Смешные все-таки люди. ….
Заходит она...В поезд метро. Элегантно садится на, мятую сотней жоп, усталую сидушку. Мой обзор тут же закрывают чьи-то черные куртки. Спереди, сзади. Вот другая жопка в обтягивающих джинсах пристегивает мои пьяный взгляд (имею право… уже!!!) Слева один серьезный перец в «кожанке» читает книгу. Вижу название одной главы. «Жизнь после смерти» называется. Он уже подготавливается. Хе. С другой стороны еще один. Костюмчик, белая рубашка, галстук с клевыми звездочками. Упорно сосредоточен в книгу. Наверное там «Капитал». Но нет, он вздрагивает, листает страницу. Выплывает название «Миры Кира Булычева». Я такое еще читал еще году в 86-м, в журнале «Юный Техник». Этот читатель, наверное, менеджер. Не хочу быть менеджером. Ну нахуй.
Они выходят, и я вновь вижу ту, на мятой сидушке. Она держит журнал. Как он живет в ее ручках! Я вижу заднюю обложку. На ней реклама духов. Там какая-то радостная тетенька держит симпатичный флакончик. Но как хозяйка журнала вцепилась в обложку! Это надо видеть. Особенно господам рекламщикам. Ее правая рука закрывает правый глаз модели на обложке, а левая чуть ниже заперла от взора название пузырька с духами. Это выглядит потрясающе! Словно трехмерная графика. Ухоженные пальчики немного отбрасывают тень на обложку. Я бы на такую рекламу в журнале смотрел …э….пятьдесят секунд, не меньше. Это красиво.. Эх..
Какой-то пидар все закрыл. Пидар.
А с моей что делать? Ее нет дома, хотя время уже одиннадцать. Я не знаю где она. Забью, пожалуй. А то одни нервы от нее. Бум искать. Искал долго, думал нашел, а оно вон как повернулось. Ну ниче, бум искать… Или повременить , попробовать еще. Вдруг все уладится.

Она сказала что я злой. Она не хочет ребенка и замуж. ЕПТА, че сказать. ну ..."ура" что ли...
никому безхознЫй мужигг не нужен?

З.Ы. Самое смешное, что разговора об этом я и не заводил. Мож я сам не хочу. хм...

Прочитал в уважаемой (ужо не очень) газете такую фразу: "И в четвертый раз там , под Ржевом, ногу потерял..."
Каково, а? Кругом мутанты...они везде, они повсюду...
Асобинна повсюду бездарных журналистофф. Их што, МГУ на конвейере ппустило? Знаю одного такого идиота, который при мне хвастался перед тетками, что на своем компутере поставил антивирус и нашел аж 73(!) штуки! Бля, дибил. С ним общаешься, и видно, что он дибил. Теперь он в союзе журналистов, писателей и чего-то там еще. Приходил, ссверкал свеженькими корочками. Матерь Божья, НИКАГДА НЕ БУДУ ВСТУПАТЬ В ЭТИ ОРГАНИЗАЦИИ!!!Так низко падать не хочется....ТАм походу одни сынки-мажоры. Фу, противно.

все когда-нибудь кончается. Быстрее б уж...

«Такие дела…»
( Курт Воннигут. «Бойня №5 Или
Крестовый Поход Детей» ).


ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ.
-Проблема номер один: вырвет его или нет?
Я пожимаю плечами.
-Ну нет, точно, вырвет или нет?- Дромидон поскоблил затылок.
Его подопечный что-то мычал, раскорячившись на коленках, как родившийся теленок и тыкался головой в плинтус.
Я снова пожимаю плечами. Хотелось дать пинка этому оболтусу. Уже утро, а он чуть живой. Смотрю на своего подопечного. Лежит в углу, а над ним колышется черное облако перегара, извергаемое из открытой пасти, как из жерла вулкана. Козел.
Выпархиваю из домика на улицу. Скоро начнется местная физзарядка. Нахожу в траве две гильзы почище и вставляю в уши.
Наш берег выше противоположного. Прямо до горизонта «зеленка», то есть, лес; чуть правее в дымке одинокая гора, оттого кажущаяся величественной и могучей. Позади несколько домиков и снова лес. От другого берега нас отделяет кипящая, журчащая, перекатывающаяся по камням вода. Речка быстрая, холодная. Своим шуршанием и блеском прямо гипнотизирует. Хочется расслабиться жить, как эти струйки и брызги.
Сладко потягиваюсь, зеваю, хотя не сплю вообще, и щурюсь с улыбкой на солнышко. Прямо дурачок. Да еще и гильзы в ушах. Тут же отмечаю, что они нисколечко не спасают, так как раздается страшнейший грохот и следом торжествующий вопль.
Провожаю взглядом выстрел, с шипением рассекающий еще дремлющий утренний воздух, куда-то в сторону горы. Это проснулся «взводник». Похмелье его не берет. Тут же из травы вскакивает проснувшийся дозор: два «слона» бешено вращают заспанными глазами из-под перекособоченных касок и крутят головами, нелепо присев и водя автоматом по сторонам.
ТРА-ТА-ТА-ТА!!!- проснулись разведчики в «бэтэре».
БУМ-БУМ!!!- грохнули очухавшиеся, после вчерашнего артиллеристы.
БА-БАХ!!!- и снова вопль телячьего восторга «взводника».
-Все-таки его вырвало! - кричит мне на ухо Дромидон.
А, чтоб тебя. Что бы такое придумать в место гильз?
Возвращаюсь в дом. Наши ребятки вроде ожили. Мой подопечный, которого называют Молчун, неуверенными шагами пробирается к столу через табуретки и ящики, словно вьетнамский партизан через джунгли своей родины, хватает закопченный чайник и застывает с ним в позе горниста на побудке. Только кадык ходит как насосная станция. Молчун маленький, серенький, ничем не примечательный сержант. Но он - это я, а я - это он.
Дромидон опекает Женьку, крепкого потомка Чингисхана и, похоже, с таким же характером. Тот сидит рядом с сероватой вонючей жижей, переводит недоуменный взгляд на Молчуна.
Тот лишь отрывается от чайника и пожимает плечами. Женька кряхтя встает и по полу катятся поваленные им пустые бутылки. День вроде начался.
- Ну что, братцы-кролики, черти-алкоголики, продрали свои обдолбанные глазки? - в проеме появляется «взводник», лейтенант Леха, сверкая загорелыми бицепсами размером с голову. На его плече на фоне раскрытого парашюта с ревом взлетал «ИЛ - 76» с надписью называемой в просторечии «РВВД-два-КУ-КУ». Тут же появляется Горюн. Здоровается с нами, морщится от запаха, мрачно озирает комнату, в ушах какие-то пробки. Он тоже как и я с трудом выносит утреннюю физзарядку. Надо будет спросить, где он их достал и помогают ли они.
Канонада резко стихает - время завтрака.
- Как самочувствие, орлы? - Леха встает в боксерскую стойку и весело рассекает воздух кулаками.
Воздуху это явно не нравится. Он недовольно колышется, раскачивая немножко и нас. Молчун отдирает свой язык уже успевший снова присохнуть к зубам:
-Жить будем.
Голос звучит глухо, как из пустой трехлитровой банки.
Женька достает из-под кровати тряпку и медленно размазывает свое утреннее творение по полу.
- Значит так, сейчас у нас принятие пищи, - Леха на секунду замер недоговорив, - тьфу, Филлипушков! Потом вы двое берете тех двух гавриков на улице и едете в центр. Сегодня туда идет колонна. На нашу роту много почты. Обратно таким же макаром. Инструктаж опосля завтрака.
Затем он поддевает носком бутылку и швыряет ее в сторону мусорного бака в углу.
- И порядок у себя наведите, а то как поросята, - раздалось уже с улицы и дальше, - на речке-е, на речке-е-е, на том бережо-о-чке бедняжку Марусю разнесло на кусо-о-чки!
Молчун опять присасывается к чайнику.
Минут через двадцать стараемся привести себя в порядок. Всюду суета, намешанная на безделье - все чем-то заняты, а приглядишься - чепухой. Кто-то тягает гантель, а глаза на выкате. Гантель огромная, страшная, сваренная из траков от БМД, но мы знаем, что она не намного тяжелее банки тушенки. Кто-то яростно скоблит скулы ржавым станком, крепко так, по-мужицки, а то что щетина еще не растет, это не важно, главное процесс. Вон Вовка за столом, посреди двора ковыряет погнутой отверткой в старой, разбитой радиостанции, в надежде починить. Она весом восемнадцать с половиной килограмм, называется «наш мобильник». Рядом сидит Весельчак и с умным видом наблюдает. «Могильник» прострелен насквозь.
Женька сходит с крыльца. Он вроде уже как огурчик, но тут закуривает, и его выдают трясущиеся руки. Рядом Дромидон в чистеньком камуфляже. Женька вешает на шею автомат, кладет на него кисти рук и с «примой» в зубах отправляется к «слонам» в траншею. Подходит сзади к одному, стучит ему по нахлобученной на голову каске кончиком ствола:
- Пожрали?
Сирота молча кивает. Он тощий, в жутких прыщах, в тяжеленном «броннике», похож на мумифицированную черепаху.
- Отлично. Значит так, отцы, вам пять минут… Отставить, семь, умыться-побриться-подмыться и построиться на плацу. Ясно?
Сирота молча кивает.
Плац - это расчищенный дворик, обнесенный снаружи трухлявым забором, но изнутри укреплен плитами. Женька разворачивается и собирается уходить.
- Женя, дай сигаретку.
Он резко разворачивается обратно, брови взлетают в небо:
- Почему не уставу?! Где: товарищ прапорщик, разрешите обратиться? А?! И вообще надо спрашивать: товарищ прапорщик, разрешите встать на ваше табачное довольствие, понял?
- Так точно! - Сирота вытягивается в струнку и глупо махает длинными девичьими ресницами.
Женька актер, смеется, хлопает Сироту по плечу так, что у того клацают зубы.
- Да я шучу, дурень, - протягивает ему пачку, - на.
На крыльце появляется мой подопечный. Заклепывает липучки на новеньком, легком бронежилете, подаренным совсем недавно «собровцами». Я о Молчуне знаю все, даже то, что у него сейчас на ляжке фурункул размером с пятак и ему больно ходить. Обо мне он не знает ничего.
- Ну как, брат, голова? - подошел Женька.
- На руках не унесешь.
- Алкоголики, - ворчит Дромидон, наяривая пилкой по ногтям, - Может в их пойло в следующий раз подмешать чего-нибудь? Что б охоту отбить.
Но никогда этого не сделает. Нет у нас таких прав.

Инструктаж. Я долго ломал голову, не в силах понять, для чего он нужен. Особенно когда увидел, как начальник инструктировал дембеля, опытного электрика: «Пальцы в розетку не совать! За оголенные провода не хвататься!». Электрик на дебила не походил. Люди просто снимают с себя ответственность. Долго же это до меня доходило.
- Равняйсь-смирно!
Солнышко окончательно проснулось и начинает припекать. Воздух тут же принимается за работу, с усердием отправляя в небо прозрачные, шевелящиеся струйки. Лейтенант ходит перед нами взад-вперед, расталкивая эти струйки как ледокол. Могучие кулаки запиханы в карманы. В его слова я не вслушиваюсь, зато слышу, как жалобно потрескивают швы на его карманах.
- Филлипушков за старшего, - предельно серьезен лейтенант, - Вечером охранение выдвигается обратно. Держаться вместе, не расползаться. По рынку, по бабам не шастать. Водку не жрать. Никаких там: «водка - враг, а десантник врага уничтожает».
Я вновь отключаюсь от его голоса. От физзарядки бы так. Оглядываю своих. Все спокойны, но напряжение чувствуется: нам известно больше чем остальным. Тем более Белый с Сиротой и Ляпа с Дурневым неопытны. Надо за ними присматривать. Мы все знаем что сегодня случится, но чем это закончится, ведает только Всевышний.
- Колонна выходит через сорок минут. Через тридцать в парке общий сбор. Разойдись.
Ботинки начинают шаркать, взбивают пыль и ломают струйки теплого воздуха.

Серега Петрушин, Петруха. Это веселый, добродушный парень, с навечно прилипшей к затылку кепке и круглой, красной физиономией взгромождается на сиденье водителя, обхватывает громадный руль «Урала» и недовольно ерзает. Затем запускает под свою пухлую задницу руку и извлекает гаечный ключ десять-на-двенадцать.
- Вот зараза.
Наставника Петрухи не видно, он редко показывается даже на наши глаза. Скромняга Налим. В кабине еще мы с Молчуном. Женька с остальными в кузове.
- Здорово, мужики, - в кабину втискивается Поэт, - позвольте потеснить ваше седалище присутствием моего скромного зада.
Высокий, худенький чудик с грустными, как полагается, глазами кряхтя взбирается, пихает между ног автомат и устраивается поудобнее.
- Тебя-то каким ветром? - голос у Молчуна по-прежнему как у Винни Пуха из банки.
- Священным ветром вдохновения, что б его…
В голове колонны разом взревели БМД-шки, закрасив полнеба черной копотью и, взмахнув антеннами, как рыбаки удочками, рванули под собой землю.
- Пошла, родимая!
Кабина задрожала, правое окно зазвенело и машина дернулась, только звякнули инструменты в жестяном ящике под сиденьем. Пошла, родимая. И тут Поэт открыл рот:


Шаг за шагом,
Я чувствую дым,
Шаг за шагом,
Брожу по городу,
Шаг за шагом,
За мною пыль,
Шаг за шагом,
Смотрю все в стороны.

А за мной сотни километров,
Миллионы метров за моей спиной,
А во мне высохшие нервы,
А мне насрать, я иду домой.

И пускай, что сегодня пьяный,
Да и дома не ждет меня никто,
Я привык, мне все по барабану,
Лишь бы не вляпаться в собачее
Дерьмо.

Поэт замолчал. Появился Малыш, покачал головой и пропал. Тоже скромняга. В кабине все тяжело вздохнули.
- Прочитал бы что-нибудь веселое, - не отрывая взгляда от пылящей впереди «шишиги» сказал Петруха.
- Не получается.

Я знаю, что случится в скором времени. Я к этому готов. Молчуна вытащу в любом случае. Но сейчас смотрю на этих парнишек, которые уже старше своих отцов и знаю, что они не смогут жить вне этого мира.
Их ровесники сейчас целуют девчонок, веселятся в летние отпуска и каникулы на пикниках, живут, просто живут и не понимают, что их время застыло на мгновение в этом отрезке их жизни. И этот отрезок - молодость. А у наших ребят было детство, а теперь сразу стали стариками. Просто раз, и Всевышний щелкнул пальцами, выкинув целый кусок жизни. Только детство, только теплые руки мамы, за которые можно спрятаться от всех бед в мире, остались в их памяти, как с какой-то другой далекой-далекой звездочки, появляющейся каждый вечер на небесах. И до этой звездочки не добраться никогда. И даже не верится, что в мире есть что-то еще, кроме этой дорожной пылищи, выгрызаемой из земли траками и покрышками впереди идущих машин.
Я смотрю на раскачивающийся в такт ухабам затылок Молчуна, все еще гудящий от вчерашних излияний, понимаю что потом, когда все закончится и эти горы, пыль, зеленка и палящее солнце останутся чуть позади во временном отрезке нашей с ним жизни, нам будет труднее. Эти горы, зеленка и солнце будут вечно перед глазами, а пыль всегда будет скрипеть на зубах. Значит, для меня будет много работы.
А сейчас начинается шоу. Когда это произойдет, точно не знаешь. Уже потом, потирая ушибленную голову, признаешь, что чувствовал, как летит кирпич, но почему-то ты не среагировал. Лень что ли было прислушаться к себе и отойти? И сейчас вздрагиваю, видя, как в небо взлетает оторванная башня головного танка. Она вяло кувыркается в небе, словно сковородка и живописно падает за камни. И только потом доносится страшный грохот.
Мы как колобки выкатываемся из кабины по обе стороны и бросаемся к валунам, ища в них спасение - на дороге все как на блюдечке. Дурнев, в съехавшей на нос каске приседает и начинает отчаянно «поливать» все пространство вокруг себя. Остальные только успевают попадать на землю. Через две секунды его рожок пустеет, но он со зверским, и одновременно испуганным выражением лица, продолжает жать суск.
- Дурак! - Женька подскакивает к нему и сваливает на землю.
Голова колонны тонет в дыму. Это настоящая пляска чертей, их триумф. Они скачут в эйфории, корчат ужасные гримасы, их мерзкие копытца вышибают искры. Грохот, пыль, пламя, крики, взлетающие в небо ошметки машин и тел, и выходит ОНА, костлявая красавица, которая равна воздуху, которым дышишь. ОНА от души размахивается, и со свистом, словно одуванчики сносит головы дождавшихся своего часа. Она очень нужна, так как без нее не будет рождения жизни, не будет тайны людей, к которой они, глупые, стремятся всю свою глупую жизнь, но даже я не могу понять, почему именно эти парни выбраны Всевышним для нее.
Но нас так просто не возьмешь. Солдаты занимают позиции и начинают потихонечку огрызаться. Молчун подбегает к куче крови и мяса, возле нее подбирает СВД-шку и стрелой метается к обочине. Я за ним. Ага, он видит кого-то, отчетливо так, в полный окуляр. Спуск-хлопок-отдача. Выстрел вышибает облачко пыли возле ноги одного неосторожного с "шайтан-трубой". Тот испуганно шарахается, бросив гранатомет, на карачках карабкается на холм подальше. Снова приникаем к прицелу. В нем мелькает аккурат задница. Еще спуск-хлопок-отдача. Сильнейший пинок забрасывает того на вожделенный холм. Мне теперь будет еще труднее. Намного труднее. Но "случилось то, что должно было случиться" и этого не изменить. И тут я вижу круглый кусочек железа, который прыгая по камням, выкатывается к нам. Со всей силы ударяю по затылку Молчуна и валю его на землю, за валуны, а сам остаюсь на месте. Холодок, неведомый нашим братьям пронизывает спину, успеваю подумать, что прямо как человек обливаюсь потом. Шарик останавливается возле моего лица, слышу, как среди всего грохота он шипит, вижу, словно в замедленной съемке, как его вспарывают огненные трещинки-змейки и ...

Молчун сидит с прокопченным лицом, прислонившись спиной к большому камню. Двухминутный бой закончен. Всюду разбросаны мои невидимые перья, и я как обглоданная курица сижу рядом.
- Сашка, брат... - лопочет Петруха, над обгорелым парнем, лежащем на дороге. У того вместо лица кровавая маска, из которой ярко, как будто две пронзительно-магические молнии светятся глаза, - все будет нормально, сейчас приедем, грохнем пивка, если найдем, ну как всегда...
Тот начинает шевелить нижней частью маски и Петруха приникает ухом туда, где должны быть Сашкины губы, которые вдруг УЛЫБАЮТСЯ.
- С воблочкой, брат, с воблочкой, - Петруха плачет, и его слезы пробивают себе дорогу по грязным щекам.
Подходит Женька. На его лице красным флагом светится ссадина. Он закуривает, присаживается рядом с Молчуном и застывает. Рядом Дромидон. Тоже немного общипан.
- Сирота в машине сгорел, не успел выбраться, - Женька устало затягивается, - Дурнева зацепило немного… Первой разведроты больше нет…
На дорогу кряхтя выползает танк и отправляется к голове несуществующей больше колонны. Он похож на огромного, жирного таракана на неряшливой кухне. Побежали свеженькие солдатики. Тараканята.
Молчун встает, из его уха свисает дорожка из запекшийся крови.
- Ты иди, - сказал Женька, - я тут за нашими присмотрю.
Молчун кивает, медленно поднимает голову и смотрит на небо. Глядит долго, и даже не щурится от яркого солнца. Его взгляд таранит одну точку там, без ненависти, без злости, просто как выстрел в это небо, прошивает его насквозь, все-равно что садит свинец прямо в лоб тому, кто затеял всю эту байду с глупыми куклами, надувающими щеки и воображающие себя самыми, самыми.
Он проходит несколько метров, устало опускается под дерево, снимает кепку. Сейчас это начнется. Такое всегда происходит с ним после. Он закрывает ею лицо, чтобы никто не видел и его начинает трясти, зубы вышибают дробь, а из глаз выкатываются каменные, тяжелые слезы. И голос Поэта, который умирает сейчас на дороге, сверлит мозг.

Все нормально, все хорошо. У нас ведь сегодня день рождения. Всё нормально, просто отлично, нам сегодня двадцать лет…

вечер

Я понял, что уже пьян просто в жопу, только когда перевалился через порог квартиры и рухнул на коврик, чиркнув по косяку ключом. Стены плясали дикий танец, вырисовывая перед глазами жуткие узоры обоев, голова болталась в районе живота, норовя первой открыть двери в ванную и кухню. Включенный свет, шум открытого крана, один тапок на ноге и привкус завтрашнего утра на языке. Автопилот всегда отключается в этом месте. И утро будет только утром, а сейчас…А сейчас я втыкаюсь почти с разбега в матрас, подняв кучу пыли и старых, забытых снов, которые как испуганные воробьи бросаются в рассыпную от меня. Кусочек неба в окне принимает форму пластинки на древнем проигрывателе и также начинает заедать на одном месте. Вжик, вжик, вжик, вертолеты…


потом

Я проснулся. Да, я все-таки проснулся. А утро... Оно бывает таким замечательным. Когда солнышко еще не показало свою яркую, обнадеживающую рожицу над верхушками сосен, но уже светло. Над водой остатки моего любимого тумана. Гладь кривого озера как огромная стекляшка, с торчащими по берегам кустами и высокой травой. И только птица, которая как маленький истребитель несется над этим стеклом, и вдруг слету врезается в воду, пустив нервные круги по поверхности. И вот в клюве трепещет маленькая плотвичка. Тут поплавок моей удочки весело подмигнул, потом еще, еще, и затанцевал. Да-а-а.
А утро бывает такое, как сейчас. Оно вообще всегда такое и бывает, как сейчас. Когда еще не понимаешь, открыл ты глаза, или еще нет, и тебе только снится чертов потолок. Который ходит волнами, ведь пропадает боковое зрение, а центральное постоянно надо фокусировать. Кажется я проваливаюсь в небытие, но через пару секунд воспринимаю себя над унитазом, в вечном зове потерянного Ихтианра. И вот закладывает уши, сердце рвется куда-то в спину, уступая дорогу отвергнутым дарам природы, и упрямо лезет торжествуюуще-требовательный рыко-крик. Малость отпустило. Я гляжу на свое художество на дне унитаза и начинаю задыхаться от смеха. Там, среди сотканного мною ковра, лежит таракан. Да, обычный таракан, коих без труда можно найти на любой московской кухне. Я закусывал насекомыми! Дожил. А может это мадагаскарский таракан? Они у Климыча в банке живут. Когда их трогаешь пальцами, они выгибаются и начинают угрожающе шипеть. Но тут смех снова меняется на отчаяние. Потом с трудом встал, увидел в зеркале болезного, и поморщился. И так день изо дня, уже пол года…Пол года! Тормозит от окончательного «уругвайства» меня только Малая. И каждый раз, склоняясь в почтенной молитве к унитазу, обещаю не пить. Но только трезвеешь, видишь рожи людей в маршрутках, видишь, что у каждого написано в гадких глазах. Я вижу все. Ну или почти все. От этого хочется тут же залить глаза, чтобы ничего, никого, нигде не воспринимать, выключить свой мозг. И искренне восхищаюсь Всевышним. Он еще умудряется нас любить.

НаДо вЫпИтЬ.....

Нет работы. Вот это прелесть. От безделья не знаешь чем заняться. Люди, никому сисадмин бесхозный не нужен? Могу собрать и разобрать комп, как когда-то АКС. А могу его впарить кому-нить, и этот кто-то будет до конца своих дней мысленно благодарить меня и хвалиться своей машинкой, которую уже пару лет как сняли с производства( но этим я заниматься не хочу – сыт по горло). Могу тянуть жилы проводов по крышам домов, распугивая голубей. Могу научить секретаршу играть в пасьянсы не теряя хорошей статистики, и все будут восхищаться беспроигрышными партиями. Могу нарисовать кровавый мультик на флеше, что сам Тарантино зацокает удовлетворительно языком. А еще подрисовать на фото усы в фотошопе и все будут считать, что так и было. Да что там, человек на фото просто родился с усами.
А еще могу установить линух на комп, и потом парой команд завалить его нафиг. Про винду вообще молчу. Ее могу и с закрытыми глазами и поставить и убить. А могу сломать кому-нить винду на расстоянии, даже через фаервол, а могу посоветовать как от этого уберечь своё детище индустрии и науки(предпочитаю второе). А еще могу делать технические описания на новые железки. О-го-го, как могу описать! Сами производители прослезятся и полюбят свои творения долларовыми сердцами. Что? У вас не запускается лотус? Так, сейчас посмотрим. Ага, выгрузите лишний запущенный процесс из памяти. Вот и все, а вы боялись, заламывали руки, что всей месячной работе конец. А у вас что? Интернет не включается? А электричество в розетке есть? Хе-хе, то то же. Вот крестиком вышивать не умею. Эх… Люди, никому сисадмин не нужен, а?

Вот кино показали. Показали…сунули, запихнули, нате жрите, пиплы, всасывайте и запоминайте. Про погибшую 6-ю роту 104-го полка 76-й Псковской дивизии. Круто, да? А ведь в москве им стоит памятник. Созданный отморозком, который сам зачат кривым хером, в грозу, да в телефонной будке (так говорил мой ротный про нерадивых бойцов). Так вот этот схульптер, кило навозу ему в драную глотку, одел десантника в форму мабуты (пусть меня простят служивые других войск, не в обиду им сказано). ДОКОЛЕ?! Пил я возле этого сооружения, недалеко от музея армии, второго августа горькую и было горько мне…

Злой я сегодня. Язва у меня походу. Блюю даже от чая..

- А может Кальнову тапочки гвоздями прибьем, - спрашивает выплывшая из тумана рожа Женьки.
Он не говорит, а скрипит. Щиплет своим стеклорезом, насыпает тебе за шиворот острые осколки слов, при этом ехидно щурится. Татарин, он и в Африке татарин.
- Лучше давай ваксой изнутри закрасим.
Однообразная армейская жизнь. Скуууукотааа… Многочасовые разводы на плацу, потные марши (изо всех сил), усталость, команда «газы», глухота от РПД, натянутые стропы, белоснежные подворотнички, ледяная вода в кране, вечный запах ваксы, постоянная вонь из столовой, сечка, слонообразные комары, пьянство во вкусе, камасутра по самой порнографической книге - уставу и кулаки в ухо. И дембель, дембель, дембель…Скуккотааа.
- Блин, а где его-то тапочки? Тут две пары.
Да, две. Воткнуты возле койки ровненько, по самой линии половицы. Черные и рыжие. Сделаны из какого-то резинового дерьма. Ага. Одни Королева, другие Кальнова.
- Да чё, обоим сразу покрасим, чё мелочиться.
Ну да, Женька как-то сказал: «Тридцать килограмм в бабе есть, значит можно». Татарин он и в Антарктиде татарин. Он поворачивает харю в сторону двери и орет что-то про «сраных слонов». Слышится глухое тыгыдым-тыгыдым-тыгыдым - аж половицы прогибаются. Вваливается молодой бизон с испуганными глазищами (бить не должны – трезвые, да и не за что вроде). Женька глядит на тапочки у кровати и отдает пару распоряжений. У животного просветлел взгляд, что к нему претензий нет, ЫЫЫЫ, щас, усё..типа…будет…да.. Тыгыдым-тыгыдым (что ж ты так топаешь, скотина). Потом возвращается с банкой темно-оранжевой половой краски, которая сохнет месяц и бидоном ваксы. Получает в бубен за топот и радостно исчезает. Женька сам, лично, своими покоцанными руками, начинает заниматься делом. Щедро, любовно вымазывает щеткой тапки изнутри. Рыжие краской, черные, соответственно, ваксой. Что-то напевает. Заканчивает, любуется на свое творение, ставит опять тапки ровно по половице. Ищет глазами что бы еще покрасить, раз краска рядом. Находит. Это кровать Кальнова. Он мажет борта кровати, аж кончик языка высунул набок. Затем небрежно задвигает банки ногой под койку. И как ни в чем не бывало, прямо в берцах заваливается на свою подругу, скрипя всеми ее усталыми пружинами. И ладони так под голову. Да и кепку на нос.
Приходит именинник. Всегда веселый, горластый, нос впереди как мачта. Он идет из умывальника, на плече полотенце. Шагает широко, выкидывая огромные кирзачи вперед, словно пытаясь скинуть их на ходу. По пути тыкает кого-то в ребро пальцем, ржет. Бросает свой, отожранный на сечке зад, на койку. Та под ним отчаянно воет и рычит всеми своими сухожилиями. Он со стуком вытягивает свои ласты из сапог, бережно расправляет портянки. Мы хихикаем и ждем. Он водит носом: в воздухе предательски витает запах краски. Нагибается к тапкам и опять ржет: «Ну Королев, ну придурок, свои тапки покрасил, лучше б морду, а то в прыщах вся, гы-гы!». Мы вытягиваем шеи, цокаем языками: дааааа, в натуре придурок! Кальнов, продолжая тыкать огромным, кривым пальцем, со свистом втыкает ноги в свои тапочки. Замирает, будто отчетливо увидел призрак коммунизма. Брови вползают на лоб в поисках истины. Руки хватают борт кровати. Проходит секунда. За стенами весь окружный лес пригибается как от ядерного взрыва.
- Ка-ка-я су-у-ка-а!!! Порву-у-у-у!!!.
И далекое эхо, как медвежий рев: ву-у ..у…у

на морде фурункул. Разнесло, как луну в полночь.
Надоело все. Этот факинг дом, факинг зима, факинг пипл в сраных маршрутках. Факинг ворлд.
Куда выплеснуть-то, эту гребаную злость? Только себе же за шиворот. Мисс Депрессия, дери её за ногу. И водки сожрать не могу, помру же. Что мне надо-то? ДА Я ЕБУ?!?!?!?!

и все-таки я ее люблю

Последний автобус с замершими стеклами, раздавил грязь возле остановки и остановился передо мной. Со вздохом замученного работяги открыл двери, впустив меня внутрь. Пустота… Пустота-а…
Светофор, поворот, круг посередине дороги завален грязным снегом, свинцовые пломбы на кнопках дверей, след от теплой детской ладони на стекле на корке льда. Я гляжу через этот растопыренный знак на улицу. Там мелькают витрины закрытых магазинов. Потом моя остановка, снова усталый вздох дверей за спиной, тропка по снегу. В детстве я всегда замечал, как блестит чистый снег. Он переливался мириадами кристалликов-звездочек. Искорки вспыхивали то там, то тут и так до бесконечности. Я пытаюсь увидеть их сейчас, но не могу. Их нет. Вот так странно, снег вроде все тот же, а искр нет… Дом, подъезд, лифт с заплеванным зеркалом. Интересно, кто так себя просто ненавидит? Вот так заходит в лифт и смачным плевком в свою собственную физиономию успокаивается. Потом дверь, шкаф, матрас на полу.
Позвонить ей не успею, уже поздно, она спит. Я понял, что она нужна мне как воздух, когда прошлой весной провожал ее домой на остановке. Её бил озноб, и я обнял, пытаясь согреть. В своей желтой курточке она была похожа на пушистого птенца с кудряшками, которого хотелось защитить от всего: от этого все еще ледяного ветра, недобрых взглядов, вороха листьев одинокой прошлой осени и еще, черт знает от чего, да хоть бы от злых инопланетян. Что-то включилось тогда во мне. Такое бывает, я знал. Она сейчас где-то там, на другом конце города, но она есть. Я всегда чувствовал, что она есть. Но легче достичь вершины, чем удержаться на ней…Сейчас все по-другому. Раньше я был просто растворен в ней. А потом какое-то тело прислало мне ее записи разговоров по Интернету. Покажите мне хоть одного человека, который бы не стал читать это. Хотя ее можно понять, ведь у меня нет ни квартиры, ни стоящей работы, а женщине это нужно больше всего – уверенность. Потом, вроде, все встало на свои места. Но, кроме одного…я теперь ей не верю…С детства я имел свой мирок, в который никому не позволялось заглядывать. А ее я впустил, о чем уже жалею. Значит это просто не та, которую искал?

На изгибах травинок в пойме отражались звезды. Как огромная губка с ворсом. Они были не зелеными, а синими, и уходили в темноту земли. А вот именно на их изгибах можно было увидеть блестки-звездочки. Я дотронулся рукой, и это оказалась роса. Как будто осколки разбитого, ледяного зеркала разложились на постель для луны и звезд. Я со скрипом сбивал ее сапогами, шлепая за отцом по этой пойме. Он такой большой, усатый. В старой ветровке и завернутых черных сапогах, похож чем-то на медведя. На плече он нес сачок и несколько колен от удочки. Огромными шагами он рассекал траву как ледокол, и я с трудом поспевал за ним. Над речкой облако тумана. Вплываем в него. Я обожаю туманы, они спускаются с неба в часы, когда большинство людей спит. И его могут увидеть лишь те немногие посвященные в его тайны, кому туман доверяет. В него можно спрятаться, как ежик, и искать чертову лошадку. Мир сужается до видимости руки, и больше ничего нет. Даже ног не видно - они среди другого мира. Хочется умереть тут. Попасть в небытие. Был Я… И нет МЕНЯ. Но не судьба - впереди рыбалка. Сегодня день рыбака: костер, уха, гитара, взрослым водочка, детям восторг. Мой отец работает каким-то техником в пионерском лагере. Взял меня с собой на смену.
Впереди слышны голоса, потом замечаю огонек, немного размазанный по спустившемуся добряку - облаку. У них уже есть уха. Мы немного припозднились. Но это ничего. Отец еще утром поставил несколько рогаток на острове. Надо проверить. Мы направляемся к темной медленной воде, шагаем вброд – благо воды даже мне по колену с этой стороны острова. Цепляюсь капюшоном куртки за ветки ивняка, руки которого так и норовят схватить меня. Ворчу, отбиваюсь. Отец уже где-то впереди вытаскивает уставшую весь день биться щуку. Она попалась, видимо, еще днем и теперь может только разевать пасть на песке под луной, да выпучивать безумные глаза.



Это было больше 20 -ти лет назад. Сдохнуть хочется. Бля.

Поцелуй. Что он значит для меня? Теперь не знаю. Последний поцелуй - какая-то горечь. Последний поцелуй просто бред.
Просто факсайд. Вот сижу, TOOL рубит на всю катушку свое отчаяние. Красиво играют, черти... Хочется надышаться дури, закинуть колес и выпасть на пару суток из жизни. Недавно посмотрел фильм «Страх и Ненависть в Лас-Вегасе». Два нарика (Джонни Депп и Бенисио Дель Торо)с чемоданом всевозможной кислоты и прочего «счастья» шастают по неоновому городу. И их ничего не волнует, практически. Но только пока у них есть ЭТО. Их постоянно колбасит, крутит, постоянно куда-то встревают (хотя даже не замечают этого). То завалятся в казино с походкой ржавых механизмов (эффект от употребления эфира), то со своим ненаглядным чемоданчиком попадут на симпозиум, посвященный борьбе с наркотиками, где проповедует укуренный в ноль лектор. Очень комично (давно искренне не смеялся). Но опять же, фильм не показывает, когда у них кончается «дрянь». Эх…, закинуться что ли? Пусть все узнают, как трудно с затуманенным человеком.
Почему женщины лгут? Могут умиленно заглядывать в глаза, ласково щуриться, как кошечка над сметаной. Говорить, что любят, и точно, любит, «но вот тот, одноглазый, тоже нравится, надо бы с ним замутить, проверить свои чувства». А потом, какой-то «доброжелатель» скидывает мне на «мыло» логи(записи разговоров по Интернету)моей драгоценной будущей (?) половины. Зачем? Факса-а-айд! Неужели она не знает, что я это почувствовал и так? Мне сейчас все равно. Абсолютно. Просто я теперь ей не верю. Сначала был наш «дюпрасс», а оказалось, что это просто заблуждение. Сначала почва просто уходит из-под ног, а потом полная апатия. Она моложе меня на шесть лет. Наверно трабла в этом. Зачем я ей такой старик, вечно небрит, хмур. Я ничего не сказал ей. И не буду закатывать истерику, просто уйду… Просто уйду… Просто уйду… исчезну, испарюсь, залягу в высоченную траву, в тайне надеясь, что все-таки найдет, но не выйду никогда сам. Это трусливо? Эх, почему я не остался в армии. Давно бы был героем. Посмертно. Я же бешенный. Это мне сказали, когда я разбил пять бутылок подряд об голову. Мне стыдно это писать, что слаб, раз подвержен такой… такой… истерике, что ли. Или доказывал что-то. Даже сейчас зачем-то съел целую луковицу. Просто покопался в пакете, выбрал по-красивее, очистил и съел перед компьютером. Витамин, едрить его за ногу.
Вот пытаюсь писать книгу. Выходят одними урывками. Бессвязанные сюжетики. Начинаю одно, заканчиваю страницу совсем другим. Кто прочитает, скажет, что писал наркоман. Хуже Пелевина, причем. Ничего не получается, факсайд, как говорит Климыч. Избавиться от их легко – format C:!

