В колонках играет - Handel "O death, where is thy sting?"

Наконец, я сформулировал для себя, что такое труд. По крайней мере, в моём отношении. Это когда что-то делаешь - и у тебя ничего не выходит. Тогда ты начинаешь тянуть себя за нос, трёшь глаза, высовываешь язык и глядишь в окно. В окне какое-нибудь дерево дрожит себе, беззаботно потрясая листами. Вон идёт какой-то человек, такой медленный и скучный, словно специально созданный для того, чтобы ты зевнул, глядя на него. Ты зеваешь и снова поворачиваешь лицевой диск к работе. Новая попытка оканчивается так же, как и первая. Ты уже злишься, ударяешь по столу кулаком. Можешь даже сказать что-нибудь в сердцах, например:
- Чтоб черти тебя съели!
Можно и похлеще выразиться, но тогда фразу лучше говорить на иностранном языке, чтобы не оскорбить слух окружающих банальным матом.
И вот ты нападаешь на работу в третий раз. И, разумеется, ничего не выходит. Тогда ты плюёшь, и морально, и физически - и больше даже слышать не хочешь ничего об этой работе.
Вообще, мне кажется, что труд журналиста намного труднее (пардон за тавталогию), чем у некоторых. Ведь, к примеру, рабочему на заводе дают деталь. Он её должен точить. Вот она, допустим, неточёная в его крепких пальцах. Он всегда знает, что надо делать - стоит только взглянуть на деталь.
А что достаётся нашему брату? Он же один на один с чистым листом. Белое безмолвие, пустота; не зацепишься. Вечно вызывать что-то из небытия, что очень скоро в это же небытие и возвращается.
Это просто дикий ужас!

В колонках играет - Handel "Messiah"

Развесёлый журнал заманил меня-таки в свои глянцевые сети. Отныне я должен ездить в один из офисов в большое серое здание, набитое подобными же журналами, как огурец зёрнами. С этажа на этаж в зеркальных лифтах там, нахмурив брови, перемещаются какие-то солидные мужчины, изредка посматривающие на разукрашенных дев. А те почему-то предпочитают в качестве своей визитной карточки выставлять на общее обозрение грудь, и пошевеливают ею под взглядами солидных мужчин. Конечно, они её не полностью обнажают, но и открытого куска мне достаточно, чтобы покраснеть.
Ладно, в сторону отставим навязчивые перси. Расскажу лучше о первом дне моей работы. Начать с того, что я опоздал на 20 минут (приходят туда к 11). В советское время меня за это, наверное, пропустили бы сквозь строй. Я очень торопился, продираясь сквозь выставленные из соседних офисов груди (ну вот, снова они!). Был встречен лучезарной улыбкой главреда. Мне принесли разных бумаг, которые принято заполнять в подобных случаях, то есть по приёме на работу. В одной надо было указать размер жалованья. Главред подписал её не глядя, и я назвал себя дураком. Действительно, кому бы там стало хуже, прибавь я "по рассеянности" маленький, приятный своею округлостью нолик! Но, как человек некорыстный, я вскоре перестал терзаться.
Так как мне нужно написать статью о рекламе, ко мне приехал специалист, вызванный главредом. Им оказался какой-то президент Международной ассоциации рекламы или что-то в этом роде. Мой опыт общения со всякими президентами довольно сильно ограничен, поэтому большую часть времени я сидел, уставившись в бумажку и значительно надувая щёки. Это произвело на президента довольно благотворное впечатление, и он пообещал, что непременно заедет на следующий день.
Затем пришёл мой предшественник. Цель его визита была - поделиться со мною секретами мастерства. Сначала он долго что-то молча соображал, а потом сказал: "Познай силу джедаев!" И сел переписываться с кем-то по ICQ. Но передвигать предметы взглядом у меня в первый день не вышло, и поэтому я тоже сел за ICQ.
Один из сотрудников в половине третьего с хрустом разогнул спину, что послужило всем сигналом к трапезе. Ели в тамошнем ресторане комплексный обед. Гламурного вида молодой человек тоном знатока уверял, что летом нет ничего лучше окрошки. Затем пришёл главред, набил рот греческим салатом и стал рассказывать о своём новом видении журнала. Слушали его, заинтересованно пожёвывая и оживлённо хрустя.
Затем все снова поднялись в офис. Я ещё посидел в ICQ. Но тамошний Macintosh привёл меня в какое-то унылое состояние, поэтому вскоре я ушёл домой. Перед моим уходом главред просил меня не волноваться, ведь он понимает, "какой напряжённый первый день". "Поверь, дальше будет гораздо легче!" Я строго и с недоверием поглядел на него - и отправился вон. А завтра снова - в нелёгкий бой!

Выходные прошли у меня под знаком растянувшегося празднования дня моего рождения. Признаться, мне эта тема и самому уже набила большую оскомину, но не отметить прошедшего празднества нельзя.
Благодаря пришедшей на весёлый пир Жучка_собачатина, я стал счастливым обладателем оранжевого гамака. Куда его прилепить, я до сих пор не приложу ума, но всё равно жутко рад.
Вряд ли стоит описывать всё веселье. По крайней мере, сейчас не очень хочется. Думаю, достаточно полное представление о нём даст желающим эта маленькая запись. Тут Жучка_собачатина, Mitrogon и я исполняем один шлягер на цыганский манер. Убогий гитарный аккомпанемент предоставлен покорным вашим слугою.

Вложение: 3404829.mp3

Наверное, кто-то думает, что с цензурой мы попрощались какое-то время назад? Вот доказательство совершенно обратного. Написал я одну заметку о концерте, а после того, как над нею поколдовали редакторы, вышла совсем другая. Итак, вот мой вариант:

СЕРГЕЙ МАЗАЕВ НАКОРМИЛ ДО ОТВАЛА
Долгожданный концерт группы «Моральный кодекс» состоялся 30 июня в театре им. Дантеса. Не удивляйтесь, если вы такого не знаете. Ведь именно так, по заверению Сергея Мазаева, называется расположенный напротив театра им. Пушкина МХАТ им. Горького. Собравшиеся в тот день многочисленные поклонники группы ожидали по-настоящему великолепного зрелища. И имели на это полное право, ведь концерт должен быть записан на официальный DVD. Начало затянулось на 45 минут – видимо, Мазаев решил изобразить заезжую звезду. Но когда свистки в зале стали слишком уж пронзительны, группа, наконец, вышла на сцену. Зажглась над головами музыкантов большая хрустальная люстра, и в ответ ярким светом вспыхнула лысина Мазаева. Она пустила красочные блики на красный бархатный занавес, закрывавший весь задник сцены. Не долго думая, группа заиграла развесёлую песню «На рассвете». Одетый в серый костюм Мазаев выплясывал довольно лихо, явно стараясь перед камерами. Вдруг музыка остановилась. Оказалось, что таинственным образом выключилась гитара Девлет-Кильдеева. Этой технической паузой воспользовался лидер группы. Сначала он натянуто шутил, призывая на помощь кого-нибудь из Мосэнерго, но затем сказал: «Мы ждали этого дня 15 лет и 9 месяцев – теперь нас не остановить!» К тому же, заметил он, будет сыграна давно уже известная программа, но очень вкусно приготовленная. «Приятного аппетита!» - воскликнул Мазаев, и в ответ услышал мощный гул изголодавшейся по музыке публики. И так как первый блин получился комом, а на будущем DVD это смотрелось бы не очень хорошо, песню «На рассвете» решено было повторить. На этот раз она была сыграна ещё более задорно, с саксофонными мазаевскими импровизациями. Это настолько вдохновило зал, что кто-то с галёрки даже крикнул: «Шуба-дуба, хали-гали!» Сразу же была исполнена песня «В Москве наступает полночь», где Мазаев проявил, помимо прочего, свой незаурядный талант флейтиста. «Браво!» - раздались пронзительные женские голоса. И тут началось настоящее шоу. Бархатный занавес вдруг поднялся, и в глубине показалась огромная буква «X», вся в нестерпимом сиянии. Как потом оказалось, это не первая буква в таких словах как «хлеб» или «хек», а последняя в слове «Codex». Именно на её фоне продолжился концерт. Сияла она действительно очень сильно. Было ощущение, что, если Крис Кимзи – звукорежиссёр нового альбома группы, постарался сделать звук концерта как можно приятнее для человеческого уха, то наши светотехники поставили своей непременной целью ослепить зал. Поэтому некоторые глядели на сцену в буквальном смысле сквозь пальцы. В песне «В ожидании чуда» Девлет-Кильдеев показал свои незаурядные способности, сыграв чудесное соло на гитаре. Но после песни «Ночью все кошки серы» между музыкантами и залом опустилась какая-то марлевая занавеска, которая впоследствии опускалась ещё несколько раз. На ней проецировались похвалы в адрес группы от разных знаменитостей. Первым был Фёдор Бондарчук, рассказавший, сколь многим в своей жизни он обязан Мазаеву. Затем была исполнена песня «Я тебя люблю». Тут Мазаев снова взялся за флейту. Но по какому-то волшебству все услышали звуки саксофона. Эта загадка так и осталась неразгаданной. Было исполнено несколько новых песен, во время одной из которых по бокам сцены на некотором возвышении появились танцовщицы в балетных платьях. Впоследствии эти возвышения занимали то матросы с красными сигнальными флажками («На палубе матросы»), то фигуристые стриптизёрши («Я так хочу твоей любви»), то скачущие боксёры («Славянские танцы»). На марлевой занавеске группу поздравляли и Ирина Хакамада, и Илья Лагутенко, и Игорь Матвиенко. Последний, расточая похвалы, заметил, что «Моральный кодекс» - пока единственная в нашей стране группа, имеющая право петь вживую. Спев песню «До свиданья, мама», Мазаев засобирался за кулисы. Но громкий клич зрителей, вскочивших со своих мест, удержал лысого мэтра отечественной музыки. Он вернулся и объявил: «Официальная часть закончена – теперь дискотека!» И в третий раз за концерт прозвучала песня «На рассвете». Другим песням повезло меньше, и они прозвучали только во второй раз за этот вечер. Зрительный зал МХАТа, действительно превратившись в настоящую дискотеку, весь колыхался. Наконец, устали даже самые заядлые поклонники и уже больше не свистали, когда Мазаев, поклонившись, попрощался: «Спасибо, братья и сестры!»


А вот так эту заметку видит редакция. Видимо, немало пришлось потрудиться, вырезывая всё "лишнее": http://intermedia.ru/index.php3?action=view&id=64306

Наверное, в самом первом абзаце я должен был бы, по обычаю, развести какую-нибудь тягомотину на тему дней рождения. Вроде: "Течёт безжалостный, холодный поток лет, унося бедную, трепещущую (экое ужасное слово! щущущу) былинку всё дальше от милого безмятежного детства. Бедолага, несётся она всё скорее к грохочущему, рыкающему водопаду забвения, где придётся ей раствориться совместно с другими такими же несчастными былинками..." и проч., и проч. Но что-то погода сегодня до того мерзопакостная, что мой творческий запал сильно отсырел. Лучше скажу про подарки что-нибудь.
Итак, проснулся я вчера раньше обыкновенного на два часа. Моё ощущение праздника всегда очень вредное - оно не даёт ни поспать, ни посидеть спокойно на месте. В этом, конечно, есть что-то детское, но я не стыжусь. Думаю, описывать все презенты, обнаруженные мною в тот день, было бы скучно, поэтому остановлюсь на замечательных.
Родители уже давно прохлаждались на работе, поэтому меня встретил мой кот. Он поглядел на меня со значением и торжественно проводил на кухню. Там я сначала обонял, а затем и узрел его мне подарок. Рядом с кошачьей плошкой лежала кошачья же куча экскрементов. Я мгновенно проникся к бедному животному сочувствием. Действительно, у всех есть возможность приобрести что-нибудь в дар, а как быть коту? Я представил его мучения: как он ворочался по ночам в холодном поту, выдумывая, что бы преподнести любимому хозяину... И преподнёс, разумеется, самое дорогое. Однако всё же этот подарок пришлось с благоговением выбросить.
Вторым подарком стало неожиданное предложение, сделанное мне в одном развесёлом журнале. Сначала главред долго хвалил мои скромные опусы, назвав их даже "виртуозными". Я, конечно, зарделся. А потом побледнел, ибо мне предложили работать там за сумму, которую я к себе никогда даже не думал отнести. Скажу только, что эта сумма даже более жалованья моего papa. Челюсть моя мысленно отвалилась, но виду я не подал. Всё же этот подарок с подвохом. Ведь меня ждёт пятый курс университета, а тут придётся работать дни напролёт. Как известно, даже джинны не могут быть сразу в двух местах.
В довершение, Anaitis подарила мне открытку с изображённой на ней нагою заднею частью неизвестного мне человека. Видимо, мне полагалось пролить над нею слёзы умиления.
Теперь же благодарю всех, кто меня изволил так или иначе поздравить. Спасибо за то, что дарите меня своим вниманием!

