Вечером, при закате солнца, в бутоне уснувшего цветка родилась Осень – маленькая девочка с золотистыми волосами. Она встретила рассвет радостно и беззаботно. Солнечный лучик и паучок подарили ей арфу из звенящей синевы неба, морской пены и детского смеха. Девочка играла на ней каждое утро, а потом порхала вместе с бабочками с цветка на цветок, играла с листьями деревьев, спала в гамаке из паутины, укрывшись лепестком.

Как мало тех, кто любит тишину
И много тех, кто сердце не "услышит".
Как мало тех, кто ценит хоть одну
Минуту, пока он живёт и дышит.

Как мало тех, кто правду говорит
И много тех, кто ложью усыпляет.
Как мало тех, кто в споре промолчит
И с глупостью "дуэль" не начинает.

Как мало тех, кто честью дорожит
И много тех, кто просто продаётся.
Как мало тех, кто в страхе не сбежит,
От трудной доли, что им достаётся.

Как мало тех, кто молит за врагов
И много тех, кто жаждет только мести.
Как мало тех, кто ходит без "оков",
Не пробивая путь из лживой лести.

©Андрей Королевич

Заслонка счастья

Жил был печник. Веселый, спокойный и бесхитростный человек. Любил музыку. Был у него дома проигрыватель и несколько любимых пластинок. Особенно ему нравились «Времена года» Вивальди. Еще была жена. Женщина неплохая, но какая-то все больше насупленная в последнее время. Детей у них не было, и они об этом уже и не вспоминали. Жили-поживали, и вот печник решил переложить в доме камин, который совсем развалился и начал дымить. Он  был хороший мастер, новый камин вышел даже лучше прежнего, и зажили бы они с его насупленной женой и дальше, но тут однажды ночью сонный печник подошел к камину, чтобы перемешать остывшие угли и прикрыть заслонку, присел рядом и...

...превратился в птицу. Печник и сам не понял, что произошло, он даже не успел испугаться, но почувствовал, что с неодолимой силой его тянет прочь из дома, и вылетел в дымоход. Мгновение спустя он уже сидел на крыше, встряхивал оперением и с восторгом осматривался  по сторонам. Он и не знал, что мир так прекрасен отсюда. Дома, казалось, спали под снежными подушками, где-то на краю земли лениво брехала чем-то потревоженная дворовая собака и широкая и полная Луна сияла в свите холодных облаков.

Печник почувствовал, как его сердце наполняется отвагой и счастьем, расправил крылья и взлетел. Взлетел над спящей землей, над своим домом с насупленной женой, над снегом, сверкавшим сахарной крошкой в свете фонаря, и полетел, понесся навстречу чему-то неизвестному и прекрасному.

Прыжок в бассейн

Когда мне было 13 лет, я пытался научить свою шестилетнюю сестренку нырять в бассейн с бортика. Это заняло много времени, потому что она очень нервничала. Дело было в большом общественном бассейне, и рядом с нами медленно плавала кругами женщина за 70. Иногда она останавливалась и смотрела на нас. Наконец она подплыла к нам. Это произошло в момент, когда я уже изо всех сил пытался заставить сестренку нырнуть, а она вопила: «Но я боюсь! Я так боюсь!» Старуха посмотрела на нее, потрясла в воздухе кулаком и сказала: «Так бойся! А потом сделай это в любом случае!»
Этот случай произошел 35 лет назад, но я никогда не забуду его. Для меня он стал откровением — необязательно быть бесстрашными. Главное — действовать, даже если боишься. 
Мама

Моя мама умирала. Друг сказал мне: «У тебя будет вся жизнь, чтобы оплакивать ее, — не надо делать этого у нее на глазах».
Его слова действительно помогли мне понять, что мои чувства не всегда столь важны. Если можешь отложить истерику — отложи, этот навык служил мне бесчисленное количество раз.

