Легенда о старом шамане

В незапамятные времена на синем, на белом Алтае жил мудрый старый шаман. Велика была его сила: знал он, как Семинебесного Ульгеня просить о достатке и благе для народов алтайских; знал, с какими словами к Эрлику обращаться, чтобы не чинил он людям зла. Понимал шаман язык птиц и зверей, умел в прошлое оглядываться и в будущее смотреть.

Жил тот шаман в глухой тайге, среди горных хребтов. Одиноко стоял у реки его берестяной аил. Только тот человек и находил к шаману дорогу, у кого действительно великая нужда была.

Большую мудрость скопил за долгую жизнь шаман; открылось ему, как должен жить в согласии человек с человеком, землей, водой и небом, со зверем и птицей, чтобы земля Алтайская вовеки стояла, цвела и богатела.

Многие годы жил шаман; кто говорит — сто лет, кто говорит — двести. Но вот заглянул он в будущее, и увидел, что заканчивается отмеренный ему срок в этом мире. Глубоко задумался шаман — ведь если умрет он, умрет с ним и великая мудрость, ибо нет у него ни сына, ни ученика.

Оставил шаман свой берестяной аил и спустился к людям, в селения и аилы. Захотел найти человека с ясным умом и светлой душой, чтобы знания свои передать. Но чем дольше ходил шаман, тем больше мрачнел. Измельчали люди, угасла в них небесная искра.
Молодой охотник хочет язык зверей и птиц понимать, чтоб под свой выстрел подманивать. Умный и сильный сын хана спрашивает, как у Ульгеня себе одному удачи и достатка выпросить. Про землю же родную никто и думать не хочет — а что ей будет, стояла и еще столько же простоит!

В свой аил вернулся шаман. Лучшую одежду для камлания — обряда колдовского — надел, главные слова нашел-вспомнил, к Ульгеню обратился — как быть? Шесть дней пел-кружился шаман, шесть дней железные подвески на одежде звенели, меха развевались. На седьмой день ответил шаману Ульгень: «Возьми ровное дерево, возьми гладкие камни, на них сохрани письменами свою великую мудрость! Пусть дожидаются те письмена в глубине Алтая человека с ясным умом и чистой душой!»

Еще шесть дней без сил лежал старый шаман. На седьмой день встал, взял гладкое дерево, ровные камни, стал на них заветные письмена высекать-выдавливать. Никто его работы не видел, никто стука по камню не слышал, никто не знает, где складывал-прятал свои знания шаман. И успел ли оставить он людям главное свое знание — как людям и земле в мире жить, или раньше умер — про то один Ульгень ведает.

Только течет на Алтае, меж горных хребтов, река Самуралу, у которой стоял когда-то аил старого шамана. И переводится ее имя — «скрывающая книгу мудрости, написанную на дереве и камне».

Может, и найдется когда человек с ясной душой, с небесной искрой, которому откроются сокровища старого шамана, и настанет тогда вечный мир и благодать на Алтайской земле.