В колонках играет - Silentium

Есть у моей маменьки одна подружка. Милая незлобливая женщина с трудною личной жизнью. Пишу здесь о ней, ибо уверен, что ни она, ни кто либо из её знакомых, даже если случайно прочтут сию запись, не догадаются, о ком она.
Так вот, что касается личной жизни, муж её оставил сей свет вот уж как несколько лет. Человек он был в сущности хороший, только пивал порою горькую. Осталась она без него с ребёнком. Конечно, по прошествии некоторого времени, добрейшие её подруги только и мечтали о том, как стало бы замечательно, выйди эта женщина замуж. К их печали, долго она не подпускала к себе мужчин. Но вот однажды все увидали её с каким-то бородатым типом. Поначалу обрадовались. Он, конечно, не красавец: большой нос a la баклажан, какая-то обшарпанная бородка, вылезающая из красного лица, низенький и глядит как-то боком. Что ж, вздохнули подруги, когда женщине за сорок, и у неё отрок 11 лет - выбирать не приходится.
Мужчина говорил, что работает в научном институте, и это бросало на него некую положительную пелену в глазах подруг. Одно только неприятно поражало - говорил новый кавалер как-то очень много. Пел песни, балагурил, но всё больше хвастал, и даже как-то по-детски. Мол, бывало времечко, знавался с большими людьми, вместе водку пили (водку он, кстати, тоже уважал). И всё говорил, говорил... Ни секунды не проходило, чтобы ему умолкнуть или хотя бы перевести дух. Что ж, подруги снова вздохнули, но и только.
В последнее время эта мамина подружка стала прогуливаться с этим типом лунными вечерами, а он всё говорил, говорил... Челюсти двигались не переставая, иногда даже казалось, что борода его вот-вот отцепится и будет унесена ночным зефиром.
Признаться, женщина была очарована. Голос у кавалера приятный, он убаюкивал, проливая целебный бальзам на исстрадавшееся сердце. Однажды она рассказала о нём своей знакомой, работающей... в психиатрическом диспансере. Та попросила назвать имя мужчины и вдруг сделала большие глаза. "Да ты что! Милая, с кем ты связалась! Он же у нас давно на учёте. У него же запущенная стадия шизофрении!"
Вот так медицина разрушила тихое семейное счастие.

Удивительно, как это некоторые в нашей благословенной стране не стали до сих пор мизантропами. Я-то уж сделался им давно и, кажется, бесповоротно. Нет, конечно, если мы сидим с человеком и пьём с бубликами чай – то он мне даже, может, и мил. Потому что чай я уважаю, и бублики тоже отрицать не буду, а человека этого я мысленно макаю в чай – и тут уж его можно проглотить, даже смакуя. Но вот если без чаёв с сахарами, а просто человек, да ещё, положим, чиновник, нет, даже специально чиновник – тут уж конец.
Вот нынче пришлось мне общаться с такими. Точнее, не пришлось, и в этом вся суть. Звонил я в пенсионный фонд и в налоговое какое-то заведение, не помню этих названий. Мне всего только нужен был какой-то номер. Два часа подряд слушал я короткие гудки по всем телефонам. Это в Москве такой прелестный обычай – если вы чиновник, ваш телефон должен быть бесконечно занят. «Тьфу!» Это была единственная мысль в моей голове (из числа печатных) все эти два часа.
Для чего-то я решил непременно поехать в эти заведения. Разумеется, когда мой озябший и намокший со всех сторон нос достиг желанных дверей, они закрылись с бесцеремонным хлопком. Рабочий день наших присутствий заканчивается зело рано. Ничего моему носу более не оставалось, как поёжиться с досады и потащиться восвояси, а это путь неблизкий. В автобусы набилось невообразимо много народу. Все эти лица, толпящиеся в автобусной тесноте, привели меня в неподобающее бешенство – я сломал ручку зонтика, которую в ярости сжимал всё сильнее, выронил книжку в грязную жижу под ногами и – проклял всё сущее! О, разумеется, я понимал, что во всех этих перипетиях виноват только я сам, но это меня бесило больше всего! Какая-то женщина брезгливо стряхнула с кофты две капли, попавшие с моего несчастного зонта, и я решил, что сейчас нагрублю ей. Вместо этого сказал: «Простите», - но скособочил жуткое лицо. Моя ненависть к человечеству была в тот момент столь велика, что, кажется, заставляла автобус ехать скорее.
Остудил мой пыл горячий суп. Вероятно, человечество изобрело его, чтобы защитить себя от таких мизантропов, как я. Но берегись, человечество! Настанет день – и у тебя под рукою не будет этого спасительного средства. И тогда держись! О, я прозреваю твою страшную участь!

В колонках играет - Dead Can Dance "Sacrifice"

Сейчас только мне звонил мой бывший одноклассник. Забавный такой. Длинный, лицо изрыто коварными гормонами, да и фамилия у него Печёнкин. Особенно сдружились мы с ним классе в десятом, когда я за него писал одной девице (а может, и нескольким) любовные письма. Порою в стихах. Особенно вдохновенные и страстные выходили у меня на геометрии. Я писал их, высунув язык и склонив голову на бок. Признаться, на ту девицу, которой эти эпистолы предназначались, мне было плевать. Да и на геометрию тоже. Наверное, поэтому мне в одной четверти чуть не поставили за неё двойку. Видимо, сам Печёнкин принял это за знак самоотверженной моей дружбы к нему.
Ну да это всё не к делу. Просто позвонил он мне поговорить. При всей внешней его грубости всегда я поражался живости, с какою он воспринимает мир. Вот примерно, что он мне рассказал:
- Тут у меня, слышь, бабка померла. Не, не родная, сестра моей-то. Вот такие, брат, дела... Ну, что делать, поехали мы её закапывать. А у меня как раз на днях сеструха родила. Не, не родная, троюродная. Так-то... Ну, закопали мы её... Да не, бабку, сеструха-то в роддоме. Да, закопали, говорю, утром-то, помянули всё как надо. А днём - в роддом! За сеструхой, то есть. Соображаешь? Утром закопали старую - днём за новой поехали! Во как оно...
Какой всё-таки философов наш человек! Куда нам их столько?

Напоследок должен пожаловаться. Я тут пишу о философии, а рядом какие-то смайлики шебуршатся. Один сидит на лошади, а она всё время какает, извините. Невозможно же ничего написать, когда под боком кто-то постоянно какает!

В колонках играет - William Aura - Sacred Secret

Попавшись на человека чем-нибудь мне неприятного, я часто утешаюсь мыслью, что-де пропишу его, вернувшись домой, в дневнике. То есть, натурально, гляжу я на такого типа и думаю - вот погоди ужо, пропесочу я тебя, не зарадуешься. Однако стоит мне оказаться дома - и этот человек может считать себя спасённым и избавленным от всяких фельетонов. Отчасти это происходит из природной и благоприобретённой моей лени. Но, с другой стороны, можно тут вспомнить и Ивана Карамазова, который, кажется, говаривал: мол, люблю я человека всею душой, покуда не показалась рожа его мерзкая. Так и у меня - уберите от глаз моих какое-нибудь гадкое лицо - и вот я его снова готов целовать в румяные уста, выражаясь фигурально.
Но нынче мною решено не давать себе спуску. Ибо пришлось мне прошедший день провести на даче, и тамошнее дачное общество меня изрядно промучило. Нет, оно не кусало и не щипало вашего смиренного слугу, но было столь скучно и занудно, что из рук вон! Конкретно же это общество составляли два молодых человека 16-17 лет, во всё время моего с ними "общения" примерявшие все возможные варианты постных лиц. А ведь Петровский пост ешё не наступил.
Нет, вы себе только на миг вообразите: приехали вы на дачу, солнышко блестит, травка шевелится, мушки-цокотушки, коровьим духом потянуло, слышно, как кто-то колет дрова... А вас встречают два недоросля с таким видом, будто на заднем дворе уже приготовлен гроб с покойником.
Один из них - Павел - меланхоличный юноша с длинными волосами и таким же длинным лицом. Глядя на него, можно решить, что его гложет исключительно неустроенность поэта в окружающем мире. Он глядит медленно и презрительно-отрешённо. "Отчего это?" - думаете вы. А оттого, что этот нежный отрок выдул накануне стаканов пять водки и пол-ящика пива. А ещё оттого, что он - барабанщик в какой-то "альтернативной" группе, а вы - какая-то "гопота недоделанная". Достаточно пожать его потусторонне худую, призрачную руку, чтобы почувствовать всю свою грубую материальность.
Рядом с ним стоит существо по габаритам гораздо более осязаемое, чем даже вы сами. Те же длинные волосы, но уже обрамляющие пухлые щёки. Старательно опущенные книзу уголки толстых губ. Он явно пытается подражать своему варёному другу. Он вокалист в той же "крутой" группе. Как уж она там называется, я не помню: то ли "Дикая стая", то ли "Сбрендивший табун"... Павел тихим голосом представляет его: "А это Светик". Оказывается, Святослав.
Родители отправляют меня вскопать грядку. После первых двух минут пребывания деревянного черенка в моих просящих работы руках, на ладони появляется мозоль. Место для грядки ужасное - песок смешанный с муравьями. Не знаю ни одного цветка или овоща, растущего на муравьях.
Вернувшись к крылечку, нахожу двух музыкантов, молча курящих вонючие сигареты. Их лица неподвижны, как кора на дереве. Я оглядываюсь кругом. Вот воробей летит по сложной траектории за мошкой и жадно щёлкает клювом. Две белые бабочки вальсируют у яблони, стукаясь иногда о ветви, отчего те начинают колыхаться. Мухи с деловитым жужжанием устремляются к маленькому деревянному строению позади дома. Я беру книжку, усаживаюсь в кресло-качалку. Два друга молча глядят в стену, прозревая таинственные дали.
Зовут обедать. Там они так же молча жуют, стараясь глядеть исключительно на шашлык. Мама изредка что-то робко говорит о погоде и прелестях базилика. Но священное безмолвие двух юношей душит всё.
Уже садясь в машину, я подарил обоих мумий лучезарнейшей из улыбок. Только в душном салоне грудь моя вполне расправилась, чтобы я мог дышать свободно. Романтические шевелюры остались позади - и больше я к ним ни ногой!

В колонках играет - Aria "Metamorphosis"

Один весёлый журнал заказал мне интервью с двойником Ленина, стоящим у Исторического музея. Как раз нынче проходил я со своим сокурсником мимо Красной площади - дай, думаю, загляну. Диктофона со мною не было, поэтому я решил просто назначить с "вождём" время встречи. Подойдя к музею, мы увидали не только коротышку в кепке, но также других замечательных господ: Карла Маркса, Николая II, и ещё какого-то типа, который, видимо, притворялся Путиным. На мой взгляд, выходило у него не очень-то.
Я приблизился к "Владимиру Ильичу". Наверное, так начинались рассказы старых революционеров об их встречах с Лениным. Он стоял, облокотившись о каменную ограду, и мирно беседовал с какою-то старой женщиной. Возможно, она изображала Крупскую, но более всего ей удавалась роль обычной бабки. Глаза у "Ленина" были, как и полагается, добрые-добрые... Только с небольшим астигматизмом. Лицо было особенно красно на фоне рыжей, явно подкрашенной, бородки. Также на нём имелись припухлости, весьма харктерные для человека, отдающего предпочтение напиткам, далёким от прохладительных.
Проведя необходимые переговоры, я узнал, что фамилия "Ильича" - Карбышев.
- Так, - повторил я в равнодушном тоне, - Карбышев...
Тут позади раздался голос с явным еврейским акцентом:
- Вы что, молодой человек, Карбышева не знаете?!
Обернувшись, я увидал автора "Капитала". На голову Карл Маркс зачем-то (может, для пущего сходства?) нацепил кепку-зонтик, из-под которой на меня глядели возмущённые глазки и топорщилась большая борода. Я несколько растерялся:
- Как же, припоминаю... Карбышев - знакомая фамилия...
- Да что вы врёте, молодой человек! Наверняка не знаете. Генерал Карбышев - это же лучший наш генерал! Его фашисты заморозили. Ему фельдмаршала дать хотели! А вы не знаете! Ну не стыдно ль!
- Ну, откуда ему знать, он же не бывал в гестапо, - вдруг вступился за меня "Ленин". Будто бы он и был тем самым Карбышевым, вернувшимся из плена, и теперь, с высоты своих подвигов, снисходительно глядящим на моё невежество.
"Маркс" сердито хмурил хрестоматийные брови:
- Эх вы, молодёжь! У вас, кстати, молодой человек, часики механические, или электроника? Позвольте полюбопытствовать... А, ну такие меня не интересуют.
В прострации я попрощался и отошёл от них. Не сказавший до этого ни слова "Николай II" вдруг пробасил: "До свидания".
Мой сокурсник ещё долго возмущался:
- Что же это за страна! Нет, ты мне скажи! Ленины, как простые миккимаусы, по улицам бегают! Ладно этот Маркс - чёрт бы с ним. Но - Боже! - Николай II. Он же святой! Почему бы тогда не выпустить и Серафимов Саровских с Сергиями Радонежскими?
Я задумался.
А завтра ведь интервью...

"Еврей. Вы очень умны и образованны. Предпочитаете работать не руками, а головой. Однако деньги вы любите больше, чем людей, и из-за этого можете-таки ;) пострадать:)"




Пройти тест "Какой ты национальности?"

В колонках играет - Иоганн Себастьян Бах "Partita V"

Определённо, великолепные человеческие экземпляры могут попасться порою терпеливому исследователю. Достаточно хорошенько навострить глаз, наставить его на окружающее - и улов не заставит себя ждать.
Моею добычей нынче стал один чудесный молодой человек. За всё время обучения в университете мы говорили друг с другом в общей сложности минут 20. Учится он на другом факультете, поэтому встречается мне редко. Но всё это теперь неважно. А важно следующее.
Случилось нам идти от университета. Я, как положено, говорил преимущественно об интереснейших превратностях погоды, форме носа прохожих и прочих необходимых вещах. Такие обычно говорятся с человеком, которого и не знаешь почти, но молчать с ним было бы неловко. Вдруг он поворачивает ко мне свои синие глаза и спрашивает:
- Ты случаем не скорпион?
Я несколько растерялся в первый момент, и стал искать причину, по которой этот милый юноша вдруг наградил меня таким не очень приятным званием. Что заставило его заподозрить во мне сходство с этим паукообразным? Наконец, по здравому размышлению, я сообразил, что требуется отвечать.
- Нет, Петя, рак я.
Юноша просиял и пожал мою руку (теперь, наверное, правильнее было бы говорить "клешню"):
- Во дела! И я рак!
Казалось, он сейчас обнимет меня. "Вот и встретились два одиночества", - подумалось мне.
- Ну что ж, что рак? Разве это имеет какое-то...
Последние мои слова оказались роковыми. Следующие 20 минут я был единственным слушателем монолога об истинной астрологии, о гипнотических свойствах раков (то-то, думаю, их с пивом так жрут), и о пользе биолокации.
На последнем пункте я попросил остановиться подробнее:
- Помню, в детстве, - говорю, - я тоже спицы велосипедные сгибал и вертел, как будто гипнотизёр, или как их там зовут. А потом мне надоедало - и я представлял, что это пистолет.
- Вот это ты зря. Надо было геопатогенные зоны искать. Ведь если там узлы накладываются - тогда катастрофа! Юпитер в доме Сатурна, и Венера в луне Нептуна...
Ну, думаю, приехали (а до метро, кстати, мы ещё даже не добрались)...
- Я ведь, - говорит, - в школу биолокации ходил...
- Из обычной тебя выгнали, что ли?
- Нет, это я потом.
- У вас и экзамены были, наверное? Трудные? Спицы-то велосипедные в руках вертеть - это не всякий...
- Были, а как же. Мы ходили в Коломенское - тучи разгоняли.
- Спицами, что ли?
- Нет, почему, силой мысли. Ох мы эти тучи только так в клочки рвали!
Мне вспомнились люди, которые приходили иногда к маменьке в редакцию. Одна женщина уверяла всех, что у неё был контакт с инопланетянами, которые задыхаются на своей планете, и просят землян помочь. Якобы, она записала контакт на плёнку. Включили. Из динамиков раздался задыхающийся голос дамы, говорившей то басом, то пискляво: "У нас мало воздуха! Мы скоро все умрём!" А ещё одна дама всегда расхаживала с алюминиевой кастрюлей на голове. Мол, чтоб враги излучениями не зашибли.
Я снова взглянул на Петю. Каким-то алюминиевым блеском мерцали его глаза.

Будет ли кто-нибудь отрицать, что общество наше всё сильнее пропитывается буржуазной идеологией, когда принцип разумного эгоизма берёт верх? На всё теперь принято глядеть сквозь деньги, причём, чем больше толщина этой своеобразной призмы, тем красочнее выглядит мир. Раньше (очень-очень давно) мерою всего был человек, но на что нам теперь такая смешная, громоздкая мера, когда есть кое-что поудобней. Однако известно, что к людям честным деньги приклеиваются как-то плоховато. Поэтому, когда принцип "не обманешь - не продашь" становится всё более естественным, удивления достойны встречающиеся порою островки честности.
Именно об одном из них, попавшемся недавно моей матушке, я хотел рассказать. В целях устройства на работу, моя матушка позвонила в редакцию одного журнала, название которого не будем называть, дабы не смущать слишком добродетельные и щепетильные умы, которых что-то много развелось. Трубку взяла редактор - судя по голосу, женщина в почтенных летах. Вот какой диалог, в пересказе моей мамхен, произошёл меж ними:
Редакторша:
- Вы, деточка, школу закончили уже?
Матушка:
- Я, извините, давно уже и университет окончила.
- Да? Ну, это хорошо. И чем желаете у нас заняться?
- Да вот, журналистикой...
- Ага... А может, верстальщицей? Не хотите? Ох, был у меня один премилый верстальщик. Такой хороший был. Прихожу однажды в редакцию - ни его, ни оборудования. Всё спёр, сволочь такая!
- Я, собственно...
- Ага. А журналисткой, конечно, можно. Была у меня одна, Люда. Хорошая была, грех жаловаться, всё так замечательно делала, писала. Убили её недавно...
- Простите, но...
- А вы подходите, поговорим ещё с вами. Домой ко мне. Редакция-то у нас сгорела, но это ничего, новую как-нибудь справим, ага...

Не знаю, надо ли удивляться тому, что маменька моя, вежливо, но довольно быстро попрощавшись, повесила трубку, не дав доброй женщине вставить ни слова больше.
Неочищенная и неприправленная прямота многим приходится не по вкусу. Кого же в этом винить?

Разлюбезные друзья мои!
Никогда мне не нравились конферансье, выкрикивающие перед пыльною кулисой какое-нибудь громкое имя. Зачем? Вель, если человек действительно стоит того, чтобы терпеть его на сцене, для чего так орать? Но тут уж, извините, статья особая. Тут человек и, можно сказать, в будущем пароход. Величиная, масштаб и объём впечатляющие. Это я, конечно, о таланте. Впрочем, про это оставляю судить вам, драгоценные читатели. Вот вам ссылка - и немедля попробуйте вот эту штучку, как говорил профессор Преображенский. И если вы скажете, что это плохо - вы мой злейший враг!
http://www.liveinternet.ru/users/829632/

В колонках играет - Аквариум. "Мёртвые матросы не спят".

Порою на свет родятся люди довольно вредного свойства. Таких хлебом не корми, дай только что-нибудь раскритиковать. Самое даже серьёзное и благородное начинание они опрыскивают ядом злой насмешки. Знакомы вам такие? Впрочем, если доселе вы их не встречали, то примите поздравления – вот он я, один из этих стервецов.
Гадкий, ничтожный человек, я смеюсь над всем, даже над самою жизнью. И как прикажете сдерживаться, если жизнь эта ветеринарная? То есть, я это всё подвожу к тому, что нынче расположен смеяться над попавшей мне случайно в руки газетой «Ветеринарная жизнь». Два сложенных пополам больших листа представляют для этого занятия много материала.
Вот первая полоса. На синем фоне гордо вьётся название. Ниже фотография кудрявой женщины и надпись: «Конкурс на звание МИСС ВЕТЕРИНАРИЯ продолжается». С ужасом гляжу на портрет и воображаю, что в руках, которых на фотографии не видно, потенциальная МИСС ВЕТЕРИНАРИЯ зажала ножницы для кастрации котов и большую клизму. И даже её романтический профиль не в силах развеять видение.
Тут же газета рассказывает нам про эту курчавую даму: «Она считает, что работать в ветеринарии очень интересно. Работа расширяет горизонты, каждый день приносит что-то новое (выходит, эта ветеринарша таскает что-то из мед. кабинета домой? Но что?! Отрезанные уши – и варит суп?). Учится сама и учит молодых, пришедших на работу совсем недавно. И это всё правильные слова про Марину Челогузову (и правда, к чему аргументы?). Но мы хотим сказать, что в жизни эта красивая женщина очень жизнерадостна, любит весну, своих родных и друзей, общительна и отзывчива. Она пишет стихи. Одно из них (одно? Стихо?) начинается так: ”Я живу, закон не нарушая, на машине лихо не рулю, отчего же я, сама не зная, ветеринаров так люблю?”».
Вывод газета делает довольно фривольный, если не сказать, эротический: «И хотя Марина не знает, отчего она так любит ветврачей, мы ей подскажем: оттого, что сами ветврачи очень любят Марину».
Рядом с этим перлом небольшая колонка с новостями, преимущественно всякие заседания да юбилеи. Меня привлекли «Бега рысистых лошадей», особенно фраза: «Все хотят посмотреть на бег неописуемой красоты коней». Интересно, а сами кони бегают, или только красота?
Ну, хватит тут, пора и перевернуть страницу. И сразу в глаза бросается какой-то a-la Толкин заголовок, а под ним текст: «НЕДРЕМЛЮЩЕЕ ОКО. Так называют председателя Координационного совета областных и межрайонных учреждений Мякина Николая Александровича». Интересно, думаю, они его так шёпотом называют, или вслух? Например: «Эй, Недремлющее Око, есть иди!» Что-то в этом есть индейское. Хотя, может, это оправданное имя, вдруг этот милый человек никогда не спит? Читаю дальше и узнаю, что он, несчастный, носит такую кличку лишь за то, «что возглавляет областную станцию по борьбе с болезнями животных». Вы не находите странной логику его сослуживцев? Однако журналисту, интеллигентному человеку, не хочется отстать от обидного прозвища, и он продолжает: «В течение последних трёх лет особенно пристально отслеживает оно (недремлющее око) ситуацию по губкообразной энцефалопатии крупного рогатого скота». Нечего сказать, интересное зрелище, не заснёшь. Читать на эту глазную тему мне надоедает, и я перехожу сразу к концу: «”Федерализм + компьютеризация всей области”, - шутит недремлющее око в ответ на вопрос о формуле успеха нижегородской ветринарии». Глаз хохмит, да ещё как!
Следующая статья с замахом на духовность – «В чужой монастырь». Вот, думаю, ветеринары тоже к Богу прилепились. Как бы не так! «Как говорится, в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Но только не ветеринарная служба. И только не в женский Свято-Троицкий-Серафимо-Дивеевский монастырь (вот невезуха!), в котором районному госветинспектору Виктору Асташкину все только рады».
И то, какой-никакой инспектор, а всё же мужчина. Дальше гениальность сентенций стремительно сгущается: «Врач спасает человека, ветврач – человечество, значит – ближе к Богу».
Затем проникнутый духом обители журналист рисует нам идиллическую картину отношений людей с Богом. Но между ними вдруг выскакивает… Впрочем, прочтите сами:
«В Дивеево в последние годы не зарастает народная тропа – по арзамасской трасе нескончаемая вереница ходоков и автопаломников (хорошенькое словцо). Тысячи людей едут молиться к святым мощам Серафима Саровского: одни – об отпущении грехов, другие – о стойкости духа, третьи – о здравии. Разные люди идут омыться в святом источнике и прикоснуться губами (чувствуете, напряжение растёт?) к святому гробу. И не знает большинство из них, что кроме Бога на всём этом пути их незримо сопровождает эпизоотический спецотряд».
То, как журналист орудует образами, не может не восхищать. «Как сказал Главный госветинспектор Российской Федерации Е.А. Непоклонов: “Работа ветеринарной службы внешне малозаметна, но значение её велико”. А теперь умножьте смысл этих его слов в сто раз…» Что, умножили? Кто прилежно учился в школе, знает, что, сколько на нуль ни множь, нуль и получится. Но, конечно, восторженный журналист другого мнения.
А вот ещё прелестный образ:
«Крестным ходом идёт в монастырь весь православный мир. И остановить этот ход нельзя – это же не фуры с мясом». А, каково? Как броско! Остро! И не поспоришь: действительно, у православного мира очень мало сходства с мясными фурами.
Ну всё, мне это уже надоело. Постепенно начинаешь понимать, что смеёшься не над глупыми, а над убогими, а это уж как-то неприлично, совестно. Вот, под конец чудесные стихи, разумеется, ветеринарные.

Солнце встало над горой и закрылось пасмуром
Так как Борский весь район заразился ящуром.
Тут подняли по тревоге всех работников ГАИ.
И теперь стоим, как пни, около шлагбаума.
Идёт девушка, шути: чувство юмора ведь есть.
Но по опилочной дорожке прогони её раз шесть.
Кто несёт кефир, сметану, всё топчи и всё сжигай!
И хоть кажется день за год – ничего! Не унывай!
И район свой Городецкий от заразы защищай!

В колонках играет - Русская народная песня "Заинька, попляши!"

День мой нынешний прошёл под развевающейся орифламмой моих свежевылезших усов.
Да будет вам известно, что во все времена усы были главнейшим предметом и символом, вызывающим уважение, если, разумеется, колосились на мужской губе. Хотя и некоторым женщинам они служили на пользу. Помните, маленькая княгиня, жена Андрея Болконского, из "Войны и мира"? У ней были такие кокетливые усики. Она, правда, потом умерла, но уверяю вас, это случилось от родов, а не от усов.
Итак, стоило нескольким рыжеватым волоскам обозначиться под кончиком моего носа, как со мною стали происходить прямо чудеса. Нет, конечно, я не стал летать по воздуху, и место в метро мне не уступали. Однако в университете, где в безусую бытность мою преподаватели звали меня только "вы", они вдруг вспомнили все моё имя, и стали даже с каким-то наслаждением его повторять. Даже наш учитель ОБЖ, старый полковник, хронически не запоминающий имён, сегодня склонял меня направо и налево, в лучшем, конечно, смысле. Рот мой складывался под лёгкою сенью усов в сардоническую улыбку.
Но дальше началось ещё интереснее. Поехал я заниматься флейтой к своему армянскому репетитору. Сыграл пьесу, надо сказать, довольно посредственно, а он говорит, косясь на пух посреди моего лица: "Замечательно!" Может, воздух, проходя во флейту, фильтруется усами, как планктон у кита? Ну, поиграли мы с ним эдак часа два (то есть играл я, да всё "замечательно!"), а он потом и говорит: "Славно мы нынче поработали, давай-тко вдарим водочки". И вытащил графин с рюмками. Я попробовал отказаться, мол, пост, кричал: "Это же непедагогично!" Всё тщетно. Водка была с каштановым мёдом. Репетитор принёс мне закусить апельсин. Обмакнул я усы в рюмку - хлоп! - хороша! Ещё мне налил. "Приятного аппетита", - говорит. И всё заверте...
В общем, по метро я ехал, счастливо размахивая усами, словно чайка крыльями.
Может, мне теперь ещё и бакенбарды завести?

В лесу лежит ещё снег и, видно, долго задержится. И оттого, что я хожу, ресстегнув пальто, меня пронизывает студёный ветер. Будто бы зима идёт в последнюю свою, безнадёжную атаку, и я, выказывая доблесть и презренье к ней, не желаю спрятать грудь.
Проглянуло солнышко. Я иду по тропинке между застывшими в покорном ожидании берёзами и, кажется, тополями - я плохо различаю деревья, да ещё голые. Кое-где обнажились мокрые коричневые прошлогодние листья, на которых сидит множество ворон и, перевёртывая их клювами, деловито шуршит. Выйдя к реке, я нашёл там двух художников за работою. Облюбовав какое-то чёрное дерево с живописно корявыми ветками, они усердно водили карандашами по бумаге. Сверху пели и чирикали птицы, и вдали беззвучно мелькали машины. Ко мне подлетел откудова-то взявшийся вдруг, наверно, безумный, комар. Тут мне захотелось взять блокнот и сделать что-то a-la Пришвин. Я шёл медленным шагом и писал.
Но теперь я уже выхожу снова к дороге, птичьи голоса сменились привычным гудением. Кажется, вышел не Пришвин, а какой-то диктант для 4-го класса, который должен кончится какой-нибудь мерзостью, вроде: "Как хорошо в лесу весной!"
И было бы хорошо, если б не эти мокрые какашки из-под снега...

Мне показалось сейчас, что я знаю, отчего некоторые люди так трудно сходятся с другими, да и не хотят вовсе сходиться. Помните, один герой Достоевского в «Белых ночах» тоже задаёт этот вопрос: что, дескать, такое, почему иной, когда придёт к нему приятель, так вдруг законфузится, что и приятелю его сделается в то же мгновенье неловко?
Однако тут известное дело – мечтатель. Он уж само собою коснеет, когда врываются к нему в прекрасные мысли со своею грубой реальностью. Но не странно ли, что есть много не только не мечтателей, но совершенных прозаиков, сидящих тем не менее в своей душной кубышке, выставляя порою свой дрожащий нос в щёлочку, чтоб не задохнуться окончательно. Оттого это, я думаю, что каждому приятно думать о себе хорошо. А люди делают то же, что зеркала уроду. Он уж вообразит про себя, будто он принц с диадемой, а глядь – в зеркале страхолюдина такая, хоть топись. Тут свет истины, конечно, пролился, но надо ли его? Ведь пока урод воображал себя принцем, он, может, и добрее был, а тут, поглядев на себя в истинном-то свете, обязательно озлится. Хорошо это?
А ведь есть, кроме того, много и таких, что любят брать роль зеркала, которое всюду суётся, куда не просят. Прискачет такое вот мерзкое стекло и давай перед носом кружить: вот-де ты какой на самом деле, а уж форсу-то набрал! Так поглядишь-поглядишь и плюнешь сгоряча на мерзкую свою рожу – да в стекло-то и попадёшь. А оно потом обижается, за правду мол правдинскую достаётся.
Выходит, люди друг другу в мученье даны.
Как страшно жить!

С первого курса мне внушают, что журналистика - продажная профессия, а редакция - бордель. Ну, я не спорил, списывая все эти высказывания на какую-то болезненную похотливость говоривших. Но что я вижу теперь! Вот, предыдущий пост - ни слова правды! Дайте скорей жёлтый билет!

Митя Борисов, застенчивый миллионер

Признайтесь, случалось ли вам задуматься над своей жизнью. Какою бы она была, стань вы обладателем целого миллиона зелёных ассигнаций? Что бы вы сделали? Купили бы дом, машину, починили бы утюг? Конечно, выбор велик. Но как стать настоящим буржуем, каждый день грызущим рябчиков с ананасами? Секретами профессии богача поделился с нами Митя Борисов.

