Эта вещь потрясла меня.
АНРИ БАРБЮС. НЕЖНОСТЬ.
25 сентября 1893 г.
Мой дорогой, маленький мой Луи! Итак, всё кончено. Мы больше никогда не увидимся. Помни это так же твёрдо, как и я. Ты не хотел разлуки, ты согласился бы на всё, лишь бы нам быть вместе. Но мы должны расстаться, чтобы ты мог начать новую жизнь. Не легко было сопротивляться и тебе, и самой себе, и нам обоим вместе… Но я не жалею, что сделала это, хотя ты так плакал, зарывшись в подушки нашей постели. Два раза ты поднимал голову, смотрел на меня жалобным, молящим взглядом… какое у тебя было пылающие и несчастное лицо! Вечером, в темноте, когда я уже не могла видеть твоих слёз, я чувствовала их, они жгли мои руки. Сейчас мы оба жестоко страдаем. Мне всё это кажется тяжёлым сном. В первые дни нельзя будет поверить; и ещё несколько месяцев нам будет больно, а затем придёт исцеление. И только тогда я вновь стану тебе писать, ведь мы решили, что я стану тебе писать время от времени. Но мы также твёрдо решили что моего адреса ты никогда не узнаешь и мои письма будут единственной связующей нитью, но она не даст нашей разлуке стать окончательным разрывом. Целую тебя в последний раз, целую нежно, нежно; совсем безгрешным, тихим поцелуем – ведь нас разделяет такое большое расстояние!..
25 сентября 1894 г.
Мой дорогой, маленький мой Луи! Я снова говорю с тобой, как обещала. Вот уж год, как мы расстались. Знаю, ты не забыл меня, мы всё ещё связаны друг с другом, и всякий раз, когда я думаю о тебе, я не могу не ощущать твоей боли. И всё же минувшие двенадцать месяцев сделали своё дело: накинули на прошлое траурную рамку. Вот уж и дымка появилась. Иные мелочи стушевались, иные подробности и вовсе исчезли. Правда, они порой всплывают в памяти; если что-нибудь случайно о них напомнит. Я как-то попыталась и не могла представить себе выражение твоего лица, когда впервые тебя увидела. Попробуй и ты вспомнить мой взгляд, когда ты увидел меня впервые, и ты поймёшь, что всё на свете стирается.Недавно я улыбнулась. Кому?.. Чему?.. никому и не чему. В аллее весело заиграл солнечный луч, и я невольно улыбнулась. Я и раньше пыталась улыбнуться . сначала мне казалось невозможным вновь этому научиться. И всё-таки, я тебе говорю, однажды я, против воли, улыбнулась. Я хочу, чтобы и ты тоже всё чаще и чаще улыбался, просто так – радуясь хорошей погоде или сознанию, что у тебя впереди какое-то будущее. Да, да, подними голову и улыбнись.
17 декабря 1899 г.
И вот я снова с тобой, дорогой мой Луи. Я - как сон, не правда ли? Появляюсь, когда мне вздумается, но всегда в нужную минуту, если вокруг всё пусто и темно. Я прихожу и ухожу, я совсем близко, но ко мне нельзя прикоснуться. Я не чувствую себя несчастной. Ко мне вернулась бодрость, потому что каждый день наступает утро и, как всегда, сменяются времена года. Солнце сияет так ласково. Хочется ему довериться, и даже обыкновенный дневной свет полон благожелательности. Представь себе, я недавно танцевала! Я часто смеюсь. Сперва я замечала, что вот мне стало смешно, а теперь уж и не перечесть, сколько раз я смеялась. Вчера было гулянье. На закате солнца всюду теснились толпы нарядных людей. Пестро, красиво, похоже на цветник. И среди такого множества довольных людей я почувствовала себя счастливой. Я пишу тебе, чтоб рассказать обо всём этом, а также и о том, что отныне я обратилась в новую веру - я исповедую самоотверженную любовь к тебе. Мы с тобой как-то рассуждали о самоотверженности в любви, не очень-то хорошо понимая её… помