ИЗ ЧАСТНОЙ ПЕРЕПИСКИ: 
Максимилиан Волошин - Софии Парнок 

22 декабря 1922 г. 

Могила Максимилиана Волошина в Коктебеле, 1934 г.
 

«Дорогая Софья Яковлевна, как мне Вас благодарить за всю заботу, хлопоты и память обо мне? За Ваши бесконечно дру­жеские (английской — действенной дружбой) письма? В июле я уехал на полтора месяца на грязелечение. Но после Сак меня отправили еще в Севастополь. Меня лечили долго, старательно — одним словом, я вернулся в Феодосию только 1 декабря, т.е. через шесть месяцев, и тотчас же снова заболел припадком астмы: 16 суток ни лечь, ни заснуть не мог. Еще не вполне оправившись, был вызван в Коктебель письмом о том, что Пра очень плохо. Застал ее лежащей в постели, еле дышащей. Она бесконечно слаба, ничего не ест, говорит о смерти. Если бы не Маруся Заболоцкая (новая моя приятельница этой голодной зимы) , которая поехала со мной в Коктебель и ухаживает за Пра, — не знал бы, что и делать. Но Пра бесконечно капризна, требовательна и доводит ее еже­дневно до слез.

В сущности, положение физическое Пра далеко не так безнадежно: идет постепенное ухудшение эмфиземы лег­ких, плюс легкая простуда. Но она уже две недели ничего не хочет есть (это у нее и раньше бывало) и, кроме того, вполне уверена, что уже не встанет и говорит о себе, как об умира­ющей, что заставляет опасаться самого худшего. Кроме того, бесконечно тяжела для окружающих. ... 

Как я понимаю Вашу тоску по Крыму. Сейчас, в эти теплые и тихие морские дни, по утрам, уходя вдаль по побережью, я чувствую как никогда вновь обретенный Коктебель. Не по Ва­шим только письмам Москва представляется мне отвратитель­ной. Я никогда не терпел «литературного быта» в России, теперь он мне представляется нестерпимее, чем когда-либо.

Мне хочет­ся в Москву, но лишь на краткий срок, повидать друзей, уст­роить свои дела и испытать напряженность своих стихов над большой толпой. И скорей обратно. За l/2 года леченья я посетил все города Крыма. Нет города более разоренного, более вымирающего, чем Феодосия и ее об­ласть. И террором, и голодом здесь были взяты самые высокие ноты. В этом я убедился собственными глазами. В то время как другие города оживлены призраком торговли и суетой ку­рортов, в Феодосии (и, пожалуй, в Евпатории) подлинный тра­гизм последнего разрушения. Его-то я и люблю. Голод и эту весну будет, и едва ли не в больших размерах.

В татарских деревнях начали умирать уже с ранней осени. Та­тарский внепартийный съезд вынес летом ПРОКЛЯТИЕ Крым­скому правительству.

Положение писательских пайков в Крыму вообще смутно и не выяснено. В то время как профессора по­лучают паек аккуратно, мы, пришпиленные к ним, висим в воз­духе в полной зависимости от Симферополя. Последние пайки были получены за июль-август — с тех пор все замерло. В это время я отсутствовал и кое-кто из феодосийских академистов разъехались. Некоторые (Новицкие, Галабуцкий, Вигонд-Маркс, Цераскис) совершенно, Богаевский уезжал временно и вернул­ся так же, как Евг<ения> Каз<имировна>. Словом, теперь список академистов в Феодосии таков: Богаевский, Спендиаров, Воло­шин, Е.Герцык, Буткова, Манассина, Соловьева и к ним при­бавляется уже официально утвержденный по ходатайству Веры Ник<олаевны> Фигнер Зелинский Иос<иф> Виктор<ович> (на­родоволец)...

Могила Максимилиана Волошина в Коктебеле, 2010 г.