А на этот концерт сходили ужасный. Вообще всю охоту отбили :) Мне там плохо, голова трещит, а со цены какие-то старцы в микрофон бубнят свои "спасибы", в перерыве между ними то Зыкина завоет, то ансабль
"Калинка" затрясется, заметается по сцене в пестрых костюмах, аж в глазах рябит. Тошнота к горлу подкатывает..эх.
У нас целый ряд был свободный и на все места билеты были, просто не знали кого еще пригласить. Даже обидно, билетов шесть пропали.
Жаль что тебя не было, хотя может и к лучшему, а то мне стыдно опять было за такой времяпроведение;)
А еще там на соседнем ряду чуть человек не умер, то ли инсульт, то ли еще чего. Вот представь какое подверждение дикого пафоса таких мероприятий:
на сцене то ли Ибрагим, то ли Ибрагимов надрывается: "Главное ребята, спердцем не стареть",
под аккорды госпожи Пахмутовой за роялем. И все это делается в упоении своей значимости.
ЭХ не люблю я этот мир...
А потом мы шли через центр Москвы, и мой приятель показал мне весьма необычную скульптурную композицию.
На стене старого дома что-то вроде лепнины. Несколько облупленных временем серых фигур, раза в два поболее человеческого роста. Куда-то стремящиеся (вероятно к социализму),
со знаменами и лопатами в руках, в общем коммунистическо-патриотическо-китчевый отстой. "НУ вот - , говорит, - смотри внимательнее".
Я потягиваю крепкое пивко, пытаясь уловить прикол.
- Посмотрел?
- Ну..
- А теперь идем сюда.
Мы ковыляем по грязным сугробам к торцу этого шедевра. И то, что я увидел, заставило меня хохотать до слез.
Я конечно подозревал, что советские скульпторы "бааальшЫе" извращенцы и по-жизни глумливый народ, но не думал что до такой степени.
Там главный и крупный персонаж что-то держал в левой руке (в правой развивающееся на ветру знамя),
то ли это лопата, то ли еще какой предмет строительства счастливого будущего. Но на самом деле он держит в мощном кулаке свой высунутый ЭРЕГИРОВАННЫЙ ЧЛЕН!
Я держался за живот и расплескивал пиво на сугробы минуты две...Я обязательно это сфотографирую! Это великая дань бесконечности!
Даже сейчас пишу это и давлюсь смехом :))Эх, чего только не увидишь.

Вот такие пироги. ТОлько вчера, точнее сегодня ночью перестал блевать. Рвало дальше, чем можно было окинуть своим замутненным взором. Скорее всего виноват уксус, который я выпил на закуску. Вот такой вот НГ. Разбил случайно статуэтку с каким-то кроликом с надписью "может пивка?". Отвалились уши и один глаз. Бедняга теперь похож на алкаголика-пирата, и даже немного на одноглазого терминатора, пережившего НГ и просящего опохмелиться. Уважаемый Klimenty посмотрел на это дело и заявил: "А может достаточно уже?" Мда...Надо будет дописать маркером.
Первого числа еще напряг дикий: предкам моей девушки не понравилось, что она осталась у меня ночевать. У меня был длинный разговор с ее мамашей. Нахрен я оправдывался, конечно можно было сказать : "Уважаемая Ольга Александровна, а не пойти ли вам нахуй? Вашей дочке скоро двадцать, у ней своя голова на плечах есть". так нет же, оправдывание себя...Эх, бестолочь, бестолочь. Почему-то нужные слова приходят всегда после сказанных.
И еще...Главная фраза этого НГ: " Еще двенадцати нет, а мы уже натерли". Кто это испытал, тот поймет. Ладно, пора спать.

ээээ

кароче седня новый год, типа. Фсех павздравляю с этим замичательным сабытием.
Вот тут видю, дневники свои ведут, мусор всивазможный. Ну эта..если не обленюсь ф канец, то че-нить напишю тута. Буду так ссказать выражать сваё мнение о б акружающим мире.

через проксю низзя? праверка типа...рас рас рас...как слышна...прийом..