В прошлый раз мы говорили о ести, которую китайцы называют ци. Сегодня речь пойдет о естествознании, которое имеет мало общего с нынешними естественными науками.

Название физики образовано из греческого слова «фюсис» (если хотите – «фюзиос»), восходящего к индоевропейской основе, указывающей на возникновение, рождение, рост, становление, бытие. Первое из дошедших до нас употреблений этого слова – у Гомера. Одиссей достигает острова Эи, где живет волшебница Цирцея. Половина его спутников уже превращены в свиней. Не зная того, Одиссей идет к жилищу чародейки, и тут ему является Гермес: «Стой злополучный». Далее бог объясняет, как спастись от Цирцеиных чар. При этом с корнем вырывает из земли и дает Одиссею растение, которое боги называют «моли». Что это за вид – науке неведомо. Врач Диоскурид, живший во 2-м веке до н.э., отождествил его со знаменитой мандрагорой. Допустим. Но нам сейчас важно лишь то, что Гермес объясняет не что-нибудь, а именно фюсис (то есть природу) растения.

Но только это не совсем та природа, о которой толкуют ботаники: «Корень был черный, подобен был цвет молоку белизною». Это и так видно. А Гермес говорит примерно о том же, о чем дон Хуан говорил Кастанеде. О тайной силе растения: «Оно охранит от ужасного часа». Чары не подействуют: «Чудесное средство, данное мною, их силу разрушит». Заодно бог дает инструктаж: сделай так-то. И вот результат: отведав зелья, поднесенного Цирцеей, Одиссей не превращается в свинью, но выхватывает меч и бросается на ведьму... Та удивляется: как!? И с пленительной блядовитостью приглашает бродягу к себе, натурально, в койку: «Чтоб, сопрягшись любовью и ложем, мы меж собою могли разговаривать с полным доверьем». В общем, природа растения моли такова, что заставляет события развиваться по сценарию, намеченному Гермесом, а не Цирцеей.

Еще немного о зелени. В Индии, в гимнах «Ригведы», встречаем растение сому. Никто тоже толком не знает, какой именно вид скрыт за этим названием, но свойства напитка, сделанного из этого былья, удивительны. Человек, отведав его, зрит богов. Собственно, и само растение божественно, ему посвящаются гимны. Фюсис сомы напоминает фюсис растений, которые дон Хуан дает пробовать Кастанеде. Они погружают в состояния, где видятся духи и силы. Например, сила пейота является Кастанеде в виде индейца. Иногда подобного рода силы помогают человеку, иногда завладевают им и убивают. С травками лучше не экспериментировать. И вообще, лучше остерегаться сил неведомой фюсис. В «Лисьих чарах» Ляо Чжая описано множество случаев, когда лиса (сила, оборотень, суккуб), приняв облик женщины, очаровывает человека (как и Цирцея). И он, вступив с нею в связь, сохнет и гибнет. Но бывает, что любовницы-лисы делают человека счастливым и богатым. Все зависит от фюсис.

Словом «фюсис» греки обозначали много чего – от самых обычных пиписок (русские это тоже величают естеством) до возвышенных философских понятий. Большая часть сочинений натурфилософов озаглавлена просто «Пери Фюсис» («О Природе»). О пиписках мы еще обязательно поговорим (это не может не волновать душу шамана), но – чуть ниже. А сейчас о высоком. О том, как понимала природу античная мысль. Вершиной греческой философии по праву считается Аристотель, который утверждал, что природа (фюсис) «есть начало движения и изменения». Что это значит?

