Сейчас у нас на русском радио организован цикл передач навстречу 70-летию Победы, в которых ветераны делятся своими воспоминаниями о войне. Иногда слово дают и беженцам войны, и людям детство которых пришлось на военные и первые послевоенные годы. Под этим впечатлением я тоже решил предаться воспоминаниям.
Моя семья до войны проживала в Гомеле. Но в 1940 году отца мобилизовали на службу в войска НКВД и направили а Брест, где он служил шофёром при каком-то чине местного НКВД. Мать с моим братом 1938 года рождения поехала вслед за ним. В начале июня 1941 года она на седьмом месяце беременности вернулась в Гомель к своей матери, где рассчитывала на помощь в период родов и после. Вскоре началась война. Завод Гомсельмаш, на котором работали брат матери, её сестра с мужем, а раньше работал и отец, начала срочную эвакуацию в город Курган на завод Кургансельмаш. Брат мамы, который был парторгом цеха, ушёл политруком на фронт. Муж её сестры был направлен в ополчение и вскоре погиб. Его имя в числе нескольких погибших ополченцев вписано на стеле у завода Гомсельмаш. А мать получила возможность эвакуироваться вместе с заводом.
Отец, вместе со своим начальником и его семьёй, прихватив с собой какую-то важную часть архива НКВД, под обстрелами пробивались на восток. Где-то уже за Минском они были остановлены красноармейским кордоном и направлены на переформирование. Отец стал на машине подвозить снаряды на артиллерийские позиции. Так он провоевал полтора года, до тех пор пока однажды в его машину при обстреле не попал снаряд. По счастливой случайности отца в тот момент в машине не было. Он находился сравнительно недалеко и был ранен двумя осколками в лёгкое и в ногу. Самостоятельно добрался до санчасти, а затем был эвакуирован в госпиталь. Командир его подразделения написал в Курган сообщение о смерти отца, считая его погибшим в машине, от которой ничего не осталось. Всё это было в ходе Ржевско-Сычёвской операции. Надо сказать, что этой операцией длительное время руководил маршал Жуков. Операция длилась почти полтора года. Красная Армия тупыми атаками с огромными потерями завоёвывала отдельные селения и высоты, но через какое-то время уступала их противнику. По статистике в ходе операции Красная Армия потеряла убитыми и ранеными 193,7 тыс. человек, у Вермахта потери составили 31,3 тыс. человек. Впоследствии Жуков никогда не упоминал о ней.
Маме тяжело пришлось в дороге. Она рассказывала об одном страшном эпизоде, как одна женщина выбросила из поезда своего новорожденного ребёнка в порыве отчаяния, что не могла его кормить и не было возможности получить медицинскую помощь. Мама с другими своими родственниками в общем количестве 9 человек, из них 5 детей, получили комнату в жактовском доме. Я родился 20 августа. В этот день немецкие войска вошли в Гомель. Мать отдала меня в ясли и стала работать на заводе. В яслях я заразился всевозможными детскими болезнями, болел рахитом. Сейчас уже мало кто знает, что это такое. Это скелет с вздувшимся животом и искривленными ногами. Пришлось забрать меня из яслей и спасать дома. В 1943, после скитаний по госпиталям, нас разыскал отец. Он передвигался на костылях. Раненная нога его была загнута и не разгибалась. Но он сразу же устроился на работу, а мать получила возможность больше бывать дома. Мы занимали в комнате два угла по сторонам от входа. Я спал на сундуке. Однажды ночью в дом забрались воры. Тогда всё представляло ценность: и одежда, и утварь. Один из воров поднял крышку сундука, я закричал и разбудил родителей. Воры сбежали, теряя на бегу кое-какие вещи. Отец гнался за ними на костылях. Конечно, никого не догнал, но подобрал брошенное.
