Это не ад – котлы, вертела, крюки,
И не смола, не угли и не зола...
Ад – мне прожить всю жизнь без твоей руки,
БЕЗ ТВОЕГО, ЛИШЬ ТВОЕГО, ТЕПЛА...

...Да, я не верю, что сохранишь от бед
Каждый не верит, кто пекло в себе несет.
Я не прошу любви у тебя, мой свет.
ТЕПЛУЮ РУКУ МНЕ ПРОТЯНИ, И ВСЕ...

Когда отпоет, оттанцуется и отболит,
И неважно, кто был за белых, а кто - за чёрных,
Несущественно, кто стал бессмертен, а кто - забыт -
Наступает ноябрь, наш серебряный
месяц
мёртвых.

Твои пальцы, холодные, жесткие, будто сталь,
Обнимают запястья - и вмиг леденеет вода.
И стремительно гаснут, на счастье, как мне ни жаль,
Звёзды, бывшие лишь отражением в глади пруда.

И твой голос, бесстрастен и тих, призывает смотреть
В обескровленный мир, что лишен и надежды, и лжи.
"Ты сама себе путь, и сама себе жизнь, и сама себе смерть."
И коснешься колоды - посыплются лишь ножи.

И за то я люблю тебя, вечный союзник мой,
Что и в месяц острейшей и сумрачной красоты,
И на той стороне, и за медленной темной рекой,
И на дне небосвода со мной остаешься - ты.

Agni

Я бы тебя целовала, милый,
Так, чтоб тебе не до песен было,
Так, чтобы кровь выходила горлом,
Так, чтобы сердце твое остыло.

Я бы тебя обнимала крепко,
Так, чтобы хрустнул хребет, как ветка,
Так, чтобы легкие на свободу
Выпустить из надоевшей клетки.

Я бы тебя приласкала жарко,
Чтобы горел ты, как солнце, ярко.
Буйным пожаром, костром, свечою,
И, наконец, задымил огарком.

Гребнем бы кудри твои чесала,
Ласковы речи тебе шептала -
Каждое слово осой голодной
В уши твои, милый мой, впускала.

Я бы дарила тебе подарки -
Мне для тебя ничего не жалко:
Мертвую крысу, гнилые зубы
И от засохшего древа палку.

Я бы стелила постель шелками -
В самой сырой и глубокой яме.
Пусть мягко светит тебе, любимый,
Полночь болотными огоньками.

Ты подарил мне кольцо из меди.
Знал ли тогда, что связался с ведьмой?

Город спит. Или дремлет?
Закрываю глаза
На остывшую землю,
На два года назад,
На седую равнину -
Свой отрезок пути,
Где податливой глиной
Говорила: "Прости..."
Спи спокойно и ты с ним,
Мой несбывшийся друг.
Досягаемой высью
Стало небо разлук
Для тебя, для меня. И -
Отпусти, не томи.

...Я отбилась от стаи
И вернусь. Извини.

в ладонях северного ветра

Говори о зиме, если помнишь ее мороз, ее ласковых змей, порождений несчастной вьюги. Говори о сестре, аромате ее волос и вечерних ветрах, населяющих земли юга. Говори о песке, живущем на берегу, говори о цветах, о реющих ярких шалях. Говори, и твой голос излечит твою тоску, не забудь ни одной самой горькой и злой детали.
Вспоминай о лесах: шершавость и вкус коры, вспоминай об улыбках, запутанных нитях судеб. Запах стали и пороха в спальне твоей сестры – говори и о нем, и о тайном своем приюте. Говори о страданье, коль знаешь, как боль звучит, говори и о лете, скором и скоротечном.
Ночь шагает неспешно. Сердце твое молчит и не велит говорить ни о чем сердечном, только ты говоришь: про снега и лихой мороз, про любовь, которую заживо похоронишь, о названой сестре, аромате ее волос.
Пробудившись утром, ты больше его не вспомнишь.

