Нахожусь я, значит, в некоей чёрной подворотне, и вижу из неё чёрно-белый индустриальный район — всё серое-серое, небо тоже не то пасмурное, не то просто выцветшее, повсюду безликие многоэтажки. В похожем районе я жил в детстве, но тот не был настолько серым и выгоревшим.
Думаю почему-то: «Знать, война тут была».
Что-то в виде многоэтажек, наверное, на мысль навело?
Понимаю, что вокруг меня сон, — понимаю почти сразу, едва только в той подворотне себя нашёл, — но при этом отношусь к сну всерьёз, словно к возможной трансляции прошлого или будущего. Обнаружив какого-то старичка, бомжа с виду, расспрашиваю его: «А что, Федя, войны никакой у вас тут не было?»
Старичок ничего не понимает — «Ась?» — но в итоге всё же что-то до него доходит.
И он называет дату.
Невнятно.
Что-то вроде «В восьмидесятых-пятидесятых».
Я понимаю, что правды о дате и причине войны мне уж не узнать.

Переворачиваюсь с боку на бок в своей постели...
И — бац! — снова нахожусь в ярком сне. И чётко понимаю это. Район уже как будто другой, дома более старинной архитектуры, всё вокруг вечернее и цветное.
И чувство такое — неясно почему — что перенос этот не случаен. Первая мысль: может, подсознание телепортировало меня во времени поближе к моменту начала войны, к её истокам, чтобы я смог собственными глазами всё увидеть и разглядеть?
А вокруг — красиво, блин.
Фонари.
Яркая луна.
Свет её так и играет в тучах, переливаясь цветными бликами, словно в компьютерной игре какой-нибудь. Я не могу нарадоваться на своё подсознание — так красиво всё создавшее. И даже, когда нога моя проваливается в лужу, первая мысль: «Ух ты, как реалистично, ура! Обычно у меня во сне тела вообще как бы нет».
Мелькает мысль, не взлететь ли. Я частенько летаю в осознанных снах, хотя обычно забываю об этом, но тут — во сне — память о прошлых сновидениях стала мне почти открытой. Нет, лучше всё же не взлетать — иначе я могу быстро забыть о своих целях, как вроде бы уже случалось раньше.
Слышу, как где-то бухтят. Активно бухтят.
Митинг?
Иду на звук, но голоса какие-то непонятные. Не по-русски базарят. Ну да, с чего я взял, что везде и всегда обязаны говорить по-русски? Хотя старичок тот вроде по-русски говорил, но об этом я уже потом вспомнил.
С огорчением просыпаюсь.

Переворачиваюсь опять с боку на бок...
Ну, лафа. Опять в ярком осознанном сновидении. Район почти тот же, но стало уже потемнее. И главное — я слышу и понимаю голоса окружающих, хотя звучат они теперь однообразно и тонко, как будто поверх их оригинальной речи накладывается тембр переводчика. «Ну, подсознание, ну, молодчина. Даже последнюю поправку учло».
Иду, как прежде, на звук.
Впереди возвышается деревянная баррикада какая-то, вроде высоченного забора в несколько метров. Обойти? Можно бы, но интуиция решительно не советует, намекая, что тогда я могу выйти за край сна или ещё какая-нибудь ересь стрясётся. Я ведь и так шёл вперёд не столько «на звук», сколько «по интуиции».
Залезаю на верх забора.
Раздающиеся впереди голоса — по ту сторону заграждения? — обсуждают откровенный бред. Как будто полиция и демонстранты спорят между собой — о чём? — об этических аспектах кошачьей стерилизации. Нет, я точно в Будущем, судя по градусу абсурда.
Ух ты, какой я смелый.
Наяву у меня — на такой высоте — уже все мышцы бы от ужаса свело. Потом бы весь покрылся. А тут — ничего, перекидываю ногу через край забора...

Чёрт.
Проснулся всё-таки, вышел за «край сна». Уже окончательно.