У меня сохранились в памяти некоторые моменты той жизни, начиная с 4-х летнего возраста. Я помню эту комнату, которая казалась мне большой. Из окон комнаты, в месте, где размещалась жена маминого брата с двумя дочками, была видна 2-х этажная деревянная школа напротив нашего дома, в которую пошли учиться старшие дети и мой брат. Во дворе росла большая яблоня с маленькими красными яблочками - райками.
Война закончилась. Пришёл с фронта мамин старший брат. Он закончил войну в Будапеште. У него было много наград, золотые офицерские погоны и трофейный радиоприёмник. Отец мой был представлен к ордену Красной Звезды, но получил его после войны, и была у него медаль За боевые заслуги. В начале войны награды давали очень скупо.
Пришло время собираться домой. Первыми уехали бабушка с семьями старшей дочери и сына. Вскоре бабушка написала письмо, что её небольшой дом, который она купила ещё в 20-е годы, цел. Человек, который в нём жил, быстро ретировался. Видно, не хотел разбираться с властями из-за своего сотрудничества с немцами во время оккупации. Кое-какую мебель вернули также без споров соседи. Улица наша делилась в примерно равном соотношении на русских и евреев. Большинство русских семей никуда не эвакуировались. Некоторые оставшиеся старые евреи были выданы в гестапо.
В начале 1946 года отец получил место в теплушке (товарный вагон с печкой-буржуйкой на входе) для нашей семьи. Эшелон готовился к отправке и стоял где-то на сортировочных путях. Отец находился там, а мама со мной, братом и кое-какими пожитками торопилась туда. Помню, что мне приходилось всё время бежать, а мама со слезами уговаривала меня не отставать. В конце концов мы не опоздали и заняли своё место на верхних нарах возле маленького окошка. Я в основном всю дорогу и лежал на этих нарах, накрытый всем, что у нас было и смотрел в окошко. А дорога была очень долгой - больше месяца. Откуда бралась еда, я не знаю. Помню, что самое вкусное был хлеб, посыпанный сахарным песком. В марте мы добрались до Гомеля.
У бабушки дом состоял из одной большой комнаты (порядка 4х4 метра), двух маленьких комнат и пристроенной с низким потолком кухни. Нам выделили одну из маленьких комнат, в которой вмещались родительская кровать и шкаф. Раскладушка, на которой я спал ставилась в проходе. Ещё у нас была маленькая тёмная прихожая, в которой вместился стол и диванчик для брата. Отец вскоре прорубил окно в этой прихожей, и она стала нашим проходным зальчиком. Отапливалось всё кухонной печкой и грубкой на стыке всех комнат. Ещё у бабушки был участок земли с несколькими фруктовыми деревьями и огородом. Его дальний забор выходил на соседнюю параллельную улицу.
Быт постепенно налаживался. Отец уже обходился без костылей, хотя и сильно хромал, и вернулся к шофёрской работе на завод Гомсельмаш. Дома он тоже беспрерывно трудился, что-то сооружая и ремонтируя. Мама тяжело работала в литейном цеху этого завода.
Меня пристроили в детский сад при заводе. Но для меня это было детской каторгой. Я не мог есть ту еду. Воспитательницы хватало только на уход за проблемными и больными детьми. Игрушек было достаточно, но играть ими не разрешалось. Они были красиво расставлены в углу и предназначались для показа комиссиям. Заняться было буквально нечем, и через пару недель такой жизни я просто сбежал домой, хотя это было довольно далеко и опасно, так-как дорога шла по железнодорожным путям и переездам. В семье решили оставить меня дома, а маме уйти с работы, тем более, что ей было уж очень тяжело.
На улице было много детей разных возрастов. В детский сад никого не водили. Дети были представлены самим себе. Это никого не беспокоило, да и не было опасным. Делились на группы согласно возрастам. Игр было бесчисленное множество. Никакой инвентарь при этом не требовался. Игрушки были в основном самодельные: вырезанные из половой доски с пазом самострелы с натянутой резинкой, колёса, управляемые специально выгнутой проволокой, самодельные ходули, чижик с лаптой, городки, самокаты на трёх подшипниках. Подшипники давали пленные немцы, которых вели через нашу улицу для работы на находящемся поблизости шарикоподшипниковым заводе. Улица развивала и закаляла, прививала больше хорошего, чем плохого. Конечно, были и хулиганские элементы, но не они служили образцом для подражания.
