птицей синей,

Так и не пойманной за хвост...

...Но тут опять поднимут тост
За то, чтоб всё у всех сбывалось,
А ты уйдёшь, неся усталость,
Печаль и серебро волос...

От подсолнечного поля...

         В любви страшней всего победа...
                                              Л. Мазанко

           ...As we walk in the fields of gold.
                                                       Sting
От подсолнечного поля
Льётся тихий свет.
Боже, Боже, сколько боли
В мире от побед,

От того, что нет утраты
Горше и страшней -
Отказаться от проклятой
Гордости своей.

Небо ниже, губы строже.
Знаю свой маршрут.
За рекой, наверно, тоже
Солнышки цветут...

Ждут меня за той рекою,
А быть может, нет...
От подсолнечного поля
Льётся в небо свет.

Если я королева...

Если я королева -
Нужно вытащить жало.
Без монаршего гнева
Обойдемся, пожалуй.

Если я королева -
Нет опасности бедствий.
Я встаю только с левой,
И притом - без последствий.

Если я королева -
Все понятно и просто.
Хочешь, щедрою левой
Подарю тебе остров?

Или замок у моря
Хочешь - доброй десницей?
Сто волшебных историй,
Если долго не спится?

Если я королева -
Делай выбор свободно:
Мне ж хоть вправо, хоть влево -
Я хожу как угодно...

Все созвездия ночи?
Карнавал и фиесту?
А еще, между прочим,
Хочешь - полкоролевства?..

Забирай его целым,
Небо, замок и остров...
Если я королева -
Ты люби меня просто...

Алена Сократова
Что-то хмурится июнь…
Мил не любит? Ну и плюнь!
Пусть еще найдет такую
Среди прочих Мань и Дунь!

И чего ему не так?
Сам ли супер, али как?
Ох, сдается мне, подружка:
Он непуганый дурак.

Вот и радуйся пока,
Благо радость велика:
Нет счастливее потери,
Чем потеря дурака.

Игорь Царев
Колокольная и кандальная

Перепахана, перекошена,
Колесована, облапошена,
Русь, расхристанная просторами,
Четвертована на все стороны.

И великая, и дремучая,
Ты и любишь так, словно мучаешь -
Ноги бражников и острожников
Зацелованы подорожником.

Но над пропастью, или в пропасти,
Мужики здесь не мрут от робости -
И с метелями зло метелятся,
И рубахой последней делятся.

Бесшабашная и мятежная,
Даже в радости безутешная,
Покаянная доля пьяная,
Да и трезвая - окаянная.

Хорохоримся жить по совести -
Не винцо с дрянцой на крыльцо нести.
Но болит душа - не погост, поди! -
Все равно грешим, прости, Господи!

Колокольная и кандальная,
И святая Русь, и скандальная,
Не обносит судьбой пудовою -
Ни медовою, ни бедовою.

И морозные сорок градусов
То ли с горя пьем, то ли с радости -
На закуску капуста хрусткая
И протяжная песня русская.

И не важно даже про что поют,
Если душу песнями штопают.
Пусть лишь звонами, Русь, да трелями
Будет сердце твое прострелено.

Пусть сынов твоих искушает бес,
В их глазах шальных синева небес,
Рудименты крыл - ношей тяжкою,
Да нательный крест под рубашкою...

Игорь Царев  Февральский эскиз
Ни тебе цыганской радуги,
Ни веселого шмеля –
От Елабуги до Ладоги
Поседевшая земля…
Но не все стоит на месте. И
Больше веры нет вралю,
Продувной и скользкой бестии,
Пустомеле февралю.

Пусть и звонкая от холода,
Заоконная тоска
Словно молотом отколота
От единого куска,
Но под снежными заносами,
Попирая все права,
Изумрудными занозами
Пробивается трава.

Не грусти, душа-наставница,
Я не в теле, но живой.
Ничего со мной не станется
От метели ножевой.
Промороженная выжженность,
Синий иней на столбах  …
Среднерусская возвышенность,
Среднерусская судьба  …

Огден Нэш

Домашний дракончик по имени Пончик

У девочки Линды был белый домишко,
В нем жили котёнок, и серая мышка,
И рыженький пёсик, и скромный дракончик,
Домашний дракончик по имени Пончик.

Был пёсик Матросик, как лев, бесшабашен,
Котенок Чертёнок — чертовски бесстрашен,
Мышонок Смышлёнок был тоже не кролик,
Лишь Пончик, чуть что, забивался под столик.

Покрыт чешуёй и утыкан шипами,
С огнём из ноздрей и с большими зубами,
В своей пуленепробиваемой шкуре
Был Пончик — увы! — трусоват по натуре.

И вот на заре кто-то в стенку им стукнул,
И пискнул Смышлёнок, Чертёнок мяукнул,
Загавкал Матросик, хозяйку встревожа:
В окне показалась ПИРАТСКАЯ РОЖА!

Пират был небритый, матёрый, отпетый,
За поясом сабля, в руках пистолеты,
Да кортик, зажатый в оскаленной пасти...
Ах, Линда, откуда такие напасти?