Легенда о Cартакпае

На Алтае, в устье реки Ини, жил богатырь Сартакпай. Коса у него до земли. Брови точно густой кустарник. Мускулы узловаты, как нарост на березе, — хоть чашки из них режь! Еще ни одна птица не пролетала мимо головы Сартакпая: он стрелял без промаха. Копытных зверей, бегущих вдали, всегда метко бил Сартакпай. В когтистых зверей он целился ловко. Не пустовали его арчемаки. В них всегда была жирная дичь Сын, Адучи-Мерген, еще издали услыхав топот иноходца выбегал навстречу отцу, чтобы расседлать коня. Сноха готовила старику восемнадцать блюд из дичи, десять напитков из молока.
Но не был счастлив, не был весел прославленный богатырь Сартакпай. Он день и ночь слышал плач зажатых камнями алтайских рек. Бросаясь с камня на камень, они рвались в клочья. Дробились в ручьи, натыкаясь на горы. Надоело Сартакпаю видеть слезы алтайских рек, надоело слушать их немолчный стон. И задумал он дать дорогу алтайским водам в Ледовитый океан. Сартакпай позвал своего сына:
— Ты, дитя, иди на юг, а я на восток пойду.
Адучи-сын пошел к горе Белухе, поднялся туда, где лежит вечный снег, стал искать пути для реки Катунь.
Сам богатырь Сартакпай отправился на восток, к жирному озеру Юлу-Коль. Указательным пальцем правой руки Сартакпай тронул берег Юлу-Коль — и следом за его пальцем потекла река Челушман. В эту реку с веселой песней устремились все попутные ручейки и речки, все звонкие ключи и подземные воды.
Но сквозь радостный звон Сартакпай услышал плач в горах Кош-Агача. Он вытянул левую руку и указательным пальцем левой руки провел по горам борозду для реки Башкаус. И когда засмеялись воды, убегая с Кош-Агача, засмеялся вместе с ними старик Сартакпай.
— Оказывается, левой рукой я тоже работать умею.
Однако не годится такое дело левой рукой творить.
И Сартакпай повернул реку Башкаус к холмам Кок-Баша и тут влил ее в Челушман и повел все воды одной правой рукой вниз, к склонам Артыбаша. Тут Сартакпай остановился.
— Где же сын мой Адучи? Почему не идет мне навстречу? Слетай к нему, черный дятел, посмотри, как работает Адучи-Мерген.
Черный дятел полетел к горе Белухе, от Белухи река Катунь бежала на запад. Дятел устремился следом за рекой. Недалеко от Усть-Коксы догнал он силача Адучи. Тот вел Катунь все дальше к западу.
— Что ты делаешь, Адучи-Мерген? — крикнул дятел. — Отец твой уж полдня ждет тебя в Артыбаше.
Сын сейчас же повернул Катунь на северо-восток. Дятел поспешил к Сартакпаю.
— Прославленный богатырь, ваш сын ошибся: реку к западу начал вести, теперь повернул ее на восток. Через три дня он будет здесь.
— Славный дятел, — сказал Сартакпай, — ты мою просьбу уважил. За это я научу тебя, как всегда сытым быть. Ты не ищи червей в земле, не лазай за мошками по ветвям деревьев, а уцепившись когтями за ствол, стукни клювом по коре и крикни: «Киук-киук! Караты-хана сын свадьбу справляет, киук! Наденьте желтую шелковую шубу, черную бобровую шапку. Скорей, скорей! Караты-хана сын вас на свадьбу зовет!» И все черви, букашки, мошки тотчас выбегут из-под коры на свет.
Вот с тех пор и доныне дятел кормится так, как научил его старик Сартакпай.
Дожидаясь своего сына, Сартакпай три дня держал указательный палец в долине Артыбаша. За это время к нему под палец натекло Телецкое озеро. Отец повел из Телецкого озере реку Бию, а сын Адучи быстро бежал, ведя за собой Катунь. Ни на шаг не отстал он от своего могучего отца. Вместе в один миг слились обе реки,. Бия и Катунь, в широкую Обь. И эта река понесла воды Алтая в далекий Ледовитый океан. Адучи-Мерген стоял гордый и счастливый.
- Сынок, - сказал Сартакпай, - ты быстро привел Катунь, но я хочу посмотреть, хорошо ли, удобно ли для людей ты вел ее.
И старик пошел от Оби вверх по Катуни. Адучи-Мерген шагал сзади, и колени его гнулись от страха. Вот отец перешагнул через реку Чемал и подошел к горе Согонду-Туу. Лицо его потемнело. Брови совсем закрыли глаза.
— Ой, стыд, позор, Адучи-Мерген, сынок! Зачем ты заставил Катунь сделать здесь поворот? Люди тебе за это спасибо не скажут. Плохо сделал, сынок!
— Отец, — отвечает Адучи, — я не мог расколоть Согонду-Туу. Даже борозду провести по ее хребтам не хватило сил.
Тут старик Сартакпай снял с плеча свой железный лук, натянул тетиву и пустил литую из меди трехгранную стрелу.
Согонду-Туу надвое раскололась. Один кусок упал пониже реки Чемал, на нем тут же вырос сосновый бор Бешпек. Другая половина Согонду-Туу до сих пор стоит над Катуныо. И до сих пор хвалят люди старика Сартакпая за то, что провел он дорогу прямую, как след стрелы.
Дальше идут отец и сын вверх по Катуни. Видит Сартакпай: река рушит и рвет берега. Свирепо и быстро бегут ее воды.
— Как же будут люди ездить с одного берега на другой, сынок?
У самого устья Чобы богатырь Сартакпай сел на камень и крепко задумался.
— Здесь, сын мой, — сказал он, — как раз середина реки. Надо будет выстроить тут большой мост.
Ничего не ответил молодой Адучи-Мерген. Он очень устал и стоя качался из стороны в сторону, как высокая трава.
— Пойди отдохни, милый, — позволил Сартакпай, — только не смей спать, и жена твоя Оймок из уважения к моей работе пусть не смыкает век.
— Неужели, отец, вы всю ночь не уснете?
— Когда творишь великое дело, сон не посмеет прийти, — ответил Сартакпай.
Он стал собирать груды камней в подол своей шубы. Весь день без отдыха работал Сартакпай. И когда стемнело, он тоже не захотел отдохнуть.
Катунь бежала, как бешеная. Ветер гнул деревья. В небе дымились черные тучи. Они грозно плыли навстречу друг дру¬гу. И маленькая туча, налетев на большую, высекала яркую молнию. Сартакпай поднял руку, поймал молнию и вставил ее в растепленный ствол пихты. При свете пойманной молнии Сартакпай стал строить мост. Он вонзал камень а камень, и камни покорно лепились один к другому. До того берега осталось проложить не больше пятнадцати кулашей. И туг мост рухнул.
Сартакпай рявкнул, как медведь, выбросил камни из подола шубы, и они, гремя, просыпались от устья Чобы до устья Эдигана.
От страшного грохота проснулся сын Адучи, открыла глаза сноха Оймок. Испугавшись гнева Сартакпая, они обернулнсь серыми гусями и улетели вверх по реке Чуе. Сартакпай бросил им вслед стопудовый камень. Этот камень упал на Курайской степи и до сих пор лежит там. Сын Адучи и сноха Оймок остались гусями навечно. Одинокий и печальный, сел Сартакпай на своего коня и вернулся к устью Ини. Его родной аил давно рассыпался. Сартакпай расседлал кона, бросил на большой камень стопудовый кедим и, чтобы он скорей высох, повернул камень к солнцу, а сам сел рядом м умер.
Тут кончается песня про Сартакпая-строителя, про Сартакпая—хозяина молний, про Сартакпая-богатыря.

Легенда о Красавице и двух богатырях

Рассказывают, что в стародавние времена на месте Телецкого озера лежала узкая и глубокая долина. По обеим сторонам на склонах гор жили два батыра-богатыря, и каждый хотел долиной владеть. Не раз, не два затевали они кровавую сечу, да одолеть друг друга никак не могли.
Разгневались духи-хранители гор и вод, что своими стычками, шумом да гамом нарушают батыры покой этих прекрасных мест. Позвали богатырей к себе и сказали: «Мы сами решим ваш спор. Вот вам наше слово; кто из вас первым произнесет "женщина", тот на веки вечные потеряет право долиной владеть».
На том и порешили. Разошлись богатыри по своим склонам, сидят, молчат, друг на друга не смотрят, чтобы случайно, в споре, в разговоре слова ненужного не сказать. Долго так продолжалось.
Но вот однажды утром, когда солнце на небосвод выкатилось, увидели богатыри, что внизу, в долине вдоль ручья, идет женщина. Да какая! Луноликая красавица, брови — как соболя, глаза — как агаты черные, ноги — как самые стройные ветви. И вся облита золотым солнечным светом, как будто золотое изваяние ожило и к людям спустилось.
Потрясенные красотой золотой девушки, одновременно воскликнули богатыри: «О, как прекрасна эта женщина!»
Едва запретное слово прозвучало, как со скал камни посыпались, черные тучи набежали, гром загремел, молнии заиграли. На дне долины густой молочный туман заклубился, и пропала в нем прекрасная женщина.
Долго гудела земля и гремело небо, а когда все успокоилось и снова выглянуло солнце, разогнав туман, увидели богатыри на месте долины глубокое озеро, по которому ходили высокие волны. Все глаза проглядели батыры, пытаясь рассмотреть сквозь прозрачную-прозрачную воду золотую женщину, но Красавица так и не появилась. Побродили богатыри по берегам, да и разошлись каждый в свою сторону. Много времени прошло с тех пор, наверное, уже и прах их к ветер развеял.
Говорят, однако, что насовсем та женщина из озера не ушла. Бывало, пропадали в ближайших селах молодые охотники, которые к берегам спускались; пригожие рыбаки в одиночку на рыбалку вышедшие. Это золотая красавица очаровывала и увлекала в пучину, к себе на дно. Однако помогала она людям часто, рыбу подгоняла в сети, особенно тем, у кого семья большая, и застигнутых штормовой волной от смерти спасала.
Только теперь все реже и реже видят ее люди, но говорят, что еще живет в Золотом озере золотая красавица.