Старший брат

Я старший из трех детей. Мой брат младше меня на 2 с половиной года, а сестренка — на 9 с половиной лет.
Когда мне было около 14, я о чем-то спорил с отцом, который был вторым по старшинству из 8 детей. Он сказал мне: «Любое решение, принятое в этом доме, ты принимаешь трижды. В первый раз — за себя, во второй — за брата, который поступит так же, как и ты, а в третий раз — за сестру, которая повторит за вами обоими. Твой брат будет относиться к сестренке так же, как ты относишься к нему, а ваше отношение к ней повлияет на ее ожидания от других, в том числе и от ее будущего мужа».
Это встряхнуло меня и заставило переосмыслить роль старшего брата. Даже когда вы не пытаетесь активно влиять на окружающих, те, кто уважает вас, все равно будут основывать свои решения на том, как вы поступали в аналогичных ситуациях. Если вы сломлены и рассержены, они поведут себя так же, столкнувшись с неприятностями. Но если вы не унываете в тяжелые времена, это может вселить в них веру в себя и надеждуна лучшее.

Ученая степень

Когда мне было 38, я думал над тем, стоит ли тратить 2 года на получение ученой степени в радиографии. Я говорил с другом и практически отговаривал сам себя от этого. Я сказал: «Я слишком стар, чтобы начинать. Мне будет 40, когда я получу диплом». Мой друг ответил: «Если ты этого не сделаешь, тебе все равно исполнится 40, но только ученой степени у тебя не будет». Сейчас мне почти 60, и степень помогла мне преодолеть границу междуборьбой за существование и достойной жизнью.

Поезд

Однажды я сидел в автобусе, и мы подъезжали к железнодорожным путям. Перед нами было еще несколько автомобилей, горел красный свет, и, если бы шел поезд, мы бы застряли тут. Это всегда были несколько очень раздражающих минут.
Однако загорелся зеленый, и автобус тронулся, не дожидаясь поезда. Уф, кризис миновал. Но вдруг я услышал, как позади меня мать сказала своему маленькому ребенку: «Ну вот, как жаль, сегодня нам не удалось увидеть поезд».
Это была идеальная фраза для той ситуации. Почему бы просто не наслаждаться тем, что вы имеете?

Бесценный урок

Мой начальник, директор небольшой больницы, рассказал мне историю из тех времен, когда он был еще простым лаборантом. Дэн (назовем его так) забыл проверить какой-то механизм на оборудовании, которое он использовал, произошел сбой, оборудование сломалось, и потребовался ремонт на 250 тысяч долларов. На следующий день босс Дэна вызвал его, и он был уверен, что его уволят. Однако босс спросил его, почему он не сделал надлежащую проверку, убедился, что Дэн понял ситуацию, и отпустил его обратно на работу. Дэн удивился, что его не увольняют, на что босс сказал ему: «Я только что потратил 250 тысяч долларов, чтобы преподать тебе урок, который ты никогда не забудешь. Почему я должен увольнять тебя сейчас?»
Эта история нашла отклик во мне. Не нужно приниматьпрофессиональных решений, основанных на эмоциональных порывах. Всегда помните о вашей основной цели при работе с кем-то и о конкретной проблеме, которую вы пытаетесь решить. Все люди ошибаются. Спокойствие и понимание помогут вам добиться уважения.

Костер

«Вы не обязаны сжигать себя, чтобы согреть других».
Это стало для меня откровением: я росла, пытаясь быть посредником в сложных отношениях родителей, а в подростковом возрасте постоянно помогала друзьям справляться с их душевными кризисами. Как человек, который провел большую часть жизни в заботе о чужих проблемах, я была шокирована, услышав, что мне стоило сохранять свои границы даже в общении с теми, кто действительно нуждался в помощи.

Учителя вокруг

«Каждый, кого ты встречаешь, знает что-то, чего не знаешь ты», — сказал мне однажды дедушка. Эта фраза каждый раз напоминает мне, что я окружен учителями.

Винни-Пух

ПРОДОЛЖЕНИЕ СТАТЬИ НА САЙТЕhttp://annashaman.com/2016/10/05/%D1%81%D0%BB%D0%B...D0%B6%D0%B8%D0%B7%D0%BD%D1%8C/

Сказка о неразделенной любви… для девочек и для мальчиков.

Принцесса родилась и выросла в Ле­дяном Замке. Замок этот был заколдо­ван, потому что когда-то, очень давно, здесь убили Любовь. После этого в сердцах его обитателей поселилась стужа, но они приспособились с этим жить. Оказалось, с холодным сердцем жить даже проще: если что случается, то не больно…

А Принцесса умела только любить. Она была рождена для Любви и пришла в этот мир, чтобы растопить ледяные сердца обитателей замка. Иногда это случается! Но она была очень мала, а льда оказалось слишком много для нее. Ей не удалось.

И когда Король ушел от Королевы, та не больно-то убивалась: ее ледяное сердце чуть сжалось — а потом зале­денело еще больше. В конце концов, в мире мало Любви, много Королей.

А вот Принцессу это поразило в ее маленькое горячее сердечко. Она так любила папу! А он ушел. Значит, она была плохой и не понравилась ему. Разве папы уходят от хороших дево­чек? И не было рядом никого, кто объ­яснил бы ей, что она совсем, совсем не при чем.

Да нет, обитатели Ледяного Замка ее любили. По-своему, по-холодному. Кормили, одевали и даже иногда бало­вали. Но сторонились. Она была слиш­ком горяча для них, эта маленькая де­вочка. Им было неуютно рядом с ней. Но они даже и не виноваты: сами по­судите, разве будет хорошо снеговику рядом с жарким костром?

Когда Принцесса стала подрастать, она часто слышала нелестные слова в свой адрес. Ведь она была так не похожа на свою семью! Принцесса не понимала, почему ее критикуют, и старалась быть Очень Хорошей Девочкой, но от это­го ничего, ничего не менялось. И она мечтала, что когда-нибудь вырастет и выйдет замуж за Прекрасного Принца, и вот тогда она подарит ему всю свою любовь — самую чистую, самую жар­кую!

Когда Принцесса подросла, многие Прекрасные Принцы на нее загляды­вались и искали ее расположения. Но она почему-то вела себя странно: раз­говаривала учтиво, улыбалась мило, дарила им свою дружбу и благорас­положение, но предпочтения не отда­вала никому, словно ждала кого-то.

- Эй, хозяева! Открывайте! Есть тут кто?

            В дубовую дверь требовательно стучала молодая девица в белом сарафане и белой же косыночке, из-под нее коса русая до пояса, через плечо – увесистая сумка с красным крестом.

            На ее призывы никто не отзывался, но красавица не оставляла своих попыток – видно было, что девица она настойчивая и своего добиваться привыкла. Наконец, послышались шаркающие шаги, оханье, шипение сквозь зубы, и скрипучий неприятный голос проговорил:

            — Кого там еще черт несет?

            — Кого черт несет, я не знаю, а я к вам своими ногами пришла, по доброй воле, на волшебную практику! Так что открывайте, я все равно не уйду!

            Залязгали замки и засовы, дубовые двери со скрежетом приоткрылись, в открывшемся проеме нарисовался тощий лысый старикашка в черном трико с отвисшими коленками.

            — Чего-чего? – пренебрежительно произнес он, оглядывая девицу в белом. – Волшебница, говоришь? А я вот тебя сейчас в жабу превращу – будешь знать, как к занятым людям лезть.

            — Вы – Кощей? – строго уточнила девица.

            — Ага, Кощей! – осклабился старик. – Самый злодейский из всех сказочных злодеев! Вот щас я тебя…

– Имейте в виду, на меня ваши пугалки не действуют, — невежливо прервала его девица. – Мне надо пройти практику, и я ее пройду! А вы мне в зачетном листе распишетесь.