June H. Jute

…И снится ей, что хоровод теней
Сужается зловещими кругами:
стой на ветру, прозрачно леденей -
тебя обнимет страх холодными руками.
Сгустился воздух, аромат цветов
Наполнил легкие лиловыми мечтами.
Проснись! Не слушай! Тишине не верь!
Она обманет ведьмиными снами.
Над дольменом луна как бледное пятно,
Поляна ирисов росой блестит алмазной,
Все шорохи и звуки вдруг в одно
Желание слились волной опасной.
Ей хриплый шепот слышится во тьме –
Зовет с собой по сумрачной дороге…
а сон все длится – может, там, вовне
уж день настал и солнце на пороге.
Но горький корень зла пустил ростки,
И пахнет черным ирисом безумье.
Над бездной перекинуты мостки –
Стоять недолго будешь ты в раздумье.
Внизу – поток шумит и лес дремуч,
Сорваться с кручи – не удержат крылья!
А перевал закрыт – во власти снежных туч,
И только путь вперед сияет звездной пылью.

Погребальным костром вспыхнет осенний жар,
Расцветет палой медью на щеке золотой луны:
Волчье солнце - так назовут тебя,
Дитя осени и вересковых могил.

На изломе зимы, когда ветви белее рук,
А душа прогалин куда черней,
Отдай дань прошедшему ноябрю,
Укрой снегом заблудших его детей.

Не забудь о тех, кто не был тобой крещен,
Бледным светом и узким серпом в ночи,
Ты иди, не касаясь моих следов,
Не ища меня, ты все таки отыщи...

Не зови меня людским именем, не зови —
Лучше сразу забудь, да по ветру развей слова.
Я не то чтобы нелюдь, да память уж вся в пыли,
Я не то чтобы нежить, но всё же давно мертва.
Ты не думай о чувствах, не жди от меня любви,
Не ищи понимания в цвете неверных глаз —
Не тебе я клялась о верности на крови.
Я предам, и, возможно, предам не раз.
Если хочешь смотреть на истину, то гляди,
Только пламенем свеч исказится знакомый лик…
И тогда, если сможешь сбежать — беги,
Я тебе дам на это последний миг.

Я сама не узнаю, по ком зажигаю огни
По ночам, что с межреберья черпают боль.
Не зови меня людским именем, не зови,
И меня лучше вовсе не знай и не тронь.

соберись, моя девочка. соберись. сделай вид, что плевать тебе, да и чёрт с ним! он всегда был немного не то чтоб чокнут, но держал свой особенный, странный ритм: не понять, не угнаться, не вскрыть ножом. никаких тебе памяток и инструкций, как к такому вот правильно прикоснуться, чтобы напрочь харизмой своей не сжёг. он с тобой – и в тебе исчезает страх. он с тобой – и в тебе прорастает мята, ты прощаешь ему, что давно распята, что простужена на ледяных ветрах. если б знал он, как с ним тебе хорошо – вечный дождик струится по водостокам. чтоб его отобрать, надо быть жестоким – слишком жутенько выглядит этот шов.
соберись, моя девочка, ангел мой! он уходит и больше он не вернётся, ты безумца не вытянешь из колодца – андеграунд, грибы и зелёный мох – ему петь бы, фальшивя на срезах нот, быть изменчивым и обряжаться в чёрный. отпусти его, девочка, чёрт с ним. чёрт с ним!
просто выжить с таким тебе не дано.

(с) sheril fenn

как феникс, я сожгу свой прежний мир, чтоб новый мир взрастить на пепелище. он будет ярче, да, он будет чище! он будет из коттеджей и квартир, из парков, переулков и мостов, из бесконечных клумбовых соцветий, — как будто он застрял в том самом лете, когда сломался каменный остов того, что называлось "Это Я".

