Для меня по крайней мере. Произошла большая человеческая трагедия, оставаться равнодушным к ней нельзя, из случившегося нужно извлечь максимум уроков на будующее.

Почему для меня эта тема особенная? Наверное от того, что Ульяновская область попала в шлейф "Чернобыльского хвоста", три района обасти, и там, всё ещё выявляется радиоактивный фон, от элементов искусственного происхождения. СЭС говорит, что уровень в пределах допустимого, но я помню о том, что после аварии в Чернобые нормы были пересмотрены и подняты в несколько раз, они не соответствуют международным, и научно не обоснованы. Нет у науки достаточных данных для предсказание результатов, не нормально это, в природе не существует искусствееных изотопов, и никто не знает, как слабое радиоактивное излучение от них влияет на человека.

Хотя, приезжавшая недавно, Татьяна Голикова публично назвала последствия совокупности факторов: высокая смертность в натальной медицине, онкологии, эндокринологии... Я мог бы добавить к её выступлению, что в Ульяновской области пришлось создать специальные цекнтры для детей родившихся с необратимыми патологиями, родители от которых отказались, и то, что некоторые из родителей, как раз и есть те самые "ликвидаторы последствий аварии на Чернобыльской АЭС", которые сейчас не живут полноценной жизнью, а доживают, и кому-то нужно позаботится о их правах, поскольку самый распространенный диагноз у многих из них: "сосудистая деменция", очень выраженная... Врачи поймут, остальным лучше не знать никогда, что это означает, и, что стоит за столь "безобидным диагнозом".

Вот и авария, на Саяно-Шушенской ГЭС, является по сути, "поворотным пунктом" в истории России, каким некогда стал Чернобыль, вскрывший лживость властей и их готовность приносить в жертвы миллионы граждан, ради собственного благополучия.

В чем историчность данной аварии? В том, что она с ужасающей ясностью показывает, созданного в СССР хватит на пять, десять, двадцать лет, а дальше? Где столь грандиозные проекты? Где те инвесторы которые способны делать колоссальные вложения в производственную и технологическую инфраструктуру страны, с сверхдлительными сроками отдачи?

Какова роль государства в этих процессах? Какова экономическая политика государства? Достаточно ли жить на ренте природных богаств обширных территорий страны? Где те "хозяева" (которые "рачительно и рационально" ) готовы вкладывать собственные средства в развитие экономики страны? Или они лишь падальщики, использующие доходы от останков некогда могучего СССР, и жирующие на поглощении производимого на полуразрушенных предприятиях, с разваливающимся оборудованием?

Неужели та жертва, принесенная на алтарь корысти, равнодушия, собственничества и человеческой глупости ввиде человеческих жертв, исчисляемых десятками, не заставит власти пересмотреть отношение к людям, бизнесу, стране?  

А если, она заставит их думать и принимать решения, то может быть это и будет искуплением вины для неё, для этой власти? По ситуации, данная авария на ГЭС, тест для власти на лояльность к гражданам. 

И приведу цитату, для того, что бы показать масштабы трагедии не на языке цифр, и официоза, а токой кокой она видится людям:

---

Метрах в ста от турбины — стенд со "Схемой мест возможного нахождения работников Саяно-Шушенской ГЭС на момент аварии". Здесь три такие схемы — на отметках 315, 320 и 327. Красными точками на схемах обозначены эти места — "Два человека! Маляры Калинин В. А., Глагольев В. И.", "Четыре чел. — уборщики: Арышева В. П., Осинцева В. В., Дучина Л. Н., Биттень Л. Н.", "Туалетные комнаты: пять человек...", "Электрослесари: семь человек...". 

Выживших среди них нет. Есть те, кого нашли, и те, кого ищут. Вчера за утро нашли еще пятерых — на осушенных этажах. Работает 13 насосов, этажей — пять, за час вода уходит на полметра. До конца дня спасатели рассчитывали осушить все помещения машинного зала. 

Там, где сухо, разбирают завалы. Сотни людей перебирают камни, куски железа, бетонных балок, деревянные вешалки с плечиками... Оранжевый спасательный круг... 

— Что вам рассказать? — переспросил меня Олег Мякишев, невысокого роста усатый полнолицый человек.— Как мы драпали оттуда? Давайте, я расскажу. Я стоял наверху, услышал какой-то нарастающий шум, потом увидел, как поднимается, дыбится рифленое покрытие гидроагрегата. Потом видел, как из-под него поднимается ротор. Он вращался. Глаза в это не верили. Он поднялся метра на три. Полетели камни, куски арматуры, мы от них начали уворачиваться... Рифленка была где-то под крышей уже, да и саму крышу разнесло... Я прикинул: поднимается вода, 380 кубов в секунду, и — деру, в сторону десятого агрегата. Я думал, не успею, поднялся выше, остановился, посмотрел вниз — смотрю, как рушится все, вода прибывает, люди пытаются плыть... Подумал, что затворы надо закрывать срочно, вручную, чтобы остановить воду... Вручную, потому что напряжения-то нет, никакие защиты не сработали... 

— Почему? 

— Не было условий для срабатывания,— сказал подошедший довольно молодой человек, начальник смены машинного зала Дмитрий Мезенцев (он должен был принять вахту у начальника той самой смены).— Ничего не произошло, чтобы автоматика сама скинула затворы. 

