26 апреля исполнится 25 лет крупнейшей на Земле ядерной катастрофе — взрыву на четвертом энергоблоке Чернобыльской АЭС. Долгое время правды об этом не знал никто, даже высшее руководство страны. Сегодня, спустя четверть века, известно больше, но не все. Остались загадки, но главное, так и не реабилитированы люди, которых просто сделали «стрелочниками», возложив на них всю тяжесть ответственности.
Считается, что на ЧАЭС рвануло 26 апреля 1986 года в 1 час 23 минуты ночи, когда дежурная смена проводила на четвертом реакторе, сданном в эксплуатацию всего за два года до этого, плановый эксперимент. Однако достоверно точное время аварии так никем и не установлено.
Народу через газету «Правда» объявили: «Авария произошла из-за ряда допущенных работниками электростанции грубых нарушений правил эксплуатации реакторных установок». Вину за взорвавшийся реактор, гибель 30 человек, ущерб в 2 миллиарда рублей переложили исключительно на оперативный персонал и руководство станции.
Бывший директор ЧАЭС Виктор Брюханов, депутат, лауреат и орденоносец, был объявлен преступником, получил 10 лет лагерей. Вместе с ним были осуждены пятеро подчиненных — главный инженер Николай Фомин, его заместитель Анатолий Дятлов, начальник реакторного цеха Алексей Коваленко, начальник смены станции Борис Рогожкин и инспектор Госатомэнергонадзора Юрий Лаушкин. Фомина и Дятлова также приговорили к 10 годам, Рогожкину дали 5 лет лагерей, Коваленко — 3, Лаушкину — 2. Приговор обжалованию не подлежал. Материалы дела и сведения об аварии засекретили.
Начальника смены блока Александра Акимова, оператора реактора Леонида Топтунова и начальника смены реакторного цеха Валерия Перевозченко тоже бы посадили — от позора их «спасла» смерть. Их женам и детям не преминули напомнить: ваши мужья и отцы — преступники. Каждому пришла по почте бумага из прокуратуры: «Уголовное преследование прекращено на основании статьи 6 п. 8 Уголовно-процессуального кодекса УССР 28 ноября 1986 г.»
Чернобыль, май 1986 года
Судили людей по статье 220 УК Украинской ССР — за неправильную эксплуатацию взрывоопасных предприятий. Но атомные электростанции ни по одной инструкции не относились к взрывоопасным объектам, судебно-техническая экспертная комиссия сделала это задним числом, рассказал изданию бывший замдиректора ЧАЭС по кадрам Иван Царенко.
Только годы спустя рассекретили протокол заседания Политбюро ЦК КПСС от 3 июля 1986 года с пометкой: «Сов. секретно. Экз. единственный. (Рабочая запись)». Выяснилось, что четвертый реактор ЧАЭС серии РБМК-1000 (реактор большой мощности канальный; такие до сих пор обеспечивают почти 50% атомной энергии в России, за рубежом их не используют) обладал рядом конструктивных недостатков.
Но в советское время советская техника должна была оставаться самой надежной в мире, поэтому нужно было найти крайних. Их и нашли.
Как произошла авария по версии сотрудников ЧАЭС
Четвертый энергоблок предполагалось заглушить 24 апреля 1986 года. При остановке реактора был запланирован эксперимент. Следовало выяснить, хватит ли механической энергии генератора до момента, когда запасной, резервный дизель-генератор выйдет на нужный режим. По словам Царенко, это были обычные регламентные работы, предусмотренные проектом реактора. За год до этого подобные испытания уже проводились на третьем блоке — перед тем как его выводить в плановый ремонт.
25 апреля в 1 час ночи персонал приступил к снижению мощности реактора. В 14:00, согласно утвержденной программе, была отключена система аварийного охлаждения. И в этот момент диспетчер «Киевэнерго» потребовал задержать отключение четвертого блока. 12 часов реактор работал с отключенной системой аварийного охлаждения.
В 23:10 было продолжено снижение мощности. 26 апреля в 1:23 ночи начался эксперимент — оператор нажал кнопку аварийной защиты. Это было предусмотрено ранее на инструктаже и сделано для глушения реактора вместе с началом испытаний по выбегу турбины в штатном, а не аварийном режиме. Но тепловая мощность реактора вдруг скачком начала расти. С интервалом в несколько секунд раздались два взрыва, рассказал бывший замдиректора по кадрам станции.
Чернобыль, октябрь 1986 года
Много раз потом работники станции спрашивали ученых: «Как может аварийная защита не глушить, а взрывать реактор?» Ответ мог быть только один: так реактор был сконструирован. Научный руководитель проекта РБМК-1000, академик Александров, признался, что «свойство разгона реактора — это ошибка научного руководителя и главного конструктора РБМК», и попросил освободить его от обязанностей президента Академии наук и дать возможность доработать реактор. Однако эта информация предназначалась для высшего руководства страны, для внутреннего пользования, а для остальных долгое время оставалась засекреченной.
Директору станции Виктору Брюханову позвонил ночью начальник химического цеха: на станции что-то случилось. Тот пытался связаться с начальником смены, но на четвертом блоке никто не брал трубку. Распорядился всем должностным лицам собраться в бункере, в штабе гражданской обороны. Заскочил в дежурный автобус. От города Припять до станции — два километра. Потом Брюханов признался жене: «Увидел срезанную взрывом верхнюю часть четвертого блока и пророчески сказал вслух: „Это моя тюрьма“.
Высшее руководство страны узнало о катастрофе ранним утром 26 апреля. Руководство АЭС доложило по инстанции профильному министру, министр энергетики доложил непосредственному начальнику — предсовмина, тот позвонил генсеку — Михаилу Горбачеву. Непосредственные участники событий, как могли, усиливали хаос, придерживая, а то и искажая имеющуюся информацию — опасались оргвыводов.
Первым делом на место событий отправили правительственную комиссию. Вечером 26 апреля приняли решение об эвакуации. Срочно собрали 1200 автобусов — вывезти 47 тысяч жителей Припяти. Позже вывезли в полном составе поселок Чернобыль и всех обитающих в радиусе 10 километров. Еще через некоторое время радиус эвакуации увеличили до 30 километров.
Исследователь аварии: взрыв был один, и ликвидаторы были не нужны
Несколько другие данные поведал исследователь аварии в Чернобыле Николай Чечеров, который 20 лет проработал непосредственно внутри реактора — с 1986 по 2005 год. Он рассказал, что ему и другим исследователям-энтузиастам удалось попасть практически во все помещения четвертого блока, в центральный зал, во все подреакторные помещения.
«Нам удалось обследовать все места скопления топливосодержащих расплавов, и стало ясно, что расплавы попали в бассейн-барботер (емкость, предназначенную для приема пара в случае проектной аварии), никакого парового взрыва, которого так опасалась правительственная комиссия, не произошло. В шахте реактора и в помещении под ним также никаких следов взрыва не обнаружили. Видимые разрушения, то есть те, которые мы своими глазами видели, говорят, что взрыв произошел прямо в центральном зале. Взрыв был один, и он был ядерный», — говорит ученый.
По его словам, шахта, когда они туда залезли, оказалась пуста. «Более того, в ней мы не обнаружили никаких следов горения, даже краска на металлоконструкциях была цела». Чечеров утверждает, что все сообщения в газетах о том, что графит в реакторе горел чуть не две недели, — абсолютные выдумки. «Это все от незнания того, что графит реактора РБМК не горит! Эта легенда была нужна, чтобы декларировать существование активной зоны в шахте», — сказал он.
Чернобыль, ноябрь 1986 года
В свою очередь, существование активной зоны в шахте подтверждало бы, что почти все топливо осталось внутри, не вылетев наружу. Но исследователь опровергает эту версию: «Мы экспериментально, физически, ценой наших огромных доз (радиации) доказали, что почти все топливо вылетело вверх, поднялось в стратосферу и распространилось над всем северным полушарием».
«Нам — человечеству в целом, конкретным странам и большей части людей, оказавшихся в зоне действия последствий ядерной аварии, — удалось пережить ядерную катастрофу. С трудностями, с потерями, с огромными моральными и психологическими издержками. Но все-таки пережить. Тут ведь еще важно осознать, что это был один из крупнейших реакторов в мире, и, видимо, реакторной аварии, страшней чернобыльской, на планете в принципе быть не может», — считает Николай Чечеров.
Говоря о тех задачах, которые советское руководство поставило для ликвидации последствий катастрофы, он заявил, что они были бессмысленными. Прежде всего это касается засыпки, которую военным вертолетчикам поручили сбрасывать в шахту реактора — она, как уже говорилось, была пуста. Кроме того, вертолетчики просто-напросто не справились с задачей, поскольку засыпка не попала не только в шахту, а даже в центральный зал.
«Все технические решения на четвертом блоке принимались при полном отсутствии информации, значит, главной задачей на тот момент и должно было стать получение достоверных исходных данных. А эту задачу никто не поставил», — поясняет ученый.
По его мнению, вместо этого нужно было тщательно обследовать реакторную установку и энергоблок. «Это могли и должны были сделать добровольцы-специалисты, которых, несомненно, в стране было достаточно», и все те тысячи ликвидаторов, которые были брошены работать на аварийной станции, были не нужны. «Мой личный чернобыльский опыт, и моя доза, полученная во время работы внутри четвертого блока, дают мне моральное право так говорить», — отметил Чечеров.
Говоря о тех задачах, которые советское руководство поставило для ликвидации последствий катастрофы, он заявил, что они были бессмысленными. Прежде всего это касается засыпки, которую военным вертолетчикам поручили сбрасывать в шахту реактора — она, как уже говорилось, была пуста. Кроме того, вертолетчики просто-напросто не справились с задачей, поскольку засыпка не попала не только в шахту, а даже в центральный зал.
«Все технические решения на четвертом блоке принимались при полном отсутствии информации, значит, главной задачей на тот момент и должно было стать получение достоверных исходных данных. А эту задачу никто не поставил», — поясняет ученый.
По его мнению, вместо этого нужно было тщательно обследовать реакторную установку и энергоблок. «Это могли и должны были сделать добровольцы-специалисты, которых, несомненно, в стране было достаточно», и все те тысячи ликвидаторов, которые были брошены работать на аварийной станции, были не нужны. «Мой личный чернобыльский опыт, и моя доза, полученная во время работы внутри четвертого блока, дают мне моральное право так говорить», — отметил Чечеров.
Через что прошлось пройти «стрелочникам» и как сложились их судьбы
Множество людей совершенно неоправданно стали «жертвами» Чернобыльской катастрофы.
Директора ЧАЭС Виктора Петровича Брюханова после аварии вызвали в Москву, на расширенном заседании Политбюро ЦК КПСС исключили из партии. Когда его старая мать в Ташкенте узнала, что старшего сына сняли с должности, у нее остановилось сердце. А 13 августа его взяли под стражу. Сначала вызвали в Генеральную прокуратуру. После беседы следователь объявил: «Вы арестованы. Так будет лучше для вас».
Год, пока длилось следствие, Брюханов сидел в следственном изоляторе КГБ один. В одиночку обычно сажали перед расстрелом. Приговор в 10 лет стал для него шоком. В ночь после приговора его ни на минуту не оставляли одного. Около узкой шконки охранник поставил стул и не спускал глаз с арестанта. Даже в туалет он ходил под наблюдением. В изоляторе опасались, что осужденный наложит на себя руки.
Потом Брюханов и пятеро его бывших подчиненных пошли по пересылкам. Были камеры на 30 мест, куда пихали по 70 человек. Лукьяновская, Харьковская, Луганская тюрьмы… Информация об этапировании бывшего директора Чернобыльской АЭС долетала до зон прежде, чем его туда привозили. Поглазеть на «главного виновника катастрофы» на плац вываливали все осужденные.
Чтобы не свихнуться, Виктор Петрович начал за решеткой изучать английский язык. Вскоре читал классиков в подлиннике. От «блатной» и опасной должности главного диспетчера, что распределял зэков по работам, отказался. Работал в котельной слесарем, занимался разработкой документации по реконструкции котельной.
Спустя годы он уже отбывал наказание не на общей зоне, а в колонии-поселении в Умани. Иногда его отпускали домой на встречу с семьей.
Окончательное: «С вещами на выход!» — прозвучало для Виктора Брюханова в сентябре 1991 года. Освободился он досрочно. Так же отбыли половину срока и остальные пять обвиняемых по «чернобыльскому делу».
Борис Рогожкин уехал в Нижний Новгород. У Николая Фомина в 1988 году, после двух лет содержания под стражей, развился реактивный психоз. Его отправили в Рыбинскую психоневрологическую лечебницу для заключенных ЮН 83/14. Потом, по настоянию родственников, перевели из тюремной больницы в гражданскую психиатрическую клинику в Тверскую область. Одно время он работал на Калининской АЭС. Врачи лишь на время облегчают ему страдания.
Брюханов после освобождения сразу поехал в Чернобыль. Встретили на станции его очень тепло, назначили начальником техотдела. А когда Виктору Петровичу стукнуло 60 лет, министр энергетики Украины Макухин пригласил его на должность заместителя начальника объединения «Интерэнерго». Брюханов занимался договорами на поставку электроэнергии за границу, побывал в командировках в Венгрии, Японии, Германии. Работал до 72 лет, и только когда зрение упало, вышел на пенсию.
После двух инсультов он сейчас живет затворником в отдаленном микрорайоне на окраине Киева. Практически ничего не видит, слова даются ему с трудом. За ним ухаживает жена.
Троих из бывших сидельцев уже нет в живых. Дятлов ушел из жизни в 64 года от сердечной недостаточности. Коваленко умер от рака. Та же неизлечимая болезнь подкосила и Лаушкина. На свободе он не прожил и года. «Юра не успел получить прописку в Киеве — его не хотели хоронить на местном кладбище, — рассказал президент Союза «Чернобыль Украины» Юрий Андреев. — Пока не вмешалась организация ветеранов Чернобыльской атомной станции, его тело больше недели лежало в квартире».
P.S. Сейчас, к годовщине Чернобыля, будет много рассуждений о том кто прав, кто виноват, что нужно было делать, а что нет. Наверное это и правильно — переоценка прошедших событий, но вот как-то возникает вопрос: а что было бы сегодня, если бы (не дай Бог) произошло что-то нечто подобное? И сильно гложат сомнения по поводу того, что последствия будут такие же, как в 86-м, а не… дай Бог!
Весь материал взят с сайта mywebs.su
потом вот так 
, а потом сказала, что в принципе, если я хочу, то могу выйти поработать и в субботу, и пусть даже это будет моя личная персональная среда, но только на альтруистических началах 
