Широко известно, что к тяжелой депрессии Рахманинова привело неудачное исполнение его Первой симфонии (опус 13), после которой последовал критический разгром в прессе.
Критики в те времена не знали слова "политкорректность" и ругали авторов, не жалея эпитетов. И даже близкие 24-летнего композитора не могли сказать ему ничего ободряющего.
Провал был очевиден для всех.
Между тем, эта симфония была очень трудным и бесконечно любимым детищем композитора, которым он очень гордился. Её сочинение шло мучительно долго и трудно.
Немалых усилий также стоило Рахманинову устроить её исполнение в одном из петербургских концертов, которые проводил Глазунов.

Молодой (31 год) и блестящий петербургский композитор А.К.Глазунов имел репутацию опытного дирижёра.
Получилось так, что на этом концерте собрался весь музыкальный и журналистский бомонд двух столиц. Поводом была не только премьера симфонии Рахманинова, но и исполнение фантазии Чайковского "Фатум" (она была в своё время уничтожена автором и вот теперь впервые исполнялась в восстановленном варианте). Так что провал симфонии имел максимально громкий резонанс в прессе.
Сейчас принято списывать всё, что произошло в тот вечер, на вялое и равнодушное дирижирование Глазунова (широко известна байка о том, что он перебрал коньяка перед выходом на сцену).
Но в те годы о неудачном дирижировании Глазунова почти никто не говорил. Эта версия укрепилась позже.
Да и сам Рахманинов главную вину возлагал на себя самого: в реальности всё звучало не так, как ему представлялось, и резало ухо композиторскими просчётами.
Хотя при этом он прямо писал в письмах, что и исполнение было плохое. Без подробностей.
Кстати, несмотря на озвученную потомками Рахманинова легенду о том, что в семье было строжайше запрещено назвать имя Глазунова, чтобы не травмировать воспоминаниями Сергея Васильевича, творческое общение двух русских композиторов и дирижёров после этого инцидента не прекращалось.
Они перешли на "ты" и вели деловую переписку долгие годы.
Маленький штрих к общей картине: после роковой премьеры Рахманинову не на что было вернуться домой в Москву. Его выручили петербургские сёстры Скалон, одолжившие ему немного денег.

Неодобрительная реакция публики (тогда было принято высказываться во время исполнения вслух) и критики, в один голос назвавший автора бездарным, нанесли психике Рахманинова удар огромной разрушительной силы. Он полностью утратил веру в себя.
Это сопровождалось полной апатией к жизни вообще.
Он молчал, много курил, днями лежал в постели, иногда срывался в слёзы. Ходил давать уроки, чтобы как-то свести концы с концами, и снова впадал в "чёрную меланхолию", как он это называл.
Правда, спустя год жизнь его изменилась: он занялся дирижированием в частной опере, приобрёл себе верного друга в лице Шаляпина, съездил с громадным успехом на гастроли в Англию.

Но всё это была только внешняя оболочка его жизни. Каждый день давался ему с невероятным трудом, ничто не радовало и не имело смысла (об этом он писал своей троюродной сестре Наталье Скалон).А самое главное - он не мог написать ни строчки почти три года, как ни старался.

Нет такого композитора, который не пережил бы хоть раз провал своего сочинения.
Но мало кто из композиторов пережил это с ТАКИМИ тяжёлыми последствиями для психического здоровья, как Рахманинов. Вопрос - почему? Ответ: потому что это был не просто провал. Это была последняя капля.
Если почитать его переписку, можно увидеть, что все годы после окончания консерватории (1892) и до создания своей Первой симфонии (1895) Рахманинов жил в состоянии хронического душевного транса. Другими словами, он был глубоко, хронически несчастен. Причин этому было много. Хотя о них знали только близкие Рахманинову люди.