Во II книге «Физики» Аристотель говорит: «Таков один способ определения природы: она есть первая материя, лежащая в основе каждого из тел, имеющих в себе самих начало движения и изменения. По другому же способу она есть форма (morphe) и вид (eidos)». На первый взгляд эти определения противоречат друг другу, однако присмотримся к слову «начало», при помощи которого переводчик передает греческое слово «архе». В экскурсе «Теменос» (так греки называли места силы), я пояснял, что архе – это некий изначальный сюжет, связанный с нуминозом, духом, богом, его священная история. Можно сказать, что архе – это сценарий, свернутая последовательность событий, которая может развернуться в виде театрализованного представления во время праздника, посвященного богу, или поэтического повествования (как, например, об Одиссее и Цирцее). Но архе может развернуться и сама собой, как бывает в каком-нибудь сне или естественном процессе, вроде роста растения. Поэтому Аристотель и говорит, что фюсис – это архе движения, изменения, перемен.

Философ различает четыре типа изменений: перемены сущности (возникновение и уничтожение), перемены количества (рост и убыль), перемены качества (превращения), перемены места (перемещения в пространстве). В любом случае изменение – это переход из одного состояния в другое, от А к В. И состояние В Аристотель рассматриват как цель движения, которое – чем-то (или кем-то) осуществляется, делается. В IX книге «Метафизики» читаем: «Ибо дело – цель, а деятельность – дело, почему и «деятельность» (energeia) производно от «дела» (ergon) и нацелена на «осуществленность» (entelecheia)». Какие знакомые слова: «энергейя», «энтелехейя»... Но от терминов нашей науки («энергия», «энтелехия») они отличаются примерно, как настоящий фалл – от фаллоимитатора. Даже говоря о перемещении тел, Аристотель говорит не о какой-то там мере работы, но – о достижении цели («телос», отсюда и энтелехейя). То есть – о том, что действие (энергейя), производящее перемену, – есть осуществление некоей потенциальности (динамис), приводящее к осуществленности (энтелехейе), которая отличается от материи (представляющей собой непроявленную силу, возможность) – наличием формы.

 

Как видим, Аристотель намечает самый общий сценарий, по которому происходят все изменения, ведущие к некоторой цели. Физика нового времени из четырех типов аристотелевского движения рассматривает только перемещения в пространстве. Берет тела как точеные массы, измеряет расстояния, скорости, ускорения и таким способом описывает движение. При этом принципиально игнорирует инстанцию, которая движет. Но иногда она вдруг выскакивает, точно бог из машины. Анри Пуанкаре: «Самая формулировка принципа наименьшего действия имеет в себе нечто, неприятно поражающее наш ум. При переходе от одной точки к другой материальная частица, не подверженная действию какой-либо силы, но подчиненная условию не сходить с некоторой поверхности, движется по геодезической линии, т. е. по кратчайшему пути. Эта частица как будто бы знает ту точку, куда ее желают привести, предвидит время, которое она затратит, следуя по тому или иному пути, и, наконец, выбирает путь наиболее подходящий. В такой формулировке принципа частица представлена нам как бы одушевленным существом, обладающим свободой воли».

Мы в свое время еще поговорим о разумных элементарных частицах квантовой физики, о волновой функции и прочих чудесах науки. А сейчас – об аристотелевских переменах (или, если воспользоваться китайским термином, который вписан в логотип нашего сайта, – об и). Откуда берется форма (идея, структура, информация) при переменах, имеющих начало в себе? Если действует какой-нибудь демиург, все кажется ясно: строитель строит, скульптор ваяет – некая внешняя инстанция производит оформляющее действие. Но, во-первых, не так уж понятно, откуда мастер берет формы. А во-вторых, вокруг нас полно случаев, когда демиурга не видно, а перемены происходят. Например, растут растения, процветают одни города и чахнут другие, с человеком случаются всякие странности, приводящие его против воли, бог знает куда. Кто действует здесь? Аристотель считает, что движущим и оформляющим мастером перемен, которые происходят как бы сами собой, и является фьюзис, природа, естество.

А теперь об искусственном. Откроем «Поэтику», в ней Аристотель говорит, что поэзия вообще есть подражание, а трагедия – «подражание действию». Какому действию? «Действию, жизни, счастью: а счастье и несчастье состоят в действии». При этом «трагедия есть подражание действию законченному и целому... А целое есть то, что имеет начало, середину и конец». Ясно, что эти элементы соответствуют «возможности», «деятельности» и «осуществленности» аристотелевской физики, минимальному сценарию развития всякого архе. Но это не все. «Подобно тому, как в других подражательных искусствах единое подражание есть подражание одному предмету, так и сказание, будучи подражанием действию, должно быть подражанием действию единому и целому, и части событий должны быть так сложены, чтобы с перестановкой или изъятием одной из частей менялось бы и расстроивалось целое».

Это обычно называют «единством действия», но можно назвать и органической целостностью. Ибо организм это то, что имеет архе перемен в самом себе – будь то растение или живая поэзия. Иными словами: подражая конкретной архе, поэт должен строго следовать именно ее развертке. Архе ведь много, каждая из них индивидуальна в своих изменениях и переломах. Поэты, складывая трагедии (а именно «склад событий», представляющих действие, – «самый важный» элемент трагедии), могут выбирать разные архе, но при этом должны придерживаться порядка действий, соответствующего выбранной. «Нужно, чтобы хорошо сложенные сказания не начинались откуда попало и не кончались где попало». Но нужно также, чтобы события между началом и концом соответствовали «единому и целому» сценария архе. Рискну назвать «единое и целое», лежащее в основе каждого конкретного сценария, – архетипом. И тогда станет ясно, почему «задача поэта – говорить не о том, что было, а о том, что могло бы быть, будучи возможно в силу вероятности или необходимости».

Необходимость здесь – заданность, программа, сценарий. Но и вероятность – не случай из жизни, а то, что соответствует генетическому коду развертывающихся событий (иначе зритель скажет: «не верю»). Поэтому имена, качества конкретных персонажей, их характеры – не так уж и важны. В трагедии «не для того ведется действие, чтобы подражать характерам, а наоборот, характеры затрагиваются лишь через посредство действий; таким образом, цель трагедии составляют события, сказание, а цель важнее всего». Но цель важна не потому, что рок ведет к чему-то ужасному, а потому что при этом развертывается архетипическое действие. Архетип, а не ужас приводит к катарсису. Историки тоже часто изображают ужасное, но разница между историком и поэтом, говорит Аристотель, в том, что первый изображает то, что было, а второй – то, что могло бы быть: виртуальное. Историк – репортер, а поэт – знаток и хранитель кодов архе. Он работает с ними, как «преобразователь природы» Мичурин работал с архе растений (создавал вариации на основе архетипа).

Итак, в «Поэтике» речь примерно о том же, о чем и в «Физике»: об архе перемен. Правда, в «Поэтике» обсуждается лишь подражание той «деятельности» (энергейе), которая ведет от возможного к осуществившемуся (и для обозначения драматического действия используется слово «праксиос»). Но это лишь разные способы воплощения архе. Конечно, во времена Аристотеля и театр, и теория уже почти утратили непосредственный контакт с божеством. Это в шаманской древности в ходе таинств Деметры или Диониса (из последних и выросла античная трагедия) боги вживую являлись перед мистами, возбудившими себя танцами, пением и психоделиками. Но хоть Аристотель уже и не был шаманом, в своих текстах он описывает именно развертывание божественной архе, действие скрытой силы (динамис).

Разумеется, это действие имеет лишь косвенное отношение к физической энергетике. Это скорее поток ести, осмысляющей себя и таким образом раскрывающейся на пути к цели, энергейя. В частности, это действие силы, которая вдохновляет поэта и приковывает нас к тексту. Или – проявление силы, которая ведет нас по жизни, дыхание судьбы. Вот вы, скажем, хотите достигнуть какой-нибудь цели. И вы никогда ее не достигнете, если вас не подхватит поток энергейи. Но уж если вы оказались в этом потоке, то вам ничего особо и делать не надо. Поток осмысляющей ести сам доставит вас в нужное место. Вдруг появятся деньги, идеи, бензин, помощники, вещи, посредством которых вы будете двигаться, меняясь по дороге. И даже если вы будете сопротивляться потоку перемен, он все равно вас вынесет к цели, о которой вы, может быть, и понятия не имели.