Родители никогда не отказывали в выдаче мелких денег на покупку интересных книг и настольных игр. В 6 лет я научился играть в шахматы. Не помню, чтобы нас за что-то наказывали. Сами делали выводы: что такое хорошо, и что такое плохо. Помню как-то у соседей я увидел куст красной смородины (у нас эти ягоды назывались поречки). В нашем саду таких крупных ягод не было. Я просунул руку в щель забора, чтобы сорвать веточку. Но старуха-соседка схватила мою руку и принялась стыдить меня за воровство, грозить милицией и родителями. В конце концов она меня отпустила, но это, видно, был урок на всю жизнь. Как бы там ни было, но я никогда в жизни не брал чужого.
На свои мелкие потребности мы и сами добывали честные деньги. Основными источниками были сбор цветных металлов и сдача паданки яблок на находящийся поблизости винзавод. За 1 кг меди давали 1 руб. 65 коп. (до реформы 1961 года). Билет на детский сеанс в кино стоил 1 руб. А в актовом зале МГБ на соседней улице крутили трофейные фильмы, и детей пускали за 50 коп. с местом на полу перед первым рядом.
В 1948 у меня появился ещё и младший брат. Я его очень любил, с сэкономленных денег покупал игрушки. В этом же году я начал учиться в школе. С записью в школу возникла проблема. Дело в том, что в этот период в стране началась новая национальная политика. В Гомеле часть школ стали переводить на преподавание на белорусском языке. Были подготовлены все учебники на белорусском языке. Наш район был предписан к такой школе, хотя мой брат учился в школе, которая осталась русской. Родителям с трудом удалось и меня определить в эту русскую школу. Белоруссия в части языка была да и сейчас остаётся специфической республикой. Всё население говорит на русском языке, в деревнях говорят на так называемом деревенском языке, но он далёк от белорусского. Более того, белорусов вокруг себя я не видел. Все соседи были или русские или евреи. В школьном классе было то же самое. В русских школах было 2 урока в неделю белорусского языка и литературы. Это давало возможность знать язык в той степени, чтобы понимать новости по радио. Некоторые газеты печатались на белорусском языке, но их выписывали по принуждению или в качестве нагрузки к другим изданиям.
В 1949 неожиданно умерла бабушка. Ей было 64 года. В доме получилось так, что мамина сестра с сыном занимала значительно большую часть дома, чем наша семья из 5 человек, хотя мама имела такие же права на наследство. Стали портиться отношения между сёстрами и встал вопрос о переделе дома. В конце концов дом разделили на две отдельные части с разными входами. Немного сдвинули перегородку за счёт тётиной большой комнаты. А тут ещё мамин старший брат решил тоже что-нибудь урвать. На жилую площадь претендовать не приходилось - у него была жилплощадь, представленная заводом. Так он заявил, что хочет построить дом на половине участка при доме. На самом деле дом таки построила, но другая семья, перебравшаяся из района. Понятно, что это была какая-то финансовая афера. Тем не менее родственные отношения сохранялись, а обиды, если они и были, прятались внутри.
В школе дела у меня шли хорошо. Класс был дружный, учителя хорошие. Слабым местом у меня была только физическая подготовка. К четырнадцати годам я для себя уже решил, что по окончании седьмого класса пойду в техникум. Конкурсы в институты были большие, а для евреев к тому же ставили дополнительные препятствия, порой непреодолимые. Это показал и опыт моего двоюродного и родного братьев, которые в школе учились на отлично. Выбрал для поступления строительный техникум и в последствии не пожалел. Все сессии сдавал на пятёрки. Правда, после первой сессии мне не только не дали повышенную стипендию, но и вообще не дали никакой. Это было прямым нарушением положения о стипендиях, и я написал жалобу в республиканскую молодёжную газету "Знамя юности". Ответ был тот же, что и от директора техникума: отказано из-за отсутствия средств. Тут следует ещё добавить, что для получения стипендии нужно было представить справку о материальном положении семьи. В моей семье на зарплату отца порядка 100 рублей приходилось ещё 4 иждивенца. Однако, контингент в техникуме был такой, что я оказывался чуть ли не самым обеспеченным. А у детей из сельской местности справки о зарплате были практически нулевыми. 6 ребят в группе были из детдома. Им давали стипендию вне зависимости от успеваемости, а также одежду и питание.
В техникуме пришлось серьёзно заняться физической подготовкой. На первом же занятии по физкультуре физрук повёл нас в речной бассейн, велел прыгать в воду и плыть на время. Я плавать не умел, прыгать в глубокую воду не стал и получил незачёт по плаванию. Было стыдно. В следующее лето я научился плавать и даже разными стилями. Первоначально я не мог подтянуться на турнике и прыгнуть через козла. Записался в секцию общефизической подготовки. Прогресс был существенным. Через год я уже свободно подтягивался на турнике 12 раз, прыгал через коня с кувырком и метал гранату на норматив ГТО. Но более серьёзно я занимался шахматами и стал перворазрядником.
В то время в образовании уделялось много времени для освоения рабочими профессиями. Уже после первого курса нас послали на трёхмесячную практику на строительство рабочего посёлка для стеклозавода. Обучили специальности каменщика. Последующую практику с двумя ребятами я проходил в Риге. Тут было интересно во всех смыслах. Жили в общежитии возле клуба иностранных моряков. Там была как бы другая страна. Рижане в разных сферах умудрялись заработать дополнительные деньги. На строительстве жилого дома, где я работал, латыш мозаичник предложил мне подработать после работы. Оказалось, что он отливал в подвале дома мозаичные кладбищенские кресты. Думаю, что прораб стройки знал об этом. Я согласился и неплохо заработал. Магазины в Риге были совсем другие. Одежду продавали более модную. А тогда как раз наступил пик увлечения молодёжи модой, что называлось стиляжеством. Помню я хотел купить себе недорогой, но пошитый по моде костюм. В магазине не подобрал подходящего. Тут ко мне подошёл продавец и выяснил, что я хочу. Затем повёл меня на склад и я там выбрал то, что и хотел и по цене дешевле, чем рассчитывал.
После третьего курса в 1958 году я с приятелем был направлен на практику в Гомеле на строительство административного здания завода шарикоподшипников. Работу с нас требовали, но оплачивать не хотели. Мы пошли в горком комсомола и попросились на стройку на целину. Нам выдали комсомольские путёвки. Ехали туда эшелоном Гомельской области в товарных вагонах. Добирались долго. Высадили нас на станции Джаксы Акмолинской области и направили в зерносовхоз Джаксинский. Поселили в сооружении, которую я бы назвал большой землянкой. Это был вырытый в земле котлован, перекрытый лёгкой кровлей, и нары. Рядом был искусственный пруд. Питьевая вода привозная и никаких уборных. Женская часть жила конечно в другом месте. Работать пришлось на строительстве двухэтажной школы. В ней надо было только до 1 сентября выполнить внутренние работы. Стали штукатурами. Обедали в столовой за деньги. Как-то пришли в столовую, а она закрыта. Вышла заведующая и сказала, что нет дров. Хотите пообедать - наколите дров. Жлобы механизаторы были выше того, чтобы бесплатно работать. А нам не привыкать. Дома я любил колоть дрова. Но это были совсем другие дрова - сплошные коряги. С помощью клиньев справились. Нам дали бесплатно вкусный обед и предложили колоть дрова постоянно. Появилась дополнительная экономия средств. Всё шло нормально, но мой товарищ поранил руку, и рана стала загнивать. Работать с раствором он уже не мог, и его перевели в ночные сторожа. Как-то с перепою самогоном умер один механизатор, и его до приезда следователя поместили в эту школу. Сидеть всю ночь рядом с покойником было мягко говоря не из приятных, и я пару ночей дежурил с ним вместе. В конце июля прогноз погоды стал сообщать о резком похолодании и даже выпаданию снега. А стояла жара. Мы не верили в такой прогноз. И напрасно. Но руководство верило. Все приехавшие, в том числе и я, были сняты со стройки и направлены в поля. Меня поставили на копнитель к комбайну сбрасывать брикеты соломы. Работали по 12 часов. Солома с землёй бьёт в лицо, забивает глаза. Очки мало помогают. Через несколько дней на моё счастье решили отцепить копнители. Солома летела по полю, но комбайны пошли быстрее. Я вернулся на стройку. В последний день июля подул сильный ветер и резко похолодало. А утром 1 августа мы вышли из своей землянки, а вокруг всё белое. Тепло уже не возвратилось. Скошенная пшеница по методу раздельной уборки сгнила, а ту, что торчала из снега, ещё пытались как-то убрать. В этом холоде и неустроенности, конечно, хотелось быстрее уехать домой. Но нас держали ещё до ноября. И только к 7 ноября мы прибыли в Гомель. Правда, ехали уже в нормальных плацкартных вагонах.
Каждый учебный год в техникуме начинался с месячной поездки в колхозы на уборку картофеля. Глядя на жизнь колхозников, мне всегда было жалко их. Да и нам было нелегко в этот период. Помню поездку в деревню Ухов (чуть ли не Глухов) недалеко от Гомеля, но добирались по реке. Поселили нас 9 ребят к одной пожилой женщине, живущей с 20-летней дочкой. Нам давали картошку в достаточном количестве, ржаную муку, из которой хозяйка пекла в печи хлеб и по кружке молока на день. Хата - одна комната с печкой и сенцы. Спали мы на полу на охапках сена. Никакой живности. Как-то мы разговаривали о колбасе. Хозяйка прислушалась и вмешалась в разговор. И как это вы едите эту колбасу? Вот я была в городе и купила, так и есть не могла. Оказывается она купила ливерку для собак и то какого-то несъедобного сорта. Картошку убирали и в дождь и без выходных. Колхозник с плугом на лошади распахивал нам борозду, и вперёд. Конечно, не выбирали картошку вчистую. Но колхозники были довольны. Они имели возможность собрать после нас кое-что и для себя. Месяц пожить так ещё можно вытерпеть. Но всю жизнь? Недаром потом вся сельская молодёжь побежала в города.
Техникум я закончил с красным дипломом, попал в так называемые 5%, т.е. с правом поступления в вуз без отработки. Право то было, но подготовка была явно недостаточная. Техникумская общеобразовательная программа отличается от школьной. А ещё требовалось сдавать иностранный язык. А у меня получилось так, что в школе с 5-го по 7-й класс я учил английский, а в техникуме меня включили в немецкую группу. В результате я не знал никакого. Но как-то подготовился за 2 месяца и сдал приёмные экзамены на 4 и 5. Стал учиться на строительном факультете и открыл новую страницу своей биографии.
Детство кончилось.
Серия сообщений "Война 1941-45(4)":
Часть 1 - Маршал Кошевой
Часть 2 - Маршал Бабаджанян
...
Часть 14 - Медали за оборонительные бои 1941-1942 годы (продолжение)
Часть 15 - Города воинской славы на марках России 2014 года
Часть 16 - Дети войны. Личные воспоминания
Часть 17 - Города воинской славы. 2015
Часть 18 - Военные контрразведчики. 2015
...
Часть 27 - Герой Советского Союза А.П. Маресьев (1916-2001)
Часть 28 - Оборона Брестской крепости. Продолжение.
Часть 29 - Ельнинская операция и оборона Ханко. 2016
Начало темы "Луи Ленен на марках разных стран" - Рубрика: "Художники разных стран - 3".
