«Нам нужна наша независимость от постсоветской России»; «мы отличаемся от русской постсоветской Церкви и имеем особое призвание»; «я не вижу людей, которые могли бы свидетельствовать о русской духовной культуре из постсоветской России» – в таких нелестных выражениях недавно на страницах журнала «Огонек» описал свое отношение к современной России и русской Церкви известный представитель русской эмиграции Никита Алексеевич Струве. Конечно, это были не первые его высказывания подобного рода – в его критике России можно наблюдать заметное постоянство; и на этот раз главным ее поводом стал процесс передачи русского храма Св.Николая в Ницце Московской патриархии и проект строительства Российского духовно-культурного центра в центре Парижа, а главным аргументом – непосредственное соучастие в этих событиях российской светской власти.

Причем, несмотря на, казалось бы, очевидное противоречие в основании – действительно, что же может быть страшнее для русского православного человека, чем Россия и русское православие – она репрезентирует позицию определенной, а, по словам самого Н.А.Струве – подавляющей части русской эмиграции. А потому – стоит внимательней рассмотреть те посылы, на которых она основывается и благодаря которым выстраивается ее внутренняя, хоть и противоречивая, логика.

1) В качестве основания этой позиции я бы выделила не раз озвученное Н.А.Струве представление о том, что современная Россия – это этакая «недо-Россия», некое постсоветское государство с все еще довлеющей «советской ментальностью». Такая Россия, с его точки зрения, полностью утратила свою духовную культуру, почему, по его мнению, «никто из постсоветской России не способен о ней свидетельствовать». «Истинная» же Россия, как и «истинная» русская духовная культура, сохранилась, соответственно, лишь в среде русской эмиграции, и дело ее дальнейшего сохранения и распространение – является именно ее духовным делом и приоритетом. Поэтому, появляющиеся во Франции русские церкви и русские центры «постсоветского» Московского патриархата воспринимаются в сущности как идеологически враждебные советские учреждения. И именно поэтому в современное время основным посылом, а можно сказать и элементом идеологии русской эмиграции является проходящая красной нитью через всё интервью Н.А.Струве «идея независимости от постсоветской России».

Вряд ли существует возможность измерить, а тем более сравнить степень сохранности «русской духовной культуры» в современной эмигрантской и не эмигрантской среде. Но мне несколько раз случалось общаться с эмигрантами, для которых она сводилась, как правило, к знанию русского языка и коллекционированию матрешек и самоваров. И при этом было очевидно, что они давно уже ментально не русские: они ощущали себя принципиально инородными по отношению к современной русской истории и культуре, не мыслили себя ее частью и ее участниками, не сопереживали происходящие в ней события…

Высказывания, озвученные тем же Н.А.Струве, наводят на мысль, что определенная часть русской эмиграции настолько вжилась в свое «эмигрантское» положение, что просто отказалась принять свершившийся факт распада СССР и увидеть гораздо большее соответствие современной России – ее дореволюционной истории, а не оставшимся в ней советским рудиментам. Н.А.Струве критикует современную Россию как «постсоветское» – то есть, до сих пор советское явление, не замечая того, насколько «постсоветской» является его собственная рефлексия, неспособная освободиться от семидесятилетнего советского опыта, который не может заслонить прошедшую тысячелетнюю, как и будущую историю России. И разве не в этом и был смысл всего того духовного подвига, который действительно осуществила русская эмиграция – в возрождении России и Русской православной церкви после советского периода, очевидное для всех, кто готов его увидеть?

2) Другим положением выраженной Н.А.Струве позиции является критика наблюдаемой им в России «тесной связи между Церковью и государством» и регулярное «вмешательство государства в духовную сферу». Собственно, примеры такого явного вмешательства он и видит в передаче Свято-Никольского храма в Ницце Московскому Патриархату, и в строительстве Российского духовно-культурного центра в Париже при прямом участии светских властей. С одной стороны, он критикует это «сотрудничество» как советский рудимент, который в своих предыдущих интервью он не раз так и называл «симфонией по-советски». Но с другой, он негативно относится к самой идее взаимодействия Церкви и государства как таковой, и, соответственно, к ее воплощению в опыте Византийской и Российской империи. Идеалом же независимого существования Церкви он называет эпоху первых христиан: по его словам, «Византийский период прошел, счастье нашей Церкви было в том, что мы вернулись к первохристианским временам».

Наверное, о степени этой «тесной связи» и «вмешательства» удобней следить издалека, опираясь на данные более чем предвзято освещающих положение дел в России либеральных СМИ. Но очевидно, что взгляд на церковно-государственные отношения всегда зависит от оптики восприятия. Так, для многих православных в России какая-то связь и взаимодействие между нашей церковью и государством далеко неочевидна, причем настолько, что оборачивается достаточно жесткой критикой по отношению к «секулярной» светской власти. Неочевидна, особенно если обратить внимание на то место, которое занимает православие в конституции, системе образования и государственных СМИ. Неочевидна, коль скоро православие – исторически государство и культурообразующая религия России – полностью уравнена в своем статусе и правах со всеми остальными религиозными группами, а сама Россия декларативно величается «многоконфессиональной», хотя по всем европейским стандартам является православной. Коль скоро в России нет ни одного государственного православного учебного заведения, а вокруг пресного культурологического предмета «Основы православной культуры» до сих пор идут многолетние споры. Коль скоро в России не существует ни одного государственного православного СМИ – ни радиостанции, ни телеканала или хотя бы достаточного числа православных телепередач, ни бумажного или сетевого издания.

Что касается критики самого принципа взаимодействия Церкви и государства – то есть «симфонии властей» – такой критичный взгляд на нее по сути противоречит самой церковной истории. Симфония государства и Церкви – это тот самый путь, по которому и пошла Церковь, благодаря чему христианство вообще сохранилось и распространилось по земле. И происходило это через воцерковление государей, а их трудами – целых народов: достаточно вспомнить хотя бы императора Константина и Елену, или князя Владимира и Ольгу. Или же, следуя заявленной логике, нужно пересмотреть отношение и к их деятельности, ставшей апофеозом «тесной связи» и «вмешательства» светской власти в область духовного, но при этом признанного Церковью «равноапостольным» подвигом.

3) Наконец, стоит сказать и о свойственной выражаемой Н.А.Струве позиции давно замеченное игнорирование и замалчивание очень важных исторических событий, связанных с возведением русских храмов во Франции и с их дальнейшим переходом в Константинопольскую юрисдикцию. Что и дает возможность делать все эти громкие заявления о «незаконном захвате», «воровстве» и «наложением рук» Москвы на храмы «общины Константинопольского патриархата».

Если же не игнорировать, а помнить историю возведения русских храмов во Франции, как и историю их перехода под Константинополь, то так критично обсуждаемые частью русской эмиграцией события на самом деле оказываются не воровством и захватом, а законным возвращением. Как хорошо известно, многие русские храмы – и обсуждаемый храм Св.Николая в Ницце, и храмы Александра Невского в Париже и Биаррице и многие другие, строились во Франции на выкупленных Российским государством участках земли, на царские или гражданские пожертвования, да и освящались как правило в честь именных святых российских императоров – Николая и Александра. Тот же Свято-Николаевский храм был построен в память о сыне Александра II, умершем царевиче Николае Александровиче. Еще более важна в обсуждаемом контексте история перехода западноевропейских русских храмов в юрисдикцию Константинопольского патриархата. В 1931 году, в связи с, мягко говоря, усложнившимися взаимоотношениями Церкви и советского государстве, по инициативе митрополита Евлогия, произошел ее переход под омофор Константинопольского Патриарха. При этом, очень важно, что этот переход воспринимался не только как вынужденный, но и как временный: сам митрополит Евлогий отмечал, что это событие – ни в коем случае не разрыв с Русской Церковью, а вынужденный перерыв официальных административных отношений. Именно поэтому, в 2003 году – то есть, более чем через 10-летие после падения советской власти, Патриарх Московский и всея Руси Алексий II направил известное «Послание к приходам русского церковного рассеяния», в котором призвал все русские приходы вернуться в их историческое лоно Русской Православной Церкви.

Интересно, что так критикуемый Н.А.Струве проект строительства Российского духовно-культурного центра в Париже вполне соответствует той самой практике российского императорского дома по возведению русских храмов во Франции, в обоих случаях при непосредственном участии светских властей. Выкупленный Россией для его строительства земельный участок был выбран не случайно: он прилегает к знаменитому мосту Александра III, возведенному в 1900 году по приказу императора Николая II. Но главное заключается в том, что другим претендентом на этот участок земли в самом центре Парижа выступала Саудовская Аравия, с проектом строительства большого здания дипломатической миссии и мечети. По логике вещей, в этой ситуации господин Н.А.Струве и его единомышленники должны были быть счастливы, что именно русские власти выкупила эту часть земли, и оказывать всяческое содействие в строительстве этого православного центра. Хотя вполне возможно, что строительство новой мечети в центре Парижа не вызвала бы и доли того протеста, которую вызвал проект строительства русского православного центра, с храмом и семинарией.

Конечно, все эти позиции были озвучены Н.А.Струве далеко не впервые. Но удивляет то, что, по его словам, подобное «скептическое и даже отрицательное» отношение к инициативам Москвы свойственно всей русской эмиграции; среди нее «очень много защитников идеи независимости» от России…А та небольшая группа эмигрантов, которая «хочет объединения с Москвой» – это, по его словам, лишь десяток «мало сведущих в церковных делах» человек…

Эти заявления выглядят действительно более чем странно. Ведь даже при самом поверхностном погружении в весь спектр проблем и событий, обсуждаемых и происходящих в среде русской эмиграции, очень трудно не заметить ее очевидную идейную неоднородность. Как и трудно не заметить постоянно высказываемые самыми разными представителями русской эмиграции противоположных позиций по тем же самым вопросам. Как бы ни хотелось Н.А.Струве, далеко не у всех русских эмигрантов главное чаяние сводиться к «независимости от постсоветской России» и «борьбе за нее». Напротив, в 2004 году – через год после упомянутого Послания Алексия II к русским эмигрантам – значительная их часть не только выступила за каноническое воссоединение с Москвой, но и объединилась в движение «За поместное православие русской традиции в Западной Европе». Беседе с некоторыми из его представителей будет посвящен один из наших следующих материалов.

комментарий от Кирилла Фролова
От себя добавлю пару слов.Напомню историю  «евлогиан», от имени которых пытается вещать Струве- группа русских эмигрантов временно перешла в юрисдикцию Константинополя, до освобождения Русской Церкви. Сам митрополит Евлогий (Георгиевский) вернулся в Русскую Церковь при первой возможности. Однако часть его последователей, ища самоооправдания, вместо возвращения из эмиграции или хотя бы помощи освободившейся Русской Церкви, встали на путь откровенно предательства и Поместной Русской Церкви, и России, и Православия как такового. Это предательство Струве и ему подобных проявляется в откровенном историческом нигилизме, миссиофобии, сектантском сознании. Это предательство заключается в активном сотрудничестве с врагами Русской Церкви из сайта «кредо». Это предательство заключается в самоопределении на стороне сил секулярного- тоталитаризма, в согласии сузить Церковь до гетто, до клуба либеральных полусекулярных полуобразованных лиц. Честно говоря, какая разница, какое гетто, какого цвета миссиофобия- царебожническая или либеральная...

Отрицая симфонию Церкви и государства, Струве перечеркивает наследие своего предка Петра Бернгардовича Струве и других авторов «Вех». Идеи Струве перечеркивают интеллектуальное и политическое наследие «первой волны» русской эмиграции, боровшейся за сильную Церковь и сильную Россию.

Никакие прошлые заслуги не оправдывают нынешнюю апостасию Струве- Иуда тоже был апостолом, а анафематствованный расстрига Денисенко- законным Киевским митрополитом.
Логично объявить Струве общественный бойкот в России- не приглашать, не публиковать, не принимать, не подавать руки. Также, как Солдтову и прочим.