- Распишусь, распишусь… Уж я тебя распишу под хохлому, — угрожающе пообещал Кощей, но закашлялся мучительно, до перханья, схватился за грудь и согнулся в три погибели.

- Дедуля, обопритесь на меня! – кинулась к нему девица. – И дышите, дышите. Вот так, глубже. Куда тут идти, говорите!

Вскоре она уже устраивала его на широкой лавке в комнате.    

ЧТОБЫ ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЛАСЬ

Моя вера в Бога треснула, пошатнулась и начала стремительно рушиться, когда мне пришлось похоронить сына. Ему было всего десять, он был умница и мамина радость, и у нас с ним было большое будущее. По крайней мере, я так считала. Но, видимо, Бог так не считал. Потому что в аварии, которая случилась средь бела дня, у автобусной остановки, погиб только один человек: мой сын. У машины, как выяснилось, внезапно отказали тормоза, водитель пытался что-то сделать, как-то вырулить, но… Позже его хватил обширный инфаркт, а моего мальчика не спасли. Там, на остановке, еще были люди, но им как-то повезло, а вот нам – нет. Это был явный недогляд Бога, потому что мой ребенок был ни в чем не виноват, и где в этот момент были его ангелы-хранители, в каких облаках витали, почему не оберегли, не спасли – я не знаю.

Скамейка на кладбище стала моим вторым домом. После работы – на час сюда. И выходные – здесь. Здесь, рядом с сынулей, который улыбается с портрета во весь рот и похож на Буратино. Здесь я чувствую себя живой, а дома – мертвой. Я должна быть рядом с сыном, и точка. Отец ребенка, мой муж, моих мыслей не разделяет, походов на кладбище не понимает, и вообще как-то отдалился. Он пытается мне внушить, что жизнь продолжается, а меня это раздражает, ведь для меня она закончилась. Я – на кладбище, я – вместе с сыном, а муж – как хочет. Мы давно уже почти не разговариваем.

- Здравствуйте. У вас водички не найдется? Надо таблетку запить, что-то сердце прихватило.

Я обернулась – рядом стоял старик. Тоже, наверное, к своим пришел.

- Да, пожалуйста.

Я подала ему бутылочку с водой, у меня всегда с собой – я тоже запиваю таблетки.

- Я присяду?

- Пожалуйста…

Он тяжело опустился на скамейку и взглянул на памятник.

- Сын?

- Да.

- Еще не проводили?

- Проводили. Год назад. Вон же, на памятнике дата есть.

- Мало ли что написано. Закопать и проводить – не одно и то же.

Слово «закопать» неприятно царапнуло. Он, похоже, заметил, потому что пояснил:

- Закапывают тело. А провожают душу. Душа возвращается к Богу, наше дело – проводить и отпустить.

Я начала закипать. Последнее время при упоминании Бога у меня начинает подниматься температура.

- Вот давайте только про Бога не будем, ага?

- Почему?

Старик смотрел простодушно и спросил без подковырки. Но меня уже понесло:

- Почему? Вы еще спрашиваете, почему? Потому что его нет! Иначе он не допустил бы этого. А если он есть – еще хуже, тогда вообще нет ему оправдания!

- Вы считаете, Бог должен перед вами оправдываться? – удивленно уставился на меня старик. – Смело. Даже дерзко! Но продолжайте, продолжайте!

- А что продолжать? Ваш Бог… Вот говорят – «всевидящий», «вездесущий», «милосердный». И где он был, когда на моего ребенка неслась машина без тормозов? А водитель после инфаркта – овощ, лежит, только моргать и может. И не накажешь! Хотя, может, это и есть наказание? Но он пожилой дядька, а мой сынуля только жить начинал. Ему, между прочим, всего десять было! И он вообще на тротуаре стоял! А тут тормоза… Вот скажите, это справедливо?

- А где вы вообще в этом мире видели справедливость, моя дорогая? – спросил старик. – Войны… эпидемии… голод… болезни… трагические случайности… Каждую секунду по всему земному шару умирают тысячи людей! Старых, молодых, совсем юных, даже еще не родившихся. С точки зрения родных и близких – несправедливо, потому что отобрали. С точки зрения Бога – необходимо, потому что целесообразно.

- Вот и я говорю – злой он и безжалостный, ваш Бог.

- Как вас зовут, милая?

- Вера. Меня зовут Вера.

- Вера… Какое имя хорошее. Но вы, Вера, еще слишком маленькая, чтобы судить о промысле Божьем. И вера в вас тоже пока ма-а-аленькая такая, детская. Неразвитая еще.

- Что?

- Вера, а как вы себе представляете Бога? Можете рассказать?

- Что вы такие вопросы задаете? Бог – это Иисус Христос, всем известно.

- Нет-нет… Иисус – сын божий, богочеловек. Такой, какими мы все можем стать, если постараться. А вот Бог-Отец – что это?

- Ну… — я замялась. – Наверное, по образу и подобию?

- Вот-вот, это часто говорят. Но это ошибка, Верочка. Не Бог «по образу и подобию» человеческому, а человек – по божьему. Бог – целое, человек – его частичка. Маленькая, но уникальная.

Мне давно следовало встать и уйти, но, как ни странно, я этого не сделала. Чем-то меня этот старик зацепил. А может, просто давно ни с кем не общалась?

- Так Бог-Отец, Создатель – это все-таки человек? – продолжал допытываться мой собеседник. – Или как?

- Наверное, все-таки нет, — подумав, решила я. – Я так думаю, это все сущее. Огромное. Непостижимое. Вся Вселенная и даже больше. Такой огромный организм! Потому что раз он создал все, значит, должен быть больше, чем создание.

- О! – поднял палец старик. – Сие правда великая есть. Создатель больше, чем создание. Огромный и непостижимый. Как же можно мерить его человеческими мерками? Он создал Вселенную, он до сих пор ее преобразует и улучшает. Наверное, с его точки зрения «справедливость» выглядит совсем по-другому. Если вообще существует! Потому что в строительстве чего бы то ни было главное не справедливость, а целесообразность. Иногда в процессе созидания ведь приходится чем-то и поступиться, да?

- Поступиться? Вы имеете в виду – моим сыном? Ну, знаете ли… — я задохнулась от негодования.

- Верочка… простите меня! Я вовсе не вашего сына имел в виду, — виновато тронул меня за рукав старик. – Я уже старый, масштабы другие. С возрастом начинаешь видеть мир не в деталях, а в общем. Ведь что мы для Создателя и для Вселенной? Песчинки! Даже мельче, чем песчинки.

- Да, бабочки-однодневки, — горько отозвалась я. – Нас много, нас не жалко.

- Не жалко, говорите… Верочка, простите, а вы брови выщипываете? – вдруг спросил старик.

- Что???

- Вы придаете форму бровям? Вижу, что да.

- Ну, допустим. А вам что за дело?

- Вот смотрите. Брови – это ваша часть. Это сравнительно постоянная часть, мало подвергающаяся изменениям. Брови состоят из множества волосков, которые расположены в определенном порядке, привыкли друг к другу, служат верой и правдой и прекрасно себя чувствуют. Отдельные волоски старятся и выпадают, а на их месте нарастают новые, молодые, но в целом брови неизменны. Это – заведенный порядок вещей. Вы следите за ходом моей мысли?

- Да, я слежу. Но я не понимаю…

- Сейчас поймете. Однажды вы смотрите в зеркало и решаете: надо бы придать бровям другую форму, проредить их. Это – акт волеизъявления. Берете пинцет и начинаете выщипывать. Два волоска, пять, десять… Они молодые и здоровые, они вовсе не собирались покидать место обитания, но их же не спрашивают. Им больно, они не готовы, они сопротивляются. Но безжалостный пинцет вырывает их с корнем, и они отправляются в небытие. Вам их не жалко?