Lenin baby

- Тэк-с, молодые люди, значит, родину продаём, да? – Румяный милиционер строго и вместе заговорщицки глядел на сбившихся в кучку испуганных 11-летних ребят. Только что их поймали у «Интуриста», где те меняли самое святое, что есть у советского ребёнка – октябрятские значки! – на импортную жвачку. – И не стыдно вам, плохиши? Это ж, ёксель-моксель, государственная измена!
- Не, а чё мы сделали? – спросил один мальчишка, отважно взмахнув рыжими кудрями.
Румяный милиционер, лениво отведя свою руку, угостил того подзатыльником:
- Даром, что рыжий, как Ленин, а растёшь незнамо кем. Тэк-с, все жувачки мне на стол. Как вещественное доказательство, - добавил он, облизнувшись.
Так, или примерно так происходило это судилище в далёком 1988-м году, мы не знаем. Но судьба смелого рыжего мальчика нам известна. Спустя ровно 17 лет после своей исторической фразы он сидел в московском кафе «Жан-Жак», уплетая спаржу. Рядом с тарелкой навытяжку стояла бутылка красного вина, уже почти опустошённая. Лицо его, в подражание вину, приобретало уже характерный оттенок, а в голове мирно парили медленные мысли. В таком-то состоянии я и застал этого бывшего юного диссидента, а ныне владельца сети клубов и кафе Митю Борисова. Посмотришь – какая-то обыкновенная куртка, майка под нею, не поражающая своею чистотой… Разве так представлял я живого миллионера? Я думал, это человек, усыпанный золотом, изумрудами, манишками и бабочками. Ну а такому без зазрения совести можно отдавить ногу в трамвае. Безобразие!
- Куда вы девали ваши фалды и запонки? – спрашиваю.
- Да на что это? Я всегда могу нанять какого-нибудь расфуфыренного петуха. Пусть ходит вместо меня, а мне и так неплохо.
И это, думаю, наши сливки! Они не только не хотят одеваться, как сливкам положено, но даже не причёсываются. Ну, ладно.
- Итак, Митя, вы, кажется, миллионер? – некоторая несуразность вопроса дошла до меня не сразу.
- Да вроде того. Завидно, да?
Этот выпад я с достоинством проигнорировал.
- Как же вы им стали? Разумеется, отменное обучение в школе…
- Ага, в семи. Из шести меня исключали за хулиганство и неуспеваемость, - красное митино лицо, обрамлённое рыжими локонами, улыбалось, даже сияло, как спелый плод.
О чём он думал в этот момент? Вероятно, вспоминал, как, обучаясь в очередной школе, устроил маленький бизнес. Он, и ещё пара ребят подрядились мести улицы. Потом они на 70% зарплаты поставили под метлу весь остальной класс, а сами, ничего не делая, получали остальные 30%. Воистину, реинкарнация Тома Сойера!
- Скажите, жажда денег сжигала вас с детства?
- А как же! Знаете игру «камень-ножницы-бумага»? Я научился за секунду до финала угадывать по малейшему движению пальцев, что выкинет соперник. И неплохо на этом зарабатывал. Или вот фантики – тоже приносили хороший доход, - Митя невинно улыбнулся, и волосы шевельнулись у меня на голове. Поставить невинные детские шалости в рамки бизнеса! Я всегда догадывался, что миллионеры жестоки.
- Первый серьёзный заработок я получил в 15 лет, работая валютным (у меня ёкнуло сердце) ночным сторожем. За ночь выходило 6 баксов. Этого было достаточно, чтобы доехать на такси до Макдоналдса и купить еды на пятерых. Оставалось ещё на марихуану и водку «Горбачёв». Более богатым я себя потом не чувствовал никогда.
- Милые у вас были увлечения…
- Да почему были? Я вот ещё по крышам любил ночью погулять.
- Деньги искали?
- Зачем деньги? Просто ночью на крыше весело.
Мгновенно перед моим внутренним взором встал образ Тома Сойера с пропеллером от Карлсона. Дикое зрелище.

ОГИ и прочие АПШУ

Судьба всякого миллионщика тяжела, его жизненный путь извилист и тернист. И Митя Борисов, прежде чем встать в стройные ряды отечественных богачей, долго мыкался. От ночного сторожа, скупавшего почти всю водку «Горбачёв» в Москве, он как-то плавно стал одним из продюсеров нескольких рок-групп, таких как «АукцЫон» и «Ленинград». И вот, когда денег стало уже вполне хватать на водку «Ельцин» и «Жириновский», к нему пришёл некто, назвавший себя Дефолтом, и забрал большую часть средств.
Недолго Митя и друзья рыдали и рвали друг другу волосы – было решено заниматься пусть, может, менее выгодным, зато более приятным делом – собираться у кого-нибудь на квартире. Жребий пал на Дмитрия Ицковича, директора Объединённого гуманитарного издательства (ОГИ), имевшего жилплощадь в центре Москвы. И всё шло хорошо: друзья регулярно приходили, выпивали, болтали о том, о сём. Только странно, откуда ни возьмись, скоро туда натащилась ещё уйма народу: поэты, художники, музыканты и налоговая полиция. Пока первые читали стихи и пели песни, последняя заявила, что притон открыт на незаконных основаниях, и на продаже горячительного руки греть должно именно государство. Друзья переглянулись, вздохнули, поскребли по сусекам, потом в затылках – и открыли клуб «ОГИ». И началось веселье.
Но, как мы знаем, миллионерам (даже потенциальным) свойственна тяга к одиночеству. Им милее сундуки с блестящим златом-серебром, с которым они, как водится, разговаривают, гладят его, целуют и т.д. Поэтому, наверное, Митя вскоре покинул шумную компанию огишников и открыл собственный клуб «Гоголь». Неспроста это. Помните, что маленькому Чичикову в «Мёртвых душах» говорил его отец: «Копи копейку: эта вещь надёжнее всего на свете».
Ну, дальше уже было дело техники. Открылся клуб «Апшуциемс», ещё один «Гоголь» и кафе «Жан-Жак», в котором мы с Митей и протирали свои штаны.
- Кстати, Митя, о штанах. Сколько стоит всё, что сейчас на вас? – я приготовил ручку и блокнот, чтобы записать длинное число.
Митя окинул себя критичным взглядом:
- Долларов 500.
Меня пронзило разочарование. Наверное, так скромно одевался подпольный миллионер Корейко, но у того хоть были веские причины.
Я поглядел в спокойные Митины глаза, в которых отражалась винная бутылка, и без особой надежды спросил:
- Вы много работаете?
- А зачем? Пусть другие работают, я отдыхаю. Встречаюсь иногда с партнёрами, бывает, поговорим по душам. А так я свободен.
- Всё время проводите в своём огромном мрачном особняке на берегу Карибского моря?
- Вот ещё! У меня и своей квартиры нет. Снимаю вот в центре.
- Так. Наверно, ваша страсть – автомобили?.. Сколько у вас Феррари?
- Нисколько. Я предпочитаю «Чайки» или старые «Мерсы».
Аскет! Просто Симеон-столпник! Какая-то злость всколыхнулась во мне.
- Назовите свой самый гнусный поступок, немедленно! Так, чтобы все слышали.
Митя потупился.
- Мне стыдно…
- Тогда… самый лучший.
Он потупился так, что я испугался за его жизнь.
- Я не могу, стесняюсь.
Скромный, ленивый, рыжий миллионер без своей квартиры! Где ещё вы сыщете подобное сокровище? Пока наша страна способна на такое, мы можем ничего не опасаться.
Уже уходя, я спросил:
- Митя, есть у вас мечта?
- О да! Я мечтаю на белом катере путешествовать по рекам. В море ведь неинтересно, а по реке плывёшь, глядишь вокруг, рукой машешь – хорошо!
Он ещё и романтик!