Кроме того, считаю необходимым ускорить строительство храма Московского Патриархата в Париже. Его проект получил высокую оценку Московского Патриархата, нападки на этот проект являются демагогическими и антицерковными. Точка.

Одна из характеристик нашего времени – духовная дезориентация. Далеко не всегда современный человек заметит различие между понятиями христианскими и оккультными. Соответственно, не зная разницы, он не поймет той подмены, которую предлагают оккультные практики.

Например, все ли смогут правильно ответить, чем христианская молитва отличается от магического заговора и заклинания? Там и тут произносится словесная формула, там и тут требуется вера произносящего, то и другое предполагает нечто невидимое и сверхъестественное. Есть ли вообще отличие, если маги иной раз упоминают имя Божие, а бывает, что произносят и самые что ни на есть церковные молитвы?

Попытаемся ответить на этот вопрос.

Сначала уточним, что заговор и заклинание – оккультные словесные формулы, имеющие определенное различие. Заговор предполагает технико-магическое воздействие в силу самой произнесенной формулы. Это словесное выражение, в котором запечатлена вера человека в какое-то лучшее для него изменение. Например, человеку хочется выздороветь, встречаться с понравившимся лицом противоположного пола, иметь хороший финансовый достаток, избегать дурного наваждения – все это высказывается в заговоре с надеждой, что получится в силу самого произнесения. Есть даже заговоры, которые вошли в нашу речь, прижились в нашей культуре. Так, мама, потирая у ребенка ушибленное место, приговаривает: «У сороки заболи, у собаки заболи, а у Машеньки пройди». Дело, конечно, не в том, что сороки и собаки почему-то обязаны отдуваться за наши оплошности, а в том, что человеку хочется как-то снять неприятность с помощью словесного действия, отвести от себя или своего близкого беду. Таков заговор.

Заклинание же есть императив, повеление, требование, направленное, например, к невидимым духам и имеющее принудительный характер. Но в целом можно обобщить эти понятия, поскольку часто заговор и заклинание выступают как синонимы. Итак, всякое заклинание (заговор) представляет собой последовательность слов или звуков, за которыми признается магическая сила. Заклинаниями пытаются добиться того, чего не достичь обычными человеческими усилиями: повлиять на погоду, урожай, самочувствие и т.д.

Что же, скажет кто-нибудь, составил себе заклинание, придумал обряд и уже добьешься всего, чего хочешь? Нет. Опытные маги ответят, что новых-то заговоров и заклинаний сейчас составляется много, только все они малоэффективны. Старые заклинания закреплялись опытом жизни мага, то есть его явным или тайным взаимодействием с темными силами, и его смертью как некоей печатью.

Молитвы же освящены опытом жизни святых людей. Христианские подвижники обрели богообщение посредством молитв, в опыте своей духовной жизни они создали молитвы, наиболее располагающие душу к общению с Богом. Поэтому, произнося составленные ими молитвы (они собраны в православных молитвословах), мы восходим к Богу тем же путем, что и святые.

В магии считается, что заклинательная формула чудесна сама по себе, смысл слов далеко не всегда имеет решающее значение. Допустим, в средние века заклинания произносились в основном по латыни, которую произносящий не обязательно знал. Всем нам известное слово «абракадабра», означающее для нас простую бессмыслицу, перешло из старинного магического заклинания. Оккультисты считают, что слова обладают скрытым смыслом, как бы неким кодом, дающим доступ к законам окружающего нас мира. Этот скрытый смысл известен только «избранникам», способным составлять новые заговоры и заклинания. Тот же, кто не знает потаенного смысла, может употреблять составленные формулы, которые якобы помогут верящему в их эффект.

