1. Утро Дяди Андреяна.
2. В прошлом и будущем.
3. Эпиктет.
4. Работа под присмотром.
5. Мертвые должны лежать в земле.
6. Призрак, которого боялся Максим.

1.
Открыл глаза Дядя Андреян. То ли утро было за окном, то ли вечер
уже, то ли зима, когда всякий час – послезакатный.
Открыл глаза и скинул ноги с дивана на холодный пол.
Растрепанная лысина его с редкой проседью и немного мутные от слабого зрения глаза, почти всегда, будто немного заплаканные, выдавали в нем одинокого человека. И правда, жена уже двадцать лет, как оставила Дядю Андреяна. Две дочери уехали, одна во Львов, другая в Киев. У той, что жила в Львове, были дети, и она написал ему о них, в одном из немногих к нему писем.
Так и остался Дядя Андреян один, в своих синих трико, и в выцветшей в коричнево, темно-сине белую клеточку рубашке, с нагрудным карманом, в котором у него всегда были конфеты для детей. Они, завидев его издалека, всегда облепляли со всех сторон, и невозможно было что-то разобрать из их галдежа.
Дядя Андреян прошуршал в тапочках на кузню, взял миску с едой, вынес во двор. Во дворе его встречала наполовину рыжая, наполовину седая дворняга Тузик; Тузика тоже кто-то когда-то забыл, и он остался один, пока у него не появился Дядя Андреян, а у Дяди Андреяна – он.
Легкая длинная цепь натянулась и обвисла, Тузик принялся сосредоточенно жевать. Дядя Андреян любил эту собаку. Она помогала ему доживать эту жизнь, хотя не было уже очевидным, для кого, и для чего ее теперь доживать.
Ходики показывали одиннадцать утра, но солнца не было. Хмарь, затянувшая небо не собиралась расходиться. На кухне грелся чайник, и будто старый ворчливый кот, недовольно сопел.
Пока вода закипала, Дядя Андреян положил в чашку четыре ложки сахара и налил вчерашней заварки. Чашка из желтоватого фарфора, надтреснутая по всей длине вдоль ручки до самого дна (правда, только с одной стороны), видимо имела свою собственную богатую историю. Дядя Андреян налил в чашку кипятку, и сахар всплыл на поверхность, потом быстро осел. Не размешивая, Дядя Андреян поднес кружку к лицу, щекой прикоснулся к горячей щеке чашки, и пятидневная щетина прижалась к щеке. Затем он отхлебнул немного чаю и поставил чашку на стол;
порылся немного в карманах трико, выудил оттуда красную пачку дукатовской мерзейшей примы, которую по карточкам выдавали даже на новорожденных и коробок спичек.
Закурил медленно, как это делают только люди, которые никогда никуда не спешат: сначала долго мял сигарету в своих длинных темно-серых пальцах с желтыми пятнышками смолы на большом и указательном; долго постукивал ее об стол, то одной, то другой ее стороной, все стараясь примять непокорный табак, который то и дело выглядывал из сигареты наружу; достал из коробка спичку, и только когда та разгорелась почти до ногтей, поднес сигарету к губам, а спичку к сигарете.

2.
Поезд подтягивался к станции. Перекладины между колесами все замедляли свое движение вперед и назад, вверх и вниз. В окошко четвертого купе, четвертого вагона можно было увидеть немного корыстный и надуманно печальный взгляд женщины лет тридцати. Расчесанные, но, все равно, будто небрежно уложенные светлые волосы ее не развевались от дуновения легкого ветерка в окно. Плацкартное купе было аварийным и стекла опустить было нельзя. Было душно и капельки пота выступили над верхней губой. Широковатый нос, в противоположность узким тесно сжатым губам тоже поблескивал солеными каплями. Светло-голубая блузка с неглубоким вырезом под цвет туфель с трудом прикрывала полную грудь, пухлые и мягкие, как у младенца руки лежали, одна на плече, другая на руке мальчика лет одиннадцати. Недлинные, стриженные под горшок волосы, майка в черно-белую горизонтальную полоску, короткие шорты гласность, кричали о лете, которое все так и не наступало. Снаружи было пасмурно и темные очки женщины, поднятые до макушки, бесполезно выполняли функцию ободка.
Слева от мальчика лежали два чемодана и один пакет с английской надписью «Лейди».
В соседнем купе глухонемые переговаривались на своем глухонемом языке, показывали что-то жестами и кидались газетами.
Мимо окна мелькали высокие столбы, соединенные железными зигзагами и стальными параллелями.
Поезд подошел к станции Астрахань-1.
Женщина не спешила выходить: народ толпился у лестницы, и не было смысла вставать. Минут через семь все выйдут, тогда можно будет пройти к выходу дойти по перрону до остановки, откуда желтый, с проржавленным дном автобус за 4-50 довезет до села Красный Яр.