— А начальник смены? — спросил я.— Он... 

— Его нашли сегодня,— сказал Дмитрий Мезенцев.— Он в будке на приемке смены был. Он и еще четверо. Сегодня достали. Один все-таки спасся, он на крышу будки успел выбраться. А Лалыка (начальник смены.— "Ъ") засосало в воронку девятого гидроагрегата. Нашли на 320-й отметке. 

— Я когда увидел, что затворы надо вручную сбрасывать, начал подниматься на гребень плотины,— продолжал Олег Мякишев.— Бегу, а тут на меня из-за поворота, из-за трансформаторов волна идет в метр высотой. И я убежал от нее. Мы не знали, куда бежать. Рации отключились, напряжения нет... 

— Вы думали о том, как это могло случиться? — спросил я их. 

— Да никак,— пожал плечами Олег Мякишев.— Этого никак не могло случиться. 

— Живых там, внизу, уже не может быть? — спросил я. 

— Живых нет,— сказал он.— Не может быть, никак. Вода холодная... Правда, один человек 15 часов в ней просидел, воздушная пробка образовалась, за люстру, кажется, уцепился... А женщина у нас работала, Гулина Валентина, ее три раза под воду затягивало,— так живая, только воды наглоталась, и теперь печень и почки отказывают, потому что вода масляная. 

В машинный зал вошел Владимир Путин. Он пошел вдоль разрушенных турбин, обогнул по верху машинный зал (спасатели в нескольких метрах от него укладывали тела погибших, поближе друг к другу), потом подошел к рабочим и спасателям. 

— Я за всех за них руку пожму вам,— сказал он одному из рабочих, Владимиру Кочетову. 

Тот разрыдался. 

— Только чтоб не забыли тех, кто здесь остался, в братской могиле,— показал он на разрушенный машинный зал, утирая слезы. 

Когда премьер отошел, рабочий рассказал, что зацепился за какую-то арматуру, когда все это случилось. 

— Переждал, пока затопится отметка... Потом меня вынесло водой на 150 метров из машинного зала, кто-то помог выбраться, не помню,— нервно рассмеялся он. 

Премьер в это время говорил с одним из спасателей — Александром Барковским. 

— Мы услышали голос,— рассказал тот потом.— На отметке 327 хорошо был слышен голос. Стали работать по шахтам вентиляции, прорубили дыру в одну шахту и вышли на помещение. Нашли человека, живого. Потом еще одного, тоже по голосу. Пробили две кирпичные стены и нашли. 

Я увидел, как между рабочими и спасателями ходит безо всякой, кажется, цели Владимир Кочетов. Он ко всем подходил, что-то говорил, опять отходил, просил телефон, говорил по нему кому-то, что ему надо сейчас наверх, там есть работа, ее надо делать... 

Я сказал ему, что лучше, может, отдохнуть хоть немного. 

— Вы уезжали отсюда хоть на ночь? — спросил я. 

— На ночь? — переспросил он.— Зачем отсюда уезжать? Здесь, в этом машинном зале, все друзья мои остались. Все. Их надо достать. Живых нету, однозначно. А тех, кто там остался, надо достать. 

— Вы когда домой-то поедете? Там же ждут вас. 

— Поеду,— сказал он.— Но не знаю когда. Да семья тут рядом живет, в Черемушках. Или, вы говорите, в больницу? Нет, что мне в больнице делать? Мне здесь проще быть, чем в больнице. 

— Да ваше состояние... 

— У меня прекрасное физическое состояние,— оборвал он.— Царапины и ушибы — это ни о чем не говорит. И у меня еще много работы. 

Я еще несколько минут смотрел, как он переходит от спасателей к сотрудникам станции, от пожарных к охранникам, не в силах остановиться возле кого-нибудь из них. Наверное, ему и правда так было легче. 

Премьер провел совещание на ГЭС. 

— Это большая трагедия,— сказал он.— Если железяки восстановим, то людей не вернуть, и это самая большая беда. 

Компания "РусГидро" к этому времени решила выплатить семьям погибших по 1 млн руб. 

— Это правильное решение, но недостаточное,— сказал Владимир Путин.— Эти выплаты нужно распространить и на семьи пропавших без вести. 

На самом деле он говорил о том, о чем просил его Владимир Кочетов. 

— Мы видим, что произошло, знаем, что произошло, и не надо делать вид, что что-то кому-то неясно. 

Он, очевидно, имел в виду то, что не должно быть иллюзий, что те, кто пропал без вести, погибли, и компании "РусГидро" не стоит делать вид, что надежда есть и что по этой причине платить деньги тем, кто числится пропавшим без вести, не стоит, по крайней мере пока. 

Владимир Путин первым вслух сказал, о чем здесь все и так знали: что надежды больше нет. В свое время он сказал примерно такие же слова женам моряков "Курска". Я был тогда в зале видяевского Дома офицеров и видел, как сидевшая рядом со мной женщина, ни разу ни на секунду не заснувшая за неделю поисков, через минуту после слов Владимира Путина спала мертвым сном в кресле. Жить с такой ужасающей ясностью оказалось легче, чем надеяться на невозможное чудо. 

(здесь)