Заговор близок к мантре, в которой важен не столько явный смысл, сколько точное воспроизведение звуков и каждый звук считается наделенным мистическим значением. В христианстве же молитвенное обращение и служение Богу является осмысленным, здесь на первый план выдвигается тот очевидный, непосредственный смысл, который вложен в молитву. «Пойте Богу нашему, пойте… пойте разумно» (Пс. 46: 7–8), – читаем мы в священной книге Псалтири. Молитва должна быть разумной, то есть произноситься осознанно и осмысленно. Где Бог, там смысл и порядок. Где нет благодати Божией, там бессмыслица, хаос и всякое неустройство. Представим себе человека, который пришел к руководителю и начинает произносить то, чего сам не понимает, – выслушают ли его? Представим, что он заготовил словесную формулу и проговорил ее без всякого осознания, словно магическое заклинание, – подействует ли это на руководителя? Молитва потому должна быть осмысленной, что она предполагает личностное общение – обращенность ума и сердца человека к Богу, Который видит все тайники нашей души.

Впрочем, нам могут возразить, что в современных, а не средневековых, заговорах изложены вполне осмысленные просьбы (хотя «абракадабра» употребляется до сих пор), стало быть, и в магии человек понимает то, что произносит. Даже если и так, кардинальным различием является то, что люди с магическим сознанием надеются на текст заговора сам по себе, на его звуковое воспроизведение как запуск невидимого механизма, тогда как христиане надеются не на текст, а на Бога, к Которому обращаются в своих молитвах, Который слышит и потому может помочь.

Некоторых людей подкупает в заговорах то, что и там присутствуют молитвенные упоминания Христа, Божией Матери, заимствованные из православного молитвослова. Действительно, во многих заговорах есть вполне православные речевые обороты, а некоторые начинаются подчеркнуто благочестиво: «Стану я, благословясь, пойду, перекрестясь…» (во многих же случаях более откровенно: «Стану я, не благословясь, пойду, не перекрестясь»). Но обрывки молитв встречаются в заговорах подобно тому, как в уличных сплетнях встречаются обрывки истинных слов или в речи сквернослова – благозвучные выражения. Оккультисты могут упоминать даже «Отче наш», но они же обращаются к воде, глине и прочим принадлежностям тварного мира – таково язычество, приукрашенное близкими душе человека христианскими символами.

Далее

Открытое письмо протоиерею Всеволоду Чаплину

Контекст

Москва. 12 апреля. ИНТЕРФАКС – Протоиерей Всеволод Чаплин считает, что священнослужители имеют право носить дорогие вещи, поскольку эти вещи отражают общественный престиж Церкви.

«Люди как правило несут самое дорогое в храмы, священнику, люди совершенно естественно хотят, чтобы их иерархи выглядели не хуже, чем представители светской власти, чтобы храмы выглядели лучше, чем резиденции светских властителей, чтобы церковные торжества были самыми красивыми и самыми торжественными», – сказал отец Всеволод в понедельник вечером, отвечая на вопросы слушателей молодежного лектория в Москве. < … > По его наблюдениям, в роскоши духовенство, как правило, упрекают люди, для которых и присутствие в центре города храма Христа Спасителя, и присутствие в центре Кремля позолоченных соборов – это что-то противоестественное.

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО

Председателю отдела по взаимодействию Церкви и общества

Протоиерею Всеволоду Чаплину

Дорогой отец Всеволод!

 Давно зная Вас лично, я не допускаю мысли, что Вы действительно искренне считаете, будто Господь Иисус Христос позволил помазать себя драгоценным миром, потому что хотел бы – цитирую Ваши слова – «выглядеть достойно в том числе и перед лицом всех сильных мира сего». Не мне, мирянину, недополучившему богословское образование, напоминать Вам, выпускнику Академии, Евангельское чтение минувшего воскресного дня: «вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими. Но между вами да не будет так: а кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою; и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом.»

Я уверен, дорогой батюшка, что, отвечая на вопросы слушателей молодежного лектория в этот понедельник, Вы просто неловко выразились. Ведь вряд ли Вы не понимаете, что существует большая разница между золоченым куполом храма, который символизирует наше усердие о доме Божием, и тем, во что в своей повседневной жизни одеты и на чем ездят служители этого дома.

