Интересно, что будет, если с рождения держать человека в искусственной среде, лишенной одного из трёх основных цветов?
По нашим субъективным ощущениям, цветами этими являются красный, синий и жёлтый. Если по данным науки офтальмологии — красный, синий и зелёный. Офтальмология утверждает, что жёлтый цвет, кажущийся нам цельным и основным, сам по себе состоит из красного и зелёного, а зелёный — кажущийся нам состоящим из синего и жёлтого — на самом деле как раз цельный и основной. Но подтверждают ли это хоть чьи-нибудь личные ощущения?
Предположим, что мы выбрали для изъятия синий цвет — с ним меньше всего накладок. Жёлтый, красный или зелёный цвет изымать небезопасно, покуда не прояснены окончательно их родственные связи в нашем субъективном восприятии — не получится ли так, что, отказавшись от красного цвета, мы будем вынуждены отказаться и от жёлтого, а, выкинув из схемы зелёный, незаметно избавимся и от синего? Но синий цвет, кажется, изымать относительно безопасно.
Мы выращиваем человека с рождения в специальной изолированной среде — быть может, даже виртуальной? — где ему никогда не встретится что-либо синего цвета.
Или даже зелёного?
В конце концов, кто знает, не является ли наше субъективное восприятие зелёного цвета как состоящего из синего и жёлтого врождённым свойством мозга, — и нам ведь не нужно, чтобы наш подопытный случайно догадался о существовании синего цвета, мысленно вычтя из зелёного жёлтый? Конечно, если так рассуждать, то он теоретически мог бы вычислить и зелёный цвет — путем вычитания красного из жёлтого — но здесь я относительно спокоен, поскольку субъективно жёлтый цвет смесью красного и зелёного никак не кажется.
Иная проблема — белый цвет.
Объективно он состоит из всех доступных зрению цветов сразу, но следует ли лишать доступа к нему нашего подопытного? Думаю, что нет, поскольку субъективно цветовые составляющие в белом свете не ощущаются, а в восприятии его задействованы скорее цветослепые палочки, чем цветочувствительные колбочки. Скорее всего, мы воспринимаем белый цвет примерно так же, как и дальтоники.
Итак, мы выращиваем человека в искусственной среде, начисто лишенной синего цвета. Мы дожидаемся, пока человеку этому не исполнится тридцать лет — окончательное окостенение мозга и стабилизация личности — после чего показываем ему этот цвет.
Сможет ли он его воспринять?
Сможет ли он осознать, что видит нечто качественно новое?
Есть, конечно, и иной потенциально неблокируемый источник сведений о цветах — фосфены и пылающие круги в глазах. Не исключено, что при первой же встрече с предметом синего цвета наш пациент воскликнет: «Так это же тот самый цвет, который имеют некоторые воображаемые картинки, возникающие в голове при полном мраке или при надавливании на веки. Вот уж не думал, что этот цвет может иметь что-то реальное!»

Субъективное время.
Загадка, о которой я задумался во время поездки в автобусе.
Дети.
Их бойкая болтовня в автобусе особенно стимулировала эти думы. Старики обычно разговаривают степенно и неторопливо, молодёжь — трещит так, что, кажется, едва успевает сама понять смысл своих слов. Быть может, соответствует истине то научное исследование, итоги которого показали, что секунда старческого времени равняется полутора-двум секундам детского времени, или около того?
Сомнительно.
Прежде всего неясно, как это можно было бы измерить. Покуда мы не имеем доступа к qualia — первичным элементарным ощущениям — мы не в силах зарегистрировать, не ощущаешь ли ты красный цвет, как я ощущаю синий, и не равняется ли твоя секунда моему дню.
По косвенным признакам?
Ну да, в случае соответствия секунды дню это не составит труда. Ну а если речь не о столь разительном неравенстве? Измерять скорость реакции, быстроту нажатия человеком кнопки в ответ на резкий звук? Однако скорость реакции может отличаться от ощущаемых темпов субъективного времени в целом.
По ощущениям длительность нашей личной секунды как будто не сильно меняется с годами. Мы смотрим из года в год одни и те же фильмы, мы разговариваем из года в год с одними и теми же людьми, — и никогда нам не кажется, что затянутая прежде сцена вдруг оказалась короткой, или что на произнесение слога «ра» теперь тратится гораздо больше времени.
Хотя, конечно, при постепенных изменениях в мозгу мы могли бы этого и не обнаружить. Как выявить разницу?
Тут у меня возникла идея эксперимента, отчасти похожего на уже описанный выше.
Помещаем человека в изолированную среду без обычных биологических объектов, не раскрывая ему целей опыта. Ему позволяется есть, пить, читать книги, смотреть любые видео, играть в компьютерные игры и свободно передвигаться — но только по ограниченных размеров жилищному комплексу без выходящих на улицу окон. Хотя чтение и даже написание книг, возможно, следует запретить — чтобы у подопытного поневоле возникло больше интереса к просмотру фильмов и к компьютерным играм.
Вся техника и всё программное обеспечение в пределах комплекса специально модифицированы. С каждым днём все просматриваемые подопытным фильмы и видеоролики прокручиваются чуть-чуть быстрее — может быть, на десятую долю процента. Все часы в помещении начинают тикать чуть-чуть стремительней. То же самое происходит со специально настроенными видеоиграми.
Вопрос, как быстро подопытный заметит, что происходит неладное?
И заметит ли он вообще?
Если же нет — интересно было бы ознакомиться с его ощущениями через год или два такой жизни после первого выхода на улицу.

Ровного счёта ради стоило бы измыслить третий эксперимент подобного вида. Но на ум, как ни печально, не приходит пока ничего.