Вернемся на ложе Цирцеи. Мы точно не знаем, как у них там с Одиссеем все было. Но можно представить. У нас на то есть личный опыт, пикантные греческие картинки, а также иконы из тех регионов ойкумены, где процессу соития придано надлежащее метафизическое звучание. На Востоке, например, немало изображений божественного соития. Иной бог так постоянно и ходит с богиней на члене. Если говорить об Индии, то там обычно в божественном акте сопряжены Шива и Шакти. Нам говорят: Шакти – энергия бога. Но это неправильно. Шакти отнюдь не энергия в современном понимании этого слова, Шакти – это энергейя, раскрытие смысла, актуализация архе. Любовь Шивы и Шакти – ровно то, что Аристотель назвал движением, имеющим начало в самом себе (а китайцы – и, переменами). Здесь в одном акте даны и потенция (динамис), и действие (энергейя), и завершение (энтелехейя). Шакти здесь – энергейя, но уже и энтелехейя (Аристотель часто использует эти слова как синонимы). Кстати, слово «энергейя» переводится на латинский язык словом «акт», действие. Отсюда и наши «активность», «актуальность», «актер и актриса».

Единство мужского и женского в акте перемен, сопряжение Инь и Ян – это, конечно, максимально широкая рамка, в которую могут быть вставлены самые разные архе. Своя архе у Шивы и Шакти, своя – у Урана и Геи, своя – у каждого из 64 сочетаний Инь и Ян «Книги перемен» («И цзин»), своя у Цирцеи и Одиссея. Архе последней пары напоминает сюжет русской сказки. Иван-царевич приходит к Бабе Яге. По пути ему тоже встречаются боги (в виде животных), дают волшебные вещи, объясняют их фюсис. То, что Баба в сказках старая и страшная – предрассудок. Нормальная Баба в самом соку. В своем месте я объяснял, что, кроме старой Яги, в русских мифах есть и ядреная Ягишна. Объяснял также то, что избушка на курьих ножках это таможня на границе миров. Здесь добавлю: дверь на тот свет – в бабьем естестве. Аристелевская концепция Бабы как энергейи, которая ведет вас за член к некоей цели («вечная женственность тянет нас к ней»,– скажет Гете), – лишь одна сторона медали, позиция победившего патриархата. А матриархальная позиция заключается в том, что Баба – путь.

Так стало быть, фюсис Бабы – ход, который ведет в преисподнюю. Иван, разумеется, тоже прошел этим путем, соединился с Бабой, как и положено: «Баба Яга в бане его выпарила, напоила, накормила, в постель уложила»... Но поскольку об остальном в детских сказках говорят лишь намеком, давайте проследим за Одиссеем (с Иваном было то же самое).

Совокупившись с Цирцеей (конечно, в день летнего солнцестояния, на Ивана Купалу), он живет в ее доме год, а потом заводит разговор о том, что пора ему возвращаться домой, на Итаку, к своей Василисе Премудрой (Пенелопе). И тут выясняется, что его путь домой лежит через область Аида. Одиссей в шоке: «Долго в постели катался и плакал я». Но нечего поделать, видно, фюсис травки, которую дал Гермес (проводник в царство мертвых, напомню), предполагает не только усмирение ведьм, но и путь на тот свет. Одиссей должен встретиться там с Тиресием Фиванским, величайшим шаманом античности. Год, проведенный в избушке Цирцеи, был лишь искусом перед посвящением.

В следующем экскурсе мы проникнем во внутренний мир Бабы, последуем за Одиссеем в Аид.

КАРТА МЕСТ СИЛЫ ОЛЕГА ДАВЫДОВА – ЗДЕСЬ. АРХИВ МЕСТ СИЛЫ – ЗДЕСЬ.