 Конечно, мы, православные верующие, стараемся не допускать, чтобы священники ходили в рубище, хотя многим из них в провинции – увы! – и не на что купить себе новый подрясник. Но сообщу Вам честно (да, уверен, Вы и сам это понимаете), ни один из сотен моих православных знакомых не хочет, чтобы, как Вы выразились, «иерархи выглядели не хуже, чем представители светской власти». А уж тем более дико такое притязание звучит из уст представителя церковного истэблишмента, кем Вас справедливо воспринимают во внешнем мире. Потому что выглядит все это очень некрасиво: тот, кто с амвона учит смирению, умеренности и посту, предстает перед людьми эдаким Тартюфом.

Итак, я убежден, что все это не то, что Вы хотели сказать.

 Но вот проблема: слова прозвучали, были услышаны, распространены множеством СМИ и сетевых записей и сильно повредили представлению о Церкви во внешнем мире. И самое обидное тут, что она-то, Церковь в смысле, и ни при чем! – это лично Вы, отец Всеволод Чаплин, так неловко выразились. С каждым может случиться.

 Но вот дальше возникает естественный вопрос: что же делать?

И обычно у нас в таких случаях не принято делать ничего. Внутри себя посчитать оплошность «аки не бывшей», а снаружи… ну что ж? Конь и о четырех ногах, да спотыкается.

Это можно очень интересно обнаружить, если набрать, например, в поисковой системе Яндекс запрос «Католическая церковь извинилась» – знаете, сколько будет найдено адекватных документов? 456 тысяч.

 Следующий этап эксперимента, «Православная Церковь извинилась».

 Знаете, что находится таким образом, отец Всеволод? Либо «кто-то извинился перед Церковью», либо «Патриарх Грузии извинился перед мусульманами»(!), и вот наконец! – «в Русской Церкви позитивно оценили прозвучавшие ранее публичные извинения муфтия Нафигуллы…» или «заставили извиниться».

 Дело, конечно, не в том, что католики такие совестливые. И не в том, что в нашей Церкви не делается ошибок, за которые стоит попросить у общества – в том числе и у внешнего – прощения. Ввиду таких результатов многие русские православные люди, видимо, чувствуют удовлетворение: «Вот, наша догматическая неповрежденность даже в Интернете видна! Нам извиняться не за что!» Но мы-то с Вами, дорогой о. Всеволод, понимаем, что католики извиняются отнюдь не за то, что исказили что-то в вероучении, а за личные грехи и ошибки представителей церкви, которые вредят ей в глазах паствы. Тут логика простая: «если Папа не извинился за гомосексуальные скандалы с участием духовенства, значит, такие скандалы – нечто нормальное». Но личные ошибки, которые могут повредить Церкви, согласитесь, совершают не только католики. Все мы – современные православные верующие – являемся носителями тяжкого наследия советской системы общественного дискурса, когда «просить прощения не у своих» воспринималось унижением дела строительства коммунизма.

 Как будет прекрасно, дорогой батюшка, начать ломать эту традицию!

 И повод такой прекрасный! Вы очевидно сказали не совсем то, что хотели. Или вас неправильно поняли журналисты. В интерпретациях люди и совсем искажают смысл. Страдает Церковь, страдают сомневающиеся люди, страдает миссия…

Но это так легко исправить!

 Извинитесь, Христа ради, дорогой батюшка! Восстановите правду, разъясните свое видение.

 Для служителя Престола Божия – я уверен! – это совсем не стыдно. И совсем не трудно.

 Искренне испрашивая Вашего пастырского благословения,
обозреватель ВГТРК Иван Семенов

 Биография:

Иван СЕМЕНОВ, обозреватель ВГТРК, исполнительный продюсер телеканала «Вести» Родился в 1971 году. Окончил отделение структурной и прикладной лингвистики филфака МГУ. Преподавал русский, математику, информатику и церковнославянский язык в Свято-Димитриевском училище сестер милосердия. Работал продюсером информационной службы Первого канала, шеф-редактором «Вестей» в 20:00 на телеканале «Россия», заместителем руководителя студии «Международная панорама», обозревателем итоговой программы «Неделя» на ТВЦ. Автор ряда документальных фильмов, в т. ч. «Апрель 2007, восстановление единства Русской Церкви» на канале «Вести». Соведущий программы «Спешите делать добро» на волнах радио «Радонеж».


источник:http://www.religion.in.ua