- Но это же всего лишь брови… — растерянно сказала я.

- Возможно, мы для Создателя тоже своего рода брови, — философски заметил старик. – И нам, и нашему пинцету, не слышно, как оставшиеся волоски кричат и стонут: «О, нет!». Или «Мы его теряем, сделайте же что-нибудь!». Или «Он был так молод, это несправедливо!». Но мы не слышим, и потом – у нас есть план. Брови должны принять другую форму, и они ее принимают. Потом привыкают и существуют дальше, потому что жизнь продолжается. Вы корректируете брови по своей воле, а им остается только принять. Обижаться на пинцет? Но это всего лишь инструмент. Обижаться на вас? Безнадежно и бессмысленно. Ведь все, в конце концов, «по воле божьей». Понимаете, о чем я?

Я подавленно молчала. Аналогия с бровями меня как-то сбила с толку. Неужели мы для Бога – всего лишь какие-то брови? Хотя, наверное, даже мельче, чем брови. А он тем временем продолжал:

- Любой организм постоянно обновляется, в нем ежесекундно умирают миллионы клеток, и тут же рождаются новые. Я думаю, во Вселенной происходят аналогичные процессы. Ведь если «по образу и подобию», то законы одни и те же.

- И что тогда нам остается? – напряженно спросила я.

- Да много чего остается! Жить и трудиться во благо организма, — ответил он. – Плодиться и размножаться. Совершенствовать себя. Заботиться о близких, уважать дальних. А если что-то не в нашей власти – смириться. Не брови управляют нами, а мы бровями. Мы – целое, они – часть. Так и нам не дано руководить Богом. У него ведь тоже есть свой план, которого нам знать, увы или к счастью, не дано…

- Обидно. Так обидно… — прошептала я.

- Какой смысл обижаться на «огромное и непостижимое»? – усмехнулся он. – Логичнее расслабиться и довериться. Страдания ведь когда возникают? Когда мы не доверяем Создателю, считаем, что нас не любят, что с нами поступили несправедливо, и мы сами себя загоняем в ловушку, где страшно и беспросветно. Но если мы верим… Тогда есть свет, есть надежда, есть будущее, и можно жить. Я в этом убежден, Верочка.

- Мне до сих пор кажется, что я умерла вместе с ним, — посмотрела я на памятник.

- Но вы живы, божественный «пинцет» вас миновал, — сказал старик. – Поверьте, если вы живете, значит, вы еще нужны здесь. А ваш мальчик – он нужен там. Проводите его с Богом – и живите!

- Дети не должны уходить раньше родителей, — упрямо сказала я. – Вам просто меня не понять.

- Мне? Нет, я понимаю. Я проводил всех своих, всех. Супругу, сыновей, внучку. Справедливо, несправедливо – кто я такой, чтобы судить об этом? Так случилось.

- Ох, простите… Соболезную. Вам, наверное, очень одиноко?

- Они все здесь лежат. Но мне не одиноко, нет. Я прихожу сюда, на кладбище, и разговариваю.

- С ними?

- Нет, совсем нет. Им это уже не нужно, с ними Бог разговаривает. Я прихожу к живым. Посидеть рядом, поговорить, объяснить, утешить… Это то, что я могу и что мне по силам.

- А почему вы это делаете?

- Кто-то же должен. Чтобы жизнь продолжалась!

Да, он был прав: мне очень трудно было принять случившееся и отпустить сына, потому что я была уверена, что лучше знаю, как справедливо и как нужно. Но обижаться на Бога – смешно. Это все равно что брови, которые обижаются на свою хозяйку.

- Идите жить, Верочка. Любите мужа, рожайте еще детей, радуйтесь каждому дню и каждому событию. А вашему мальчику – светлая память.

- А он на меня не обидится? – спросила я, глядя на портрет сына.