мой новый мир не грезит о грядущем, пьёт кофе растворимый — чтоб без гущи, — не думая о тайнах бытия. он есть, и он восстанет из золы, когда золою станет всё, что было, всё, что жило, любило и... любило.
и бросилось на камни со скалы.

и мне не жаль. пусть будет сожжено всё это — всё, к чему я прикасалась, а вместе с тем — безмерная усталость от фразы "мне, как видишь, всё равно". пусть будут горы стёрты в порошок, пускай холмы и вереск станут чадом, пусть реки и моря напьются яда, и это — веришь? — будет хорошо. не станет впредь ни холода, ни льда, не будет больше вечности в осколках, не будет ни колючести, ни шелка — исчезнет вся былая ерунда.

я — феникс. я сожгу свой прежний мир.
я стану лучше, яростней и чище.

...в слезах стою, смотря на пепелище.
жаль, что нельзя себя перекроить.

Gорьkий kлевер

Да, я не идеальный человек, не самый лучший друг и исполнитель, и если мне выписывают чек за свет в мою дремучую обитель, то я, бывает, долго не плачу, забыв, что этим миром правят деньги. Я воздвигал себя по кирпичу, выстраивая ровные шеренги каких-то общепринятых клише, которые закладывают в душу; но каждый раз на новом рубеже сам умудрялся что-нибудь разрушить. И вот я здесь - оправдываю лень и глупые соседские поверья.

Одна загвоздка: каждый божий день мне видятся обугленные перья.

Не то чтоб я чернилами писал, не то чтобы я жил на голубятне, не то чтоб я придумал это сам, но дело не становится понятней. И вновь пересекает мой палас белёсая ковровая дорожка, а я напрасно жду, что в этот раз сей ужас происходит понарошку.

Другим оно особо не претит, и всё же перья - это дело вкуса. Консьерж твердит, что я опасный тип и разношу по дому всякий мусор. Отводит взгляд сосед по этажу, как будто мы с ним боле не знакомы.

Я перья под подушкой нахожу, бросаю их охапками с балкона, с досадой заметаю под кровать и между тем участливо гадаю: кому они могли принадлежать и где теперь их раненый хозяин?

Сегодня я сидел у входа в дом и сухо провожал осенний вечер. Мне было зябко, так что я с трудом вжимал в себя ссутуленные плечи, как вдруг стоящий рядом паренёк, услужливо представившись соседом, подсел ко мне с улыбкой и развлёк меня глубокомысленной беседой.

Я сам заметил, что ко мне давно слетаются потерянные души, и, что бы я ни делал, всё равно я чувствую, что должен их послушать. В автобусе, у входа в магазин, на улице, в подъезде и в больнице я редкий день присутствую один, не в силах молча встать и удалиться. А нынче незнакомый мне сосед решил поведать, что его тревожит:

- Я наживаю в день по сотне бед. Хотя стараюсь, лезу вон из кожи. Такое чувство, будто бы меня судьба берёт и смешивает с пылью! Конечно! Треснет всякая броня, когда болят обрезанные крылья…

Он продолжал, а я внезапно встал, решив вопрос, тяжёлый, словно гиря. В один момент все встало на места.

- Где ты живёшь?
- В двенадцатой квартире…
- Отлично, жди!

И я рванул домой. Сорвался с места, громко хлопнув дверью. Впервые в жизни я был сам не свой. Зажёг свечу, сложил на стол все перья...

Пусть говорят: «Судьбы не изменить!». Пусть говорят: «У всех своя дорога». Но я держу в руках иглу и нить. Помилуй, сон. Работы будет много.

AnnyStark

Значит её получишь -
Сказку о боли, клокочущей под ребром.
Чёрные буквы выжжены и колючи -
Волчьим оскалом в финале блеснёт добро,
И кувыркнётся, вывернув позвоночник,
Над звонким железом в старом трухлявом пне.
Думал, чудовища вечно приходят ночью?
Режущий свет страшней колдовских огней.

