Недавно я ехал в метро. Спустился на платформу, остановился в ожидании поезда. Народа на платформе было немного. Моё внимание сразу привлекла стоявшая рядом пара — мужчина лет тридцати пяти и маленький, лет пяти, мальчик — отец и сын. Они стояли чуть впереди меня и я не видел их лица. Подошёл поезд. Вместе с другими пассажирами мы вошли в вагон. Свободных мест в салоне не оказалось. Мужчина и мальчик встали недалеко от меня и я мог их разглядеть. Было в этой паре что-то харизматичное. Пацанёнок с любопытством рассматривал салон, пассажиров, мелькавшие за окном вестибюли станций, старательно повоторяя за диктором их названия. Отец держал сына за руку, изредка что-то спокойно ему объясняя, и неотрывно смотрел на него. При этом едва заметная добрая улыбка не сходила с его лица, в ней отражались и радость, и благодарность, и надежда. Его глаза светились СЧАСТЬЕМ...

Пиздец. Родишь ребенка, а он поэт. Ты его кормишь грудью, на руках носишь в туалет, когда у него жар, тратишь на него все деньги и всё свободное время. Мечтаешь, что будет у него школа с золотой медалью, работа интересная, красивый автомобиль, веселая свадьба, трое детишек и собака. А он, сука, вырастает поэтом, и всё у него плохо. И он пьет горькую и пишет грустные стихи, а тебе уже шестьдесят, и ты уже отдал ему всё, что у тебя было, и больше у тебя ничего нет. А он пишет и пишет, сука, а ты читаешь и плачешь.

(с) www.hrivelote.livejounal.com

Прочитал запись в дневнике Sanchez1983. Я уже говорил об этом в комментарии к посту Klaretta (цитата взята из этого поста).

Почему некоторым родителям бывает так трудно принять своих детей такими, какие они есть? Почему?? Можно родить ребёнка, потому что ты хочешь выполнить свою биологическую и социальную задачу, и в дальнейшем на каждом шагу программировать его жизнь, требовать от него соответствия строго определённым нормам, заполнять его сознание бесконечными стереотипами и комплексами. Но ведь можно родить ребёнка, потому что ты хочешь подарить ему жизнь, и помочь ему войти в эту жизнь, передать ему свои Знание и Опыт, предоставить ему право самому решать, как строить свою жизнь. Каждый выбирает сам...

