На прошлой неделе Иркутск вновь слушал песни в исполнении барда-классика Юрия Кукина: “За туманом” (“А я еду, а я еду за туманом, за мечтами и за запахом тайги”), “Гостиница”, “Париж”, “Маленький гном”, “Волшебник”, “А все-таки жаль, что кончилось лето…”

- Не прошло и года, а я опять у вас. Пригласили, и я помчался в места, которые люблю, – признался очарованной, влюбленной в него публике Юрий Кукин. – Это, наверное, мой последний рискованный поступок – прилететь так далеко. Через год с небольшим мне будет 70 лет. Может быть, я сюда уже больше не прорвусь…

Грустно…

Его песни много лет поют на слетах, фестивалях, в походах. “За туманом” (“незамысловая песенка” по оценке Кукина) написана 37 лет назад, еще одна – “Говоришь, чтоб остался я, чтоб опять не скитался я…” (“Даже неудобно говорить – за 10 минут ее написал”) – 36 лет назад. Авторство его песен кому только не приписывали – Высоцкому, Окуджаве… Эмигрантам – Шуфутинскому, Токареву, Гулько.

- Из-за моих песенных “подвигов” меня назвали автором туристской песни. Невероятно, но факт. Я ни в одном турпоходе в жизни не был, ни в одном слете не участвовал, а стал лауреатом четырех конкурсов! Меня стали приглашать на конкурсы, слеты, фестивали в качестве почетного гостя (что мне нравится), в качестве члена жюри (что ненавижу), в качестве президента (что мне в общем-то безразлично).

“За туманом” – песня не туристская. Там “полным-полно набиты мне в дорогу чемоданы”. Где вы видели туриста с чемоданами? Миша Гулько на Брайтон-бич эту “песню туристов” превратил в “песню интуристов”.

А песню “Париж” я написал сидя в тайге, глядя в лес. А дописал в общаге на Кузбассе. Через много лет я попал в Париж (пригласил эмигрант). Я был там 40 дней и увидел, что все, что написал, – в яблочко. А потом мне дали за эту песню первую премию на слете “По местам боевых сражений”. Якобы это песня французских летчиков!

Тренер

- Юрий Алексеевич, правда, что вы были учителем Станислава Жука, мэтра фигурного катания?

- Правда. Недолго. Я работал с Москвиным. Игорь Борисович был моим преподавателем. Я с отличием закончил Ленинградский институт физкультуры имени Лесгафта. В 1954 году нас было выпущено 8 человек на всю страну. Нам дали карту и сказали: “Вот – страна, ткните пальцем, куда хотите и кем”. Я сказал, что хочу жить и работать в родном городе Петергофе.

И был обыкновенный каток. Летом – футбольное поле, зимой его заливали водой, кусок катка я отгораживал веревками.

У нас была школа фигурного катания (позже она стала клубом чемпионов). И там занимался Жук. Ему было лет 12-13. Он не отличался хорошим характером и был очень хулиганистым. А потом стал чемпионом страны, известным. Жук привнес в фигурное катание акробатику, разные перевороты, даже на руках стоял (а до этого фигуристы были такими балетными…).

У нас было разделение: Москвин занимался парами, его жена – женским катанием, я хорошо ставил прыжки. А когда надо было друг друга заменить – никаких проблем. Тогда нас было мало. И хорошо, потому что мы были уникальны (смеется). Тогда не было массового катания. Коньков не было. А потом, буквально за два года, фьюить – и фигурное катание стало массовым, по всей стране понеслось.

Я первым в стране предложил ввести оплату за занятия – 5 рублей в месяц. Надо было нанимать людей, заливать лед. У меня детей-то было немного – человек 60. Но я еще был студентом в 1953 году, и, занимаясь с ними два раза в неделю, получал к стипендии 300 рублей. Это, знаете, какие большие деньги были! А потом как понеслось! У меня стало 3 школы по 400 детей. Я создал школ 10, наверное.

Хороший вид спорта. Но очень тяжелый. Ребенок, занимаясь фигурным катанием, теряет все. С утра до ночи – на катке. Бедные дети. Они практически не учатся. Сборы, поездки… Зато какие возможности увидеть весь мир!

Сейчас фигурное катание немного поднадоело публике. Потому что его превратили в костюмированный бал. “У меня костюм от Зайцева”. – “А у меня – от Версаче”. Спорт отошел в сторону.

Геолог

- Юрий Алексеевич, а как вы к геологам-то попали? Я помню, вы как-то говорили, что летом во время отпуска отправились на заработки в экспедицию со знакомыми геологами. Так?

- Как раз все наоборот! Какие заработки?! Я получал в то время огромные деньги – 6 тысяч в месяц со своими четырьмя школами, у меня уже море денег лежало. А мне предложили зарплату 80 рублей (это же был НИИ, ребята немного получали). Но главное – предложили романтику: лес, пение птиц, закаты, медведь – хозяин тайги…Я и песен геологов не знал, и на гитаре не играл, они меня там и научили. С тех пор и играю. Неделю учился, а потом больше и не учился.

Нет, я поехал не на заработки. Честно работал в шахте. Зарплату платили не вовремя. Я играл в футбол за Темиртау, получку задерживали на месяц, и я всем футболистам денег назанимал – зарплату выдал (смеется).

Побывал на Камчатке, на Урале, на Памире, работал в районе Читы. Хорошие времена были… Правда, недолго ездил – лет семь. А потом…

Артист

- 22 года я отдал фигурному катанию, а вторую половину жизни – песне. Стал профессиональным артистом. Ушел прямо в филармонию. Мой друг (он работал в “Ленконцерте”) пригласил меня: “Поехали по югам”. А я до этого никогда не был на море, все по северам мотался.

Пришел в худсовет, спел песни. Мне дали ставку – восемь рублей, которую я потом получал еще лет, наверное, пять. И была интересная поездка: Сочи, Ялта, Нальчик, Северный Кавказ…

Сольных концертов у меня тогда не было, разве что “налево” иногда выступишь. Право на отделение я не имел: такое право имели Хиль, Пьеха. Фигурным катанием уже не занимался. Надо было на что-то жить. И тут мне повезло. Песня “За туманом” сразу стала известна всей стране, и мне пошли авторские. Они копились полтора года, а я об этом даже не знал. И вдруг получаю 12 тысяч 500! Но вскоре, к сожалению, запретили платить авторские с танцплощадок, ресторанов. Только – с концертов, где поются патриотические песни. Надо поднимать идеологический уровень!

Но я неистребим, я бессмертен. Поехал дальше.

Я не богат совершенно. Но и нищетой не страдаю. На жизнь не жалуюсь. Все нормально.

Я – последний романтик на земле, это точно. У меня нет песен про Родину, про партию, про Москву. У меня все – про себя и через себя. И все – через романтическое отношение к сущности бытия.

Есть на земле Америка – значит, там надо побывать. И я поехал. Приезжаю, а там, оказывается, меня любят (русскоязычное население). Почти всю Америку объездил. И жене показал. Техас, похожий на Украину, Сан-Диего, университет, где дочь Клинтона учится, Сан-Хосе, Брайтон-Бич (названия-то какие!). Но песен про это у меня нет – ни про Чикаго, ни даже про Читу, ни про Санкт-Петербург…

Я – герой всех своих песен. Положительный, отрицательный… Это, как я говорю, культ личности.

У меня 40 песен и порядка 500 всякого дерьма, которые были подготовкой к этим сорока. Я пою только то, что считаю для себя, что называется, “честь имею”, что имею право петь. Новьем не удивишь. Тем более – плохим. Вот я сегодня у вас спел новую песню, которая за 10 лет впервые появилась. Я же не профессионал. Я никогда в жизни этому не учился! Я учился в институте Лесгафта – бегать, прыгать… Я придумываю и пою. Если утром не помню, значит, песня плохая. А сколько их написал – не считал!

Высоцкого как-то спросили: “Скажите, а песни – это серьезно?” И знаете, что он ответил? (Эта фраза есть и на пластинках, и в сборниках). “Конечно. Вот Юра Кукин – сначала левой ногой песни писал, а теперь с сольными концертами выступает. Значит, серьезно”.

Светлана МАЗУРОВА

“Восточно-Сибирская правда”, 28.10.2000