Природу и племя, вестимо, не выбирают.
Слышишь, как люди идут по пятам с огнём?
Те, кто твердили о мире, любви, морали,
Кинут булыжник и подожгут твой дом.
Это их выбор, такие у них законы,
Ведьмам - костёр, чудовищ - мечом рази.
Объявят героем того, кто убил дракона -
Дракон не сумеет более возразить.


© Veda Heather | Веда Вереск

как феникс, я сожгу свой прежний мир, чтоб новый мир взрастить на пепелище. он будет ярче, да, он будет чище! он будет из коттеджей и квартир, из парков, переулков и мостов, из бесконечных клумбовых соцветий, — как будто он застрял в том самом лете, когда сломался каменный остов того, что называлось "Это Я".

мой новый мир не грезит о грядущем, пьёт кофе растворимый — чтоб без гущи, — не думая о тайнах бытия. он есть, и он восстанет из золы, когда золою станет всё, что было, всё, что жило, любило и... любило.
и бросилось на камни со скалы.

и мне не жаль. пусть будет сожжено всё это — всё, к чему я прикасалась, а вместе с тем — безмерная усталость от фразы "мне, как видишь, всё равно". пусть будут горы стёрты в порошок, пускай холмы и вереск станут чадом, пусть реки и моря напьются яда, и это — веришь? — будет хорошо. не станет впредь ни холода, ни льда, не будет больше вечности в осколках, не будет ни колючести, ни шелка — исчезнет вся былая ерунда.

я — феникс. я сожгу свой прежний мир.
я стану лучше, яростней и чище.

...в слезах стою, смотря на пепелище.
жаль, что нельзя себя перекроить.

Gорьkий kлевер

облака взбиваются в стаю и улетают прочь.
что же ждёт их там, нежных, за поворотом? эта девочка просто болезненно любит ночь, этот мальчик просто неистово ищет кого-то. замирают стрелки часов, не поют скворцы. они вместе, но только один до сих пор не любит. в этой девочке мирной скрывается экзорцист и выводит демонов мальчика, чутко губит. в океанах темнеет вода и бушует шторм, тёмный лес волшебной гаммой рисует мир. в этой девочке можно найти лишь любовь да ром, этот мальчик жаждет, чтоб он кого-то хоть полюбил.

на печи лежит уже старый Иван-дурак, играет на дудке, местных девиц маня.

не умеешь читать между строк - читай просто так: я люблю,
но тогда и ты
полюби
меня.

Дарттвин

как ты стал таким, что снаружи лёд, а внутри лишь сталь? почему тебя крест не бьёт, что других распял? отчего ты такой серьёзный или хмурной? почему, когда просишь слёзно, ты в ответ только бьешь волной? почему твои скулы вечно так упорно напряжены? изучив тебя поперечно, знаю, кто ты - со стороны. ты всего лишь божок - не Боже, ты всего лишь посланник в ад. я любила тебя до дрожи и твой слишком холодной взгляд. я любила тебя, но только не хочу возвращать назад. обратись к твоим новым тёлкам - эти точно тебя простят. этот образ, прекрасно-мрачный, убивает с тобой людей. к тебе кто-то из ада скачет. где-то скачет, но только где? за тобой на метле иль крыльях через горы и водоём. бес с дружиной придёт - люби их. будешь новым их королём. как ты стал таким, что без чувств доживаешь который год? я когда-то тебе приснюсь, это точно меня добьёт. как ты стал таким, что с тобой не справляются все врачи? расскажи, как ты стал таким
и,
пожалуйста,
научи.