Весеннее солнце и свежий воздух утомили мои ноги и я присел на лавочку.
Слегка щурясь на солнце, закурил.
Из сладкой весенней истомы меня вывел шорох за лавочкой. Я обернулся и увидел малыша лет шести, который пристально всматривался под лавочку. Пацан неспешно обошёл лавочку, всё так же продолжая что-то под ней искать.
После рождения моего сына я стал совсем по-другому относиться к детям.
Рассматриваю малыша.
Одежда до ужаса бедная, но вроде чистая. На носу грязное пятно. Взгляд, его взгляд меня поразил. Было в нём что-то слишком взрослое, самостоятельное. Думал, что показалось, — не может в шесть лет быть такого взгляда. Но малыш смотрел под лавочку именно так.
Я достал жвачку и положил подушечку в рот. Малыш на мгновение перевёл взгляд на мои руки и тут же опустил глаза на землю.
— Дядя, подними ноги, пожалуйста, — глядя на меня, сказал пацан.
Я больше от удивления, чем осознанно, поднял ноги над землёй. Малыш присел и внимательно посмотрел на землю под моими ногами.
— И тут нету, — пацан вздохнул.
— Жвачку будешь? — спросил я, глядя на этого маленького мужичка.
— А у тебя какая? Я люблю фруктовые, — ответил он.
— У меня мятная, — я достал жвачку и на ладони протянул ему.
Он, немного помедлив, взял подушечку и сунул в рот.
Я улыбнулся, увидев его руки, обычные руки маленького пацана, грязные до ужаса.
Мы смотрели друг на друга и жевали жвачку.
— Хорошо сегодня, тепло, — сказал я.
— Снега нет, это очень хорошо, — задумчиво сказал он.
— А чем тебе снег мешал?
— Вот ты даёшь! Под снегом же ничего не видно, — заметил мальчуган.
Малыш засунул руки в карманы, посмотрел на меня и сказал:
— Пойду я. Скоро темнеть уже начнёт, а я почти ничего не нашёл. Спасибо за жвачку, — он развернулся и глядя в землю пошёл по аллее.
Я не могу сказать точно, что же именно заставило меня окликнуть его. Наверное, какое-то взрослое уважение к рассудительному пацану.
— А что ищешь ты? — спросил я.
Малыш остановился и, чуть помыслив, спросил:
— Никому не скажешь?
— Хм, нет, никому. А что, это тайна? — я удивлённо поднял брови.
— Это мой секрет, — сказал пацан.
— Ладно, уговорил. Честное слово, не скажу, — улыбнувшись сказал я.
— Я ищу монетки. Тут, на аллее, их иногда можно много найти, если знаешь где искать. Их много под лавочками. Я в прошлом году очень много тут нашёл.
— Монетки? — переспросил я.
— Да, монетки.
— И что, прошлым летом ты их тоже тут искал?
— Да, искал, — лицо малыша стало очень серьёзным.
— А сегодня много нашёл, — ради любопытства спросил я.
— Щас, — сказал он и полез в карман брюк.
Маленькая рука достала из кармана клочок бумаги. Малыш присел на корточки, развернул газету и положил на асфальт. В газете блестело несколько монет. Насупившись, малыш брал монетки с газеты и складывал в свою маленькую, грязную ручку. При этом его губы шевелились — видно, он очень усердно подсчитывал свои находки. Прошло несколько минут. Я улыбаясь смотрел на него.
— Сорок восемь копеек, — сказал он, высыпал монеты в газету, завернул их и сунул в карман брюк.
— Ого, так ты — богач, — ещё больше улыбаясь, сказал я.
— Неа, мало, пока мало. Но за лето я тут много найду.
Я вспомнил своего сына. И себя. А кто не собирает на конфеты или игрушки деньги в детстве?
— На конфеты собираешь?
Малыш насупившись молчал.
— А, наверное, на пистолет? — переспросил я.
Малыш ещё больше насупился и продолжал молчать.
Я понял, что своим вопросом я перешёл какую-то дозволенную черту. Я понял, что затронул что-то очень важное, а может быть и личное в душе этого маленького мужчины.
— Ладно, не злись. Удачи тебе и побольше монет. Завтра будешь тут? — сказал я и закурил.
Малыш как-то очень грустно посмотрел на меня и тихо сказал:
— Буду. Я тут каждый день. Если, конечно, дождь не пойдёт.
Вот так и началось моё знакомство, а в последствии и дружба, с Илюшей (он сам так себя называл). Каждый день я приходил на аллею и садился на лавочку. Илья приходил почти всегда в одно и то же время. Я спрашивал его, как улов. Он приседал на корточки, разворачивал газету и с большим усердием пересчитывал свои монетки. Ни разу там не было больше рубля.
Через пару дней нашего знакомства я предложил ему:
— Илюша, у меня тут завалялась пара монеток. Может, возьмёшь их в свою коллекцию?
Малыш надолго задумался и сказал:
— Неа, так просто нельзя. Мне мама говорила, что за деньги всегда надо что-то давать. Сколько у тебя монеток?
Я пересчитал на ладони медяки.
— Ровно 45 копеек, — с улыбкой сказал я.
— Я щас, — и малый скрылся в ближайших кустах.
Через пару минут он вернулся.
— На, это я тебе за монетки даю, — сказал пацан и протянул ко мне ладошку.
На детской ладошке лежал огрызок красного карандаша, фантик от конфеты и кусок зелёного стекла от бутылки.
Так мы совершили нашу первую сделку.
Каждый день я приносил ему мелочь, а уходил с полными карманами его сокровищ в виде крышек от пива, скрепок, поломанных зажигалок, карандашей, маленьких машинок и солдатиков. Вчера я вообще ушёл сказочно «богатым» — за 50 копеек мелочью я получил пластмассового солдатика без руки. Я пытался отказаться от такого несправедливого обмена, но малыш был крепок в своём решении, как железобетон.
Но в один день малыш отказался от сделки. Как я его не уговаривал, он был непреклонен.
И на следующий день отказался.
Несколько дней я пытался понять, почему, почему он больше не хочет брать у меня монетки? Вскоре я понял — он продал мне всё своё нехитрое богатство и ему нечего было дать мне взамен за мои монеты.
Я пошёл на хитрость. Я приходил чуть раньше и тихонько кидал под лавочки по несколько монет. Мальчуган приходил на аллею и находил мои монеты. Собирал их, садился у моих ног на корточки и с серьёзным видом пересчитывал их.
Я к нему привык, полюбил этого мужичка. Я влюбился в его рассудительность, самостоятельность и настойчивость в поисках монеток. Но с каждым днём меня всё больше и больше мучил вопрос, для чего он второй год собирает монетки?
Ответа на этот вопрос у меня не было.
Почти каждый день я приносил ему конфеты и жвачки. Илюша с радостью их лопал.
И ещё я заметил, что он очень редко улыбался.

Ровно неделю назад малыш не пришёл на аллею. Не пришёл и на следующий день, и всю неделю не приходил. Никогда не думал, что буду так переживать и ждать его.

Вчера я пришел на ту самую аллею с надеждой увидеть Илюшу.
Я увидел его. Сердце чуть не вылетело из груди. Он сидел на лавочке и смотрел на асфальт.
— Здоров, Илюша! — сказал я, улыбаясь во все зубы, — Ты чего это не приходил? Дождя не было. Поди, монеток под лавочками лежит видимо не видимо, а ты филонишь.
— Я не успел. Мне монетки больше не нужны, — очень тихо сказал он.
Я присел на лавочку возле него.
— Ты чего это, брат, грустишь? Что значит не успел? Что значит не нужны? Ты это брось. Давай, выкладывай, что там у тебя. Я вот тебе принёс, — и протянул ему ладонь с монетками.
Малыш посмотрел на руку и тихо сказал:
— Мне не нужны больше монетки.
Я никогда не мог подумать, что ребёнок в шесть лет может говорить с такой горечью и с такой безнадёжностью в голосе.
— Илюша, да что случилось? — спросил я и обнял его за плечи, — Зачем тебе вообще нужны были эти монетки?
— Для папки. Я собирал монетки для папки, — из глаз малыша потекли слёзы, детские слёзы.
Во рту у меня всё пересохло. Я сидел и не мог вымолвить ни слова.
— А зачем они папке? — мой голос предательски сорвался.
Малыш сидел с опушенной головой и я видел как на коленки падали слёзы.
— Тётя Вера говорит, что наш папка много пьёт водки. А мама сказала, что папку можно вылечить, он болен, но это стоит очень дорого, надо очень много денег. Вот я и собирал для него. У меня уже было очень много монеток, но я не успел, — слёзы потекли по его щекам ручьём.
Я обнял его и прижал к себе.
Илья заревел в голос.
Я прижимал его к себе, гладил голову и даже не знал, что сказать.
— Папки больше нет, он умер. Он очень хороший, он самый лучший папка в мире. А я не успел, — малыш рыдал.
Такого шока я не испытывал ещё никогда в жизни. У самого слёзы потекли из глаз.
Малыш резко вырвался, посмотрел на меня заплаканными глазами и сказал:
— Спасибо тебе за монетки. Ты — мой друг, — развернулся и, вытирая на бегу слёзы, побежал по аллее.
Я смотрел ему в след и плакал. Смотрел в след этому маленькому мужчине, которому жизнь подсунула такое испытание в самом начале его пути, и понимал, что не смогу ему помочь никогда.
Больше я его на аллее не видел. Каждый день в течении месяца я приходил на наше место, но его не было.
Сейчас я прихожу намного реже. Но больше ни разу я его не видел, настоящего мужчину Илюшу, шести лет от роду.
До сих пор я бросаю монеты под лавочку. Ведь я — его друг. Пусть он знает, что я рядом...

(Неизвестный автор.)

... Вспоминаю, как в детстве в ответ на свои реплики и просьбы часто слышал от родителей некатегоричные, но настойчивые "нет", "нельзя", "ты это не сможешь", "тебе это ненужно". И часто они не сопровождались доступными детскому сознанию объяснениями, а были констатацией положения. Теперь родители, рассчитывая на моё понимание, сами часто слышат в ответ то же самое от меня. И пребывают в недоумении и растерянности...