Она закричала: «На помощь, о други!»
Но пёсик Матросик умчался в испуге
Чертёнок в чердачном окне оказался,
И даже Смышлёнок на миг растерялся.

И тут вылез Пончик, дымящийся грозно,
Раздутой ноздрёю сопя паровозно,
Он хряснул хвостом, опрокинувши лавку,
И двинулся, как воробей на козявку.

Пирату такое не снилось, бедняге!
Он рому глотнул из испытанной фляги,
Он выстрелил дважды — да где там! Дракончик
Его проглотил моментально, как пончик.

Великою радостью дом осветился,
Матросик примчался и в пляску пустился.
Смышлёнок с Чертёнком вскочили на бочку,
А Линда дракончика чмокнула в щёчку.

И пёсик Матросик сказал: «Между прочим.
Пират был не так уж искусно проглочен.
Я это и сам бы исполнил неплохо
Когда б вы не подняли переполоха!»

Смышлёнок с Чертёнком сказали поспешно:
«И мы бы его проглотили, конечно.»
Дракончик не спорил: «Согласен, ребята,
Вы лучше могли бы отделать пирата».

У девочки Линды есть белый домишко,
Живут в нём котёнок, и серая мышка,
И рыженький песик и скромный дракончик,
Домашний дракончик по имени Пончик.

Котёнок Чертёнок чертовски бесстрашен,
И песик Матросик, как лев, бесшабашен,
Мышонок Смышлёнок — он тоже не кролик,
Лишь Пончик — чуть что — залезает под столик.

Ogden Nash
(1902 - 1971)
Америка
Пересказ с английского Григория Кружкова

Знаешь, Зоя, теперь - без трепа.
Разбегаются наши тропы.
Стоит им пойти стороною,
остального не остановишь.

Помнишь, Зоя, - в снега застеленную,
помнишь Дубну, и ты играешь.
Оборачиваешься от клавиш.
И лицо твое опустело.
Что-то в нем приостановилось
И с тех пор невосстановимо.

Всяко было - и дождь и радуги,
горизонт мне являл немилость.
Изменяли друзья злорадно.
Сам себе надоел, зараза.
Только ты не переменилась.

А концерт мой прощальный помнишь?
Ты сквозь рев их мне шла на помощь.
Если жив я назло всем слухам,
в том вина твоя иль заслуга.

Когда беды меня окуривали,
я, как в воду, нырял под Ригу,
сквозь соломинку белокурую
ты дыхание мне дарила.

Километры не разделяют,
а сближают, как провода,
непростительнее, когда
миллиметры нас раздирают!

Если боли людей сближают,
то на черта мне жизнь без боли?
Или, может, беда блуждает
не за мной, а вдруг за тобою?

Нас спасающие - неспасаемы.
Что б ни выпало претерпеть,
для меня важнейшее самое -
как тебя уберечь теперь!

Ты ль меняешься? Я ль меняюсь?
И из лет
очертанья, что были нами,
опечаленно машут вслед.

Горько это, но тем не менее
нам пора... Вернемся к поэме.

В час отлива возле чайной
я лежал в ночи печальной,
говорил друзьям об Озе и величье бытия,
но внезапно черный ворон
примешался к разговорам,
вспыхнув синими очами,
он сказал:
"А на фига?!"

Я вскричал: "Мне жаль вас, птица,
человеком вам родиться б,
счастье высшее трудиться,
полпланеты раскроя..."
Он сказал: "А на фига?!"

"Будешь ты, - великий ментор,
бог машин, экспериментов,
будешь бронзой монументов
знаменит во все края..."
Он сказал: "А на фига?!"

"Уничтожив олигархов,
ты настроишь агрегатов,
демократией заменишь
короля и холуя..."
Он сказал: "А на фига?!"

Я сказал: "А хочешь - будешь
спать в заброшенной избушке,
утром пальчики девичьи
будут класть на губы вишни,
глушь такая, что не слышна
ни хвала и ни хула..."

Он ответил: "Все - мура,
раб стандарта, царь природы,
ты свободен без свободы,
ты летишь в автомашине,
но машина - без руля...

Оза, Роза ли, стервоза -
как скучны метаморфозы,
в ящик рано или поздно...
Жизнь была - а на фига?!"

Как сказать ему, подонку,
что живем не чтоб подохнуть, -
чтоб губами тронуть чудо
поцелуя и ручья!

Чудо жить - необъяснимо.
Кто не жил - что спорить с ними?!

Можно бы - да на фига?

<sub>Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны.
В том, что они – кто старше, кто моложе –
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь,-
Речь не о том, но все же, все же, все же…

Александр Твардовский 1966</sub>

    *****

Победа! – красивое слово!
Подарок для нас и для Вас.
Победа! – и слышится снова
Военного времени вальс.

Смотрите, идут ветераны!
Из вечности в вечность идут.
И взрослыми ставшие рано,
Они победили беду..

Забудем на время про беды
И, доблести павших верны,
Отметим величье Победы
И эхо далекой войны.

Пусть память шагает по следу,
Горит, как от ран ножевых…
- Не трогайте нашу Победу!
Оставьте ее для живых!

Петр Давыдов

Опять октябрь. Мой город полинял.
Уже который век одно и то же.
Ты , что ни год, спокойнее и строже,
Ты, что ни день, все дальше от меня.

Так мы с тобой по времени идем,
Меняем постепенно сны и лица,
И надеваем неба власяницу,
И каемся, и ничего не ждем…

Ты не спрашивай, не распытывай,
Умом-разумом не раскидывай:
Как люблю тебя, почему люблю,
И за что люблю, и надолго ли?
Ты не спрашивай, не распытывай:
Что сестра ты мне, молода ль жена
Или детище ты мне малое?

И не знаю я, и не ведаю,
Как назвать тебя, как прикликати.
Много цветиков во чистом поле,
Много звёзд горит по поднебесью,
А назвать-то их нет умения,
Распознать-то их нету силушки.
Полюбив тебя, я не спрашивал,
Не разгадывал, не распытывал;
Полюбив тебя, я махнул рукой,
Очертил свою буйну голову!

-----------------------------------------------------------
Эта молитва висит на стене в квартире Алексея Германа. Ему она досталась в наследство от отца. Юрию Герману, в свою очередь, её прислал писатель и учёный
Даниил Данин, который нашёл эту молитву в одном из английских журналов.
Теперь она висит и у меня на стене. Это моё настроение,мои чувства в данный момент жизни. Я думаю,что она не только для пожилых людей....
-----------------------------------------------------------

"Господи, ты знаешь лучше меня, что я скоро состарюсь.
Удержи меня от рокового обыкновения думать, что я обязан по любому поводу что-то сказать…

Спаси меня от стремления вмешиваться в дела каждого, чтобы что-то улучшить.

Пусть я буду размышляющим, но не занудой. Полезным, но не деспотом.

Охрани меня от соблазна детально излагать бесконечные подробности.


Дай мне крылья, чтобы я в немощи достигал цели.
Опечатай мои уста, если я хочу повести речь о болезнях.
Их становится все больше, а удовольствие без конца рассказывать о них – все слаще.
Не осмеливаюсь просить тебя улучшить мою память,
но приумножь мое человеколюбие,
Усмири мою самоуверенность,
когда случится моей памятливости столкнуться с памятью других.
Об одном прошу, Господи, не щади меня,
когда у тебя будет случай преподать мне блистательный урок,
доказав, что и я могу ошибаться…

Если я умел бывать радушным, сбереги во мне эту способность.
Право, я не собираюсь превращаться в святого: иные у них невыносимы в близком общении.
Однако и люди кислого нрава – вершинные творения самого дьявола.

Научи меня открывать хорошее там, где его не ждут, и распознавать неожиданные таланты в других людях"...

И у меня образовалось прошлое.
Оно уже устойчивое,
прочное.
В нем поздно переделывать что-либо.
Какое есть.
И за него спасибо.
Вхожу в кафе.
Шуршу менюшной карточкой.
Ищу глазами:
Где же Юрий Карлович
со слипшейся,
но гордой гривой львиной
и с четвертинкой,
тайной и невинной?
Опомнился:
я что, ополоумел?
Уже лет десять,
как Олёша умер.
Такие смерти
за моей спиною,
что смерть чуть-чуть случилась и со мною.
В себе самом
я вижу смерть мальчишки,
такие штуки в жизни отмочившего,
наверное,не самого умнейшего,
но, без сомненья,
самого шумнейшего.
Губами
пальцев дрябнущих
касаясь,
в старухах стольких
вижу смерть красавиц.
На молодом Калининском проспекте
невольно вспоминаю я
про смерти
тех переулков милых,
в чьих извивах
я столько делал глупостей счастливых.
Любое слово,
самое непрошенное,
едва покинув губы, -
наше прошлое.
Любая искра,
нашим пальцем сброшенная
с горящей сигареты, -
наше прошлое.
Вот я кому-то руку пожимаю.
Он спрашивает,
как я поживаю,
но прошлое возьмёт
и сквозь приятельство
подсунет
его давнее предательство,
и пакостно
от этой старой новости.
А я забыл ему.
Я поздоровался.
Ему кричу я в прошлое с испугом:
"Не предавай меня!
Останься другом!"
Вот женщина с глазами подсинелыми,
с движениями,
страху подчинёнными.
Но всех других времён
сильнее прошлое,
и я хороший там,
и ты хорошая.
Там первый снег с твоих ресниц сцеловываю.
Там ты от всех морщинок исцелённая,
идти по льду
в высоких туфлях не решающаяся,
как оленёнок на копытцах, разъезжающаяся.
Кричу тебе сквозь время и пространство:
"Останься!
Не расстанься!"
И остаёшься ты!
И всё меняется!
За мысль предать меня
товарищ извиняется.
И вдруг в кафе вбегает Юрий Карлович,
и все виденья обретают плоть,
и я -
мальчишка,
что-то вновь откалывающий,
что в жизни никому не отколоть.