- Он за вас порадуется, — твердо ответил старик. – Он ведь перестал быть Частью и присоединился к Целому. Значит, он теперь тоже – Бог. Вы в него верите?

Я верила, теперь – верила. Если мой сын тоже стал Богом, тогда конечно. Благодаря этому странному старику моя маленькая вера подросла и окрепла. А если не верить – можно с ума сойти, отравить всю жизнь в радиусе досягаемости, смять себя, разрушить все окружающее пространство и все равно ничего не добиться. «Господи, на все воля твоя…», — слова молитвы затрепетали, наполнились смыслом, я их наконец-то не просто поняла, а прочувствовала. Но была еще и моя воля, распространяющаяся только на мой маленький мир. «По образу и подобию» — это тоже теперь виделось по-другому. Если я сижу в оцепенении на кладбище и умерщвляю себя, это, скорее всего, отражается и где-то в большом мире. Я бросила последний взгляд на сына и волевым усилием подняла себя со скамейки.

- Спасибо, — сказала я. – Спасибо вам. Не скажу, что я совсем успокоилась, но я поняла и буду стараться. Теперь я пойду. Надо, чтобы жизнь продолжалась…

- С Богом, — напутствовал меня старик.

- А вы?

- А я, пожалуй, пока останусь. Вдруг кто-то еще сейчас убивается от горя, потерял веру и блуждает впотьмах?

- И вы подадите ему руку помощи и выведете на свет, — сказала я. – Чтобы жизнь продолжалась…

Автор: Эльфик
а

К вечеру Юлечка, как всегда, чувствовала себя совершенно вымотанной – ну просто выжатой как лимон и выпитой до дна.  Надо было бы сделать питательную масочку на лицо, и японский массаж, который занимает всего 12 минут и очень показан тем, кому сильно за 30, но сил хватило только на то, чтобы кое-как нанести ночной крем – и Юлечка со вздохом облегчения рухнула в постель.

Обычно она засыпала трудно: в голове еще долго крутились недодуманные мысли и недоделанные дела, а тут провалилась в сон сразу, как в колодец.

… Она летела в этот нескончаемый колодец, и ей было все равно. Она думала: «Вот сейчас достигну дна – и в лепешку, и тогда, наконец, можно будет отдохнуть, и кончится этот безумный марафон. Скорее бы уже дно!».

Но на дне ее ждало совсем не то, что можно было предположить. Чем дольше она летела, тем более плавным и замедленным становилось движение, как будто она попала в невесомость – так бывает только во сне. Еще когда она только почувствовала, что конец полета близок, снизу до нее донесся радостный гул – такой бывает на стадионах во время матчей и в толпе во время приезда суперзвезд. И когда она должна была с размаху врезаться в бетонное дно колодца, ее подхватили сотни рук – оказывается, на дне кто-то был! – и бережно куда-то понесли.

Юлечка не сразу смогла сообразить, что ее безвременный конец отменяется, и поэтому не дергалась, а смирно лежала на руках, хлопая глазами. Между тем гул нарастал, и уже можно было расслышать приветственные возгласы:  «Да здравствует!», «Дождались!», «Матушка-Кормилица прибыла!».

«Какую-то Матушку-Кормилицу встречают, — вяло подумала Юлечка. – На праздник попала…».

Тем временем Юлечку внесли в просторный круглый зал, который амфитеатром окружали зрительские места, и все они были заполнены. Ее же понесли в центр, там  было установлено что-то вроде помоста, покрытого коврами, а сверху водружен трон. Вот на этот трон Юлечку и посадили. «Как в цирке!» — подумалось Юлечке.

- Приветствуйте Матушку-Кормилицу! – завопил кто-то совсем рядом, и зрители в  амфитеатре вскочили в едином порыве и завопили так, что Юлечка на какое-то время оглохла. Зато зрение у нее осталось, и она вдруг разглядела, кто это там сидит, на зрительских местах.