Если у тебя уже есть или когда-нибудь будет ребёнок, НИКОГДА не отвечай ему этими словами. Потому что, спрашивая о чём-то своих родителей, ребёнок пытается в чём-то разобраться, что-то для себя понять в этой жизни. Он учится сам принимать решения. А этими ответами ты принимаешь решения вместо него. Более того, из уст взрослого человека такие ответы на реплики и просьбы ребёнка звучат скорее как "я сам это не смогу" и "мне самому это ненужно"...

... Сколько раз я ловил себя на мысли о том, что очень хотел прижаться к тебе, ощутить себя в объятиях твоих сильных рук, заглянуть в твои родные глаза, увидеть в них яркий свет неподдельной любви и взлететь от переполнявшего нас обоих тепла. С каждым днём это желание становилось острее. С каждым днём необходимость в этом контакте становилась явственнее. Я не понимал, почему всё это не происходило...

Мне часто снился один и тот же сон. Мы лежали в постели, наши тела были сплетены. Мы с тобой словно были единым целым. Я чувствовал тебя каждой клеткой своего тела. И просыпался от охватывавшего меня противоречивого чувства. Я знал, что это грех, что этого не должно было быть в реальности. Но непреодолимая тоска тревожила моё сознание помимо моей воли и реализовывалась в подобных фантазиях. Если бы ты только знал, как ты был нужен мне. Всё это время...

Я постараюсь. Не сейчас, но, возможно, когда-нибудь я смогу. Принять это. Прости...

Я люблю тебя...

Некорректный и трудный пост...

Ты задумываешься о детях? Может быть, это выход? Может быть, это лучше, чем каверкать чью-то судьбу?

"Самой главной проблемой ... считают ... отсутствие у сирот ... психологической помощи и поддержки ребят из внешнего мира, "персональных друзей" среди более старших молодых людей."

http://allnw.ru/news/2790

У Малыша было много красивых игрушек. Но больше всего он любил играть со стулом. Стул был пароходом, а Малыш — капитаном. Стул — автомобилем, Малыш — шофером. Стул мог быть даже живой лошадью и тогда Малыш становился всадником. Шашки... наголо! И они скакали драться с врагами. Стул был старый. Обивка у него вся поистерлась. Но Малыш не замечал этого.

Однажды мама и папа привезли из мебельного магазина два новых кресла. Это были замечательные кресла. Мягкие, плюшевые, нарядные. Несколько дней они стояли в той же комнате, что и стул.
— Какой безобразный старик! — говорило одно кресло другому.
— Ну и общество у нас! — отвечало второе кресло. — Этому противному стулу давно пора быть на свалке.

Как-то мама сказала папе:
— Ты знаешь, этот стул совсем не смотрится рядом с нашими новыми креслами. Его надо выбросить. Отнеси его куда-нибудь.
— Но Малыш так любит играть с ним, — возразил ей папа.
— Ничего страшного, — сказала мама, — мы купим Малышу новый заводной Луноход. Да и вообще, что это за игры со стулом? Ты когда-нибудь в детстве играл со стульями?
— Не помню, — сказал папа.
Когда мы вырастаем и становимся взрослыми мы забываем, во что мы играли в детстве. И папа отнёс стул на свалку.

Малыш плакал. Ему не нужен был новый Луноход, и даже заводная железная дорога, о которой он так давно мечтал. А стулу было зябко и одиноко на свалке в обществе битой посуды, ржавых консервных банок и старого развалившегося дивана. Днём, когда мама и папа были на работе, он не выдержал и прибежал обратно к Малышу. До вечера они как обычно играли вдвоём. А перед тем, как мама и папа должны были придти с работы, Малыш спрятал стул в кладовку. Каждый день, когда родители уходили из дома, стул выбирался из своего убежища и они играли с Малышом.

Кресла были красивыми, но капризными и зазнаистыми. Такое часто случается. Папу они прозвали невоспитанным дядькой и всегда скрипели от недовольства, когда он садился в них. Малыш, по их мнению, был вообще злостным хулиганом. Он на них даже прыгал. И при этом от злости они звенели своими пружинами.
— Ну, и семейка! — говорило одно кресло другому. — Никакого уважения к благородной мебели. Привыкли иметь дело с неотёсанными деревяшками.
И только маму они снисходительно терпели, потому что она сдувала с них пылинки, собиралась пошить чехлы и всем делала замечания:
— Садитесь аккуратней! Малыш, не прыгай на креслах.

Как-то папа пришёл с работы уставший и со всего размаху плюхнулся в кресло. Такого "хамства" оно выдержать не могло и укололо папу пружиной. Папа вскочил, как ужаленный. А мама закричала:
— Осторожно! Разве можно так обращаться с новой мебелью!?
— Как!? — спросил папа. — Ничего не пойму. С тех пор, как мы купили эти кресла, получается, что не они служат нам, а мы живём ради них. Эх, зря отнёс я на свалку старый стул!
— Папа, — сказал Малыш, — ты не будешь меня ругать?
— Что ты натворил? — забеспокоилась мама.
— Честное слово! Ничего страшного. Только дайте мне обещание, что не будете меня ругать.
— Даём! — сказал папа за себя и за маму.
Тогда Малыш пошёл в кладовку и принёс старый стул.

С тех пор он, как и раньше, живёт в той же комнате. Он даже помолодел. Ему сделали новую обивку. И Малыш по-прежнему любит играть с ним. Стул — автомобиль, Малыш — шофер. Стул — самолёт, Малыш — пилот. Стул — живая лошадь, Малыш — всадник. Шашки... наголо! И они скачут драться с врагами.

Однажды, глядя на них, мама сказала папе:
— А ты знаешь? Я всё поняла. Малыш был прав. Старых друзей нельзя выбрасывать на свалку.

Спасибо тебе, Малыш!

(Роман Темис. Старый друг.)

Как-то шёл по дороге мудрец, любовался красотой мира и радовался жизни. Вдруг заметил он несчастного человека, сгорбившегося под непосильной ношей.
— Зачем ты обрекаешь себя на такие страдания? — спросил мудрец.
— Я страдаю для счастья своих детей и внуков, — ответил человек. — Мой прадед всю жизнь страдал для счастья деда, дед страдал для счастья моего отца, отец страдал для моего счастья, и я буду страдать всю свою жизнь, только чтобы мои дети и внуки стали счастливыми.
— А был ли хоть кто-то счастлив в твоей семье? — спросил мудрец.
— Нет, но мои дети и внуки обязательно будут счастливы! — ответил несчастный человек.
— Неграмотный не научит читать, а кроту не воспитать орла, — сказал мудрец. — Научись вначале сам быть счастливым, тогда и поймёшь, как сделать счастливыми своих детей и внуков.

Папа-гей...

Взгляд с обратной стороны.

Кто-нибудь знаком с человеком, который знает, что его отец — гей? Какие у них взаимоотношения?

— Просыпайся, малыш, пора. Дорога уже проснулась и ждёт нас.
— Мы пойдём к морю?
— Да. Мы ведь договаривались.
— Па, а Елена Александровна сказала, что море очень далеко и надо ехать на поезде три дня.
— Она просто не знает дорогу. Те, кто не знают дорогу, едут на поезде три дня, или три месяца, или три года...
— Так долго! А ты знаешь дорогу?
— Мы найдём её вместе.
— Правда?
— Мы уже начали её искать.
— Уже?! Па, а какие ботинки мне надеть?
— Мы пойдем босиком. К морю надо идти босиком. Идём, давай руку.
— Идём. А почему вся трава мокрая?
— Это роса.
— Роса — это вода?
— Она немного похожа на воду. Но у росы есть одно важное правило. Роса может быть только чистой и холодной. Или не быть совсем... Такое вот правило.
— А для чего роса нужна?
— Она приходит по утрам разбудить траву и смыть с неё прилипшие кусочки Ночи. Без росы трава становится чёрной.
— Трава тоже спит?
— Конечно. Так же, как мы.
— А что ей снится?
— Ей снятся птицы. Птицы зовут её к Солнцу. Трава забывает про землю и летит с птицами. Если освободиться от земли, всегда можно долететь до Солнца. А утром трава тянется вверх, вспоминая свои сны.
— Пап, а до Солнца далеко?
— Красные птицы говорят, близко, если знаешь дорогу.
— А Красные птицы знают дорогу?
— Конечно. Они живут на Солнце, когда на Земле идёт снег.
— А мы сможем улететь на Солнце, когда пойдёт снег?
— Если хочешь, сможем. Но нам с тобой не надо бояться снега. Помнишь, мы нарисовали портрет Снежинки, а снег слепил нам Белого Зайца?
— Помню! У Снежинки было сто лучиков, а Зайцу мы дали морковку, и он убежал в лес хвастаться. А потом прибегали другие зайцы, и мы всех угощали тортом, потому что морковка кончилась.
— А потом ты играл с ними в догонялки.
— Помню-помню, я не мог их догнать, они такие шустрые.
— Но смог ведь всё-таки?
— Смог, когда зайцы устали.
— Ты — сильный.
— Немножко... Пап, а мы по той дороге идём?
— К морю много дорог. Можно идти по траве и росе, можно плыть с рекой, можно лететь...
— Как лететь?! На самолёте?
— На самолёте летают те, кто не знает дороги. На море надо лететь на облаке.
— На облаке? Папа, облака же в небе! Я хочу на облаке! А как мы заберёмся туда?
— Хочешь, давай на облаке. Иногда облака опускаются на землю и притворяются туманом. Видишь, впереди туман? В любом тумане всегда есть облако, на котором можно полететь.
— В тумане плохо видно. Как мы найдём наше облако?
— Надо трогать туман. Ты почувствуешь облако.
— Я трогаю. Оно пушистое и теплое?
— Да. Ты уже нашел его. Забирайся на него с ногами. Облака не любят, когда по ним ходят в ботинках, поэтому мы пришли босиком.
— На нём мягче, чем на нашем диване. Оно уже полетело!
— Облако поднимется вверх, а дальше нам будет нужен ветер.
— Пап, а вдруг ветер не туда подует?
— Мы позовём нужный ветер.
— Он прилетит?
— Конечно. Помнишь, когда ветрам было скучно, мы сделали им флюгер? Теперь они наши друзья.
— Помню, они играют флюгером по очереди. А как зовут нужный ветер?
— У него много имён. Зови его: «Трамонтана».
— Я знаю, знаю его! Он очень сильный и упрямый. Он уже здесь! Привет, ветер Трамонтана! Папа, слышишь, он поёт песню.
— Я слышу его песню. Постарайся запомнить её, это, возможно, главная песня в твоей жизни.
— Я постараюсь. Обязательно постараюсь. Он так дует!
— Держись крепче, маленький летчик. Давай руку.
— А ты удержишь меня? Трамонтана сильный.
— Удержу. Тебя я удержу. Иногда руки бывают крепче железа.
— Я знаю. А мы быстро прилетим?
— Как ты сам захочешь. Ветер не знает слов «далеко» и «близко». Он везде. Когда мы с ним, мы тоже можем не знать этих слов.
— Я не хочу очень быстро. Мне нравится летать на облаке.
— Летай, малыш, сколько хочешь.
— Пап, а где у облаков дождик хранится? А когда дождик идёт, это облака плачут?
— Плачут.
— Почему?
— Облакам тоже бывает грустно. Они ведь очень красивые, а люди часто забывают смотреть в небо и говорить облакам об их красоте.
— А нашему облаку не грустно?
— Нашему — нет. Ты же видишь, оно улыбается, оно играет с Трамонтаной, оно знает, что скоро увидит море.
— Тогда нам надо поторопиться.
— Просто захоти.
— Папа! Папа! Я уже вижу его! И волны, и дельфины… А ещё, смотри, кит! А можно побыть здесь подольше, до вечера? Я не хочу обедать, я потом пообедаю. Смотри, смотри, какое море. Оно такое... оно... оно самое синее!
— Всё правильно. Это твоё море. Оно самое синее. Теперь ты всегда найдёшь дорогу к нему. Просыпайся, малыш...

(Олег Петров. Море моего сына.)

— Я умею всё! — сказал сын отцу, научившись писать первую букву. Отец улыбнулся и подарил ему букварь.

— Я знаю мир! — заявил сын, обойдя открытые комнаты в доме. Отец улыбнулся и вывел его в сад.

— Я самый..., самый..., самый...!

А отец всё улыбался, улыбался, и улыбался...

Сын-гей...

Какие отношения складываются лично у тебя с твоими родственниками (с отцом, в первую очередь)? Есть ли среди парней-геев такие, кто поддерживает с родственниками "человеческие" отношения? Логично ли предположить, что отсутствие доверия и взаимопонимания между пацаном и его отцом, недостаток внимания со стороны отца, каким-то образом влияют на формирование ориентации? Или "виновата" исключительно природа?