Дарттвин

Ты приводишь людей в свою жизнь и она - особняк,
ты проводишь гостей меж капканов и мимо собак,
маскируешь заранее сгнивший сарай, пару склепов,
забираешь плащи и зонты в захламлённых сенях,
дальше - хуже, но хаос прикрыт распечатками неба.
Ты приводишь скромнейшего гостя к его гостевой,
объясняешь, что спальня запретна пока он не "свой",
что вы будете видеться в холле, у фортепиано.
Говоришь: "Да, у нас понимание и родство,
только самое главное - не приближайтесь к чулану".
Самый чуткий не спросит, упорный - пойдёт напролом,
дверь запаяна хромом - упорный надавит сверлом,
но металл не свергаем. "Секреты закрыты? Прощайте".
Самый смелый ввернёт: "Ваше северное крыло -
колыбель Полтергейстов, изгоним их в анфиладе?"

Ты приводишь людей в особняк на коктейль, насовсем,
держишь взглядами - ищешь предателей и друзей,
ведь однажды один из них ткнёт в морозильник в подвале,
кто-то вдруг заподозрит, что грунт под сараем просел:
"Где вообще те жильцы, что ранее здесь проживали"?
Кто-то добрый увидит лишь сад, твою грусть, свет с листвой;

И единственный гость не спросил про чулан ничего,
не пытался взломать его: знает заведомо - что там,
потому что и сам такой - с особняком-головой,
где в чулане ребёнок внутренний ждёт космолёты.

Мир устроит вам встречу в комнате игровой,
посмеётся, как мнят себя замком пустые свободы.

Дарья Соль

Я хочу одиночества. Внутренней тишины. Чтоб сбылись как пророчество Духа живые сны. В искушениях выстоять, мудрость не растеряв - долгожданную, близкую выносить сердцем явь. Ведь любовь и смирение здесь чудеса творят - исцеляя в мгновение ока, выводят яд всех соблазнов, которыми эта земля кишит... За греховными шорами не разглядеть души. Время нимбом кольцуется, с неба нисходит Дух. А в Божественной кузнице льётся судьба - из двух. Закаляется пламенем, дышит в живой воде - нас с тобой переплавили Светом.
Да будет день.

в ладонях северного ветра

Слушай, деточка, старую сказку,
Я тебе расскажу, не таясь,
Как глаза поменяют окраску,
И клыками оскалится пасть.

Станут фразы короче и злее,
И движения станут резки.
Остальное – узнаешь позднее.
Но никто не подаст руки.

Запасись терпением, детка.
Суетливость теперь не к лицу.
Слышишь, тонкая хрустнула ветка
В заповедном черном лесу.

Тише… Слышишь, как снег засыпает,
Чуть касаясь холодных плечей?
Он на коже твоей не растает.
Ты теперь будешь мой – и ничей.

Ты свободен, иди, куда хочешь.
Я тебя поддержу в пути.
Быть с людьми у нас нынче – не роскошь,
От людей никуда не уйти.

Не уйти, не сбежать и не скрыться
От моих внимательных глаз.
Будь хоть трижды отчаянный рыцарь,
Твоё слово мне – не указ.

Что, не очень-то страшная сказка,
Как тебя убивают любя?
Ну, тогда я снимаю маску.
И выхожу из себя.

Натаниэль

22 янв. 2018 въ 15:06
И опять тебе говорю – не ной!
И не надо мне про «в последний раз».
Поплотней придвинься ко мне спиной,
Вытри слёзы и повторяй за мной:
Мы – не с вами. Мы – против вас.

Не ищи в улыбках на грош тепла,
А в руках – доверия на пятак.
Если с чьих-то губ потекла смола –
Не пеняй на свечку, что не спасла.
Мы прорвёмся. Ты знаешь, как.

Про «не страшно» - враки. Боятся все,
Потому что знают – возврата нет.
Мы с тобой пред ними – во всей красе.
По рубином пухнущей полосе
Из-под кожи сочится свет.

Мы вдвоём на полночь идём войной.
Смотрят в душу угли голодных глаз.
Не дрожи. Держись за моей спиной.
Береги свечу. Повторяй со мной:
Мы не с вами. Мы – против вас.