ГОРНЫЙ АЛТАЙ

Легенда о Золотых украшениях

..Давно это было. Уходило от злых врагов алтайское племя. Быстро уходило, врасплох застали враги алтайцев, много их было, не справиться. Ничего не успели взять с собой люди, никакого добра. Детей на руки взяли. Нож за пояс заткнули. Котомку с лепешкой схватили. Ничего больше, все, что нажито за годы было, в юртах бросили. Одно осталось. Женщины племени, красавицы и умницы, первым делом по утрам золотые украшения надевали, бежали в речку смотреться, на красоту свою любоваться. Подвески золотые, браслеты гнутые, ожерелья тяжелые — все на женщинах осталось. Много было золотых украшений. Хорошо жили люди.
Давно это было. Так давно, что и не помнит уже никто, что за враг стронул с места в одночасье целое племя: то ли степные конники, то ли воины с Джумгара, то ли соседям места мало сделалось. Ладно, неважно. Уходило племя, быстро родило, по лесным тропкам хоронилось, за скалами пряталось. Погоню слышали, торопились. До ночи шли, погоня позади осталась. А ночью вышла тропка на берег озера, по скалам у самой воды повела. Остановились люди перед открытым местом. Никто не знает, далеко ли погоня. А вдруг близко? А вдруг уже впереди? Пошли по тропке мужчины, быстро пошли, тихо. Прошли берегом, снова в лес зашли. Нет погони, не увидели, не услышали враги.
Стоят женщины перед открытым местом. Никто не знает, где погоня. А вдруг совсем рядом? Как из леса выйти? Заблестят в звездном свете тяжелые ожерелья. Зазвенят золотые подвески. О камни стукнут гнутые браслеты. Увидят, услышат враги.
Сняли женщины золотые украшения. Пояски развязали, веревку сделали. Длинную, прочную. Связали все золото, со скалы в озеро опустили. Тихо, без плеска, без шума. Глубоко под скалой, на самое дно ушло золото, веревку за собой утянуло.
Пошли по тропке женщины. Быстро пошли, тихо. Не блеснули тяжелые ожерелья, не звякнули подвески, не стукнули браслеты. Не увидела, не услышала погоня. Совсем отстала.
На новое место люди пришли. Юрты поставили. Скот завели. Жить начали. Тяжело жить было, скудно. Состарились, подурнели от тяжелой работы женщины. Не смотрятся в воду, украшения не примеряют. Да и примерять нечего.
Прошло время. Обжились люди на новом месте. Дети выросли. Добро в юртах завелось. По утрам дочки, красавицы и умницы, только встанут — золотые ожерелья надевают, подвесками звенят, гнутые браслеты на руки меряют. К озеру бегут — на красоту свою любоваться. Блестит вода, живет племя.
Давно это было... А озеро, в которое женщины свои украшения бросили, до сих пор Золотым называют.

ГОРНЫЙ АЛТАЙ

Легенда о Золотом Озере

Однажды разгневались боги на алтайский народ; ушли звери из лесов, ушла рыба из рек и озер; засохли деревья и травы; вымер скот на пастбищах. Труженицы-пчелы, и те не запасли в тот год золотого меду. Голод пришел на алтайскую землю - нечего в котел бросить, нечего в рот положить, нечего ребенку дать...

Горевали люди; только один алтаец не горевал - был у него припрятан на черный день кусок золота, большой, с конскую голову. Вот и пришел тот черный день, кончилась вся еда в юрте, последний кусок лепешки доели, последний глоток кумыса допили. Поглядел алтаец на жену и детей, вытащил из укромного уголка кусок золота, крякнул, взвалил на плечо и пошел по окрестным стойбищам - менять золото на мясо вяленое для себя, на лепешки свежие для жены, на молоко кобылье для детей.
Долго ходил, много юрт обошел, много людей повидал. Нет у людей еды; а если и найдется у кого кусок лепешки да глоток молока — не хотят менять люди еду на золото. Красивое оно, золото, блестящее, глаз радует, сердце веселит, да только холодное и твердое; не укусишь его, не бросишь в котел, не дашь ребенку поесть. Зря ходил по юртам алтаец, зря таскал кусок золота размером с конскую, голову. А когда совсем отчаялся, забрался он на гору Алтын-Ту, что над озером высится, проклял жизнь свою горькую и богов жестоких и швырнул с размаху золото далеко в озеро. Швырнул, да и сам следом прыгнул. Плеснула волна, накатила на берега, да и успокоилась. А озеро с тех пор называют Алтын-Коль — Золотым...