3.
Илюша вышел на улицу. Сосед Ваня гулял вдоль своего забора, вперед и назад, бессмысленно пиная остатки гравия, который завезли сюда года два назад, когда хотели класть асфальт. Ваня не обращал никакого внимания на Илюшу и молча продолжал разбрасывать камни. Илюша взял подсолнух, его минут пятнадцать назад ему вручила мама, и принялся сажать семечки из него в глиняную песочницу. Ваня подошел и начал грызть семечки, которые Илюша старательно сажал. Илья достал пластмассовый молоток и стукнул им Ваню по голове, Ваня поднял камень и с размахом прицельным ударом попал Илье в лоб. Илья заплакал, побежал в дом напротив к Дяде Андреяну, постучался в калитку, увидел знакомое лицо, которое ему бескорыстно улыбалось.
-Что случилось, почему плачешь, Илюш?
-Меня Ваня ударил.
-Ваня – хулиган. Держи конфету.
Илюша взял конфету и перестал плакать. Он уже сотню раз видел этот покосившийся забор, серую от старости калитку, окна облезло-зеленого цвета, но все равно ему было приятно каждый месяц раза по три заглядывать в этот дом и видеть всегда улыбающегося Дядю Андреяна.

4.
Автобус остановился посреди дороги, контроллеры из автобуса встречного контролируют контроллеров из этого, выражая тем самым положение социалистического надреализма, которым с 53го руководствовались все эти бездарности вроде Хрущева, Брежнева и подобные.
Все пассажиры ощущали себя так, будто неожиданно перенеслись в Москву, в Банный переулок в Ржевские, и совсем не были этому рады, но молчали. Какая-то женщина попыталась устроить скандал, но ее быстро осадили парочка из толпы.
Наконец, автобус тронулся и минут через пятнадцать прибыл на остановку село Красный Яр. Женщина взяла сына на руки и вышла с ним из автобуса. Паром как раз подъезжал и женщина цепкой хваткой схватив своего сына побежала на паром, так, что со стороны можно было подумать, что на другом берегу вот-вот начнется Апокалипсис, а ей, ну просто необходимо туда попасть, а сына ей не давало отпустить чувство наседки. Она еще не знала, что ее цыпленок уже через три года вывалится из ею самой придуманного гнезда, и оставит ее одну на всю оставшуюся жизнь, без весточки, без письма.
5.
Дядя Андреян пригласил Илью в дом. Дом был большой. Три комнаты, кухня в пристройке, летняя кухня во дворе и заросший лебедой участок соток на пять. Они вошли на кухню, Илюша старательно размешал четыре ложки чая в стакане с алюминиевым подстаканником. Мелкие кусочки чая мешали пить, но чай все равно был очень вкусным, крепким, но сладким. Дядя Андреян улыбался, глядя в окно, где провода ровно соприкасались в проекции с крышей дома напротив, Чехова 1.
-Дядя Андреян, а почему ты один?
-Забыли меня все, нету меня больше, вот так и вышло.
-Давай я у тебя буду и ты не будешь один.
Дядя Андреян тихо улыбался и мял в руках уже вторую за этот день сигарету.
В окно постучали.
Дядя Андреян подошел к стеклу.
-Дочка,- выдохнул он и, как мог, быстро вышел во двор, отворил калитку и впустил гостей. Тузик с небывалым остервенением облаял сначала женщину, потом мальчика, стриженного под горшок. Дядя Андреян прикрикнул:
-Фу, Трезор, свои!- Не то, чтобы он хотел обидеть собаку, назвав ее не своим именем (хотя и этого результата Дядя Андреян добился тоже), просто неприлично как то в день приезда таких дальних гостей, да еще и близких использовать обычные имена. Если ты Тузик, то будь ты Трезор, а то и Кристиан какой-нибудь – на все готов был Дядя Андреян, лишь бы поддержать атмосферу праздника, карнавала, которая была так кстати в его будничной жизни забытого детьми пенсионера. Не замечал он и не мог и не хотел заметить удивления с оттенком разочарования в глазах любимой дочери.
Тузик все еще недоверчиво косился то на женщину, то на мальчика, потом развернулся, будто говоря всем «вот увидите, я вас предупреждал», и понуро направился к будке, откуда вскоре послышалось ревнивое ворчание.
-Мама – это кто? – громко спросил женщину мальчик.
-Твой мертвый дедушка, - тихо ответила она и продолжила, уже обращаясь к Дяде Андреяну, - Папа, возможно вышла какая-то ошибка…
-Заходите, заходите! – перебил ее Дядя Андреян
-…на почте..
-У меня ничего нет поесть, только
вот конфеты, - он достал из шкафа пиалу с конфетами и поставил на стол,- к чаю.
-… или в районном…
-Как добралась, через Москву-то оно долго, наверное, было?- {говорил Дядя Андреян, а сам в это время уже успел наполнить чайник….}
-Долго,- быстро вставила дочь.
-Как внучка-то зовут?-{…и поставить его на плиту}
-Максим…вот,- быстро протянула она конверт,- кто, по-твоему, мог это написать.
Дядя Андреян принялся внимательно изучать сначала конверт, затем прочитал письмо вслух, затем про себя, нахмурил в задумчивости лоб и ответил, будто что-то вспомнив:
-Так это же я тебе прислал, - и лицо его приняло выражение, с каким всегда дети, пойманные на шалости, смотрят на родителей, немного виновато, но все равно с этим задором «а может обойдется»,-здесь и подпись моя внизу.
-Это же похоронное извещение!
-Но разве ты бы приехала по другому поводу?
-Максим, поднимайся!
Максим в этот момент беззастенчиво лакомился конфетами и с интересом рассматривал
Илюшу, которого или не заметили или забыли, он тихо сидел за столом, отодвинув от себя чашку с чаем. Максим молча встал из-за стола, говорить он не мог, потому что рот был набит конфетами.
-Дай я хоть внука обниму.
-Только быстрее.
Дядя Андреян прижал к себе внука, на лице того не отразилось ни единой эмоции, вся его мимика было направлена на жевание, и мышцы судорожно раскатывали по небу
твердую конфету.
Женщина за руку выдернула внука из объятий деда и, не прощаясь, вышла. В дверях она столкнулась с другой женщиной, дорого и красиво одетой,
-Неплохо устроился!- крикнула дочь отцу напоследок.
Илюша сидел за столом не моргая, боясь даже пошевелиться. Дядя Андреян выглядел настолько несчастным, насколько может выглядеть несчастным одинокий человек, которого собственная дочь не рада видеть живым. Он стоял, держался одной рукой за стол, другой за сердце. В комнату вошла Илюшина мама. С одним только женщинам присущим чутьем, она быстро все поняла и кинулась к холодильнику, затем к шкафчику, на полке между двумя стопками посуды стоял Корвалол, она вылила чай из фарфоровой чашки, той самой из которой Дядя Андреян сегодня утром собирался попить чаю, посидеть, покурить, отсчитала пятьдесят капель, долила воды из под крана и дала Дяде Андреяну выпить, тот сначала жестом отказался, но затем перестал сопротивляться и выпил лекарство.
В зеркале отражались солнечные зайчики и падали на пол. В их радостных и безмятежных перебежках с места на место ясно читалась радость лету, которое наступило только что.

6.

Через пять лет, когда Дядя Андреян умер, дочери не приехали на его похороны и за гробом шли только соседи.
Через месяц после похорон дом купили отец и сын, тоже со Львова. Они завели собаку, немецкую овчарку. Поскольку попала она к ним в руки уже матерым растрепанным псом, то и кличку получила по внешнему виду, Трезор. Ее они забрали с собой, когда уезжали обратно.
Перед отъездом сын признался соседскому мальчику, что уезжают они, потому что в доме живут призраки, но соседский мальчик знал, что там живет не призрак, и не свора призраков, а всего лишь самый добрый домовой на свете, и зовут его Дядя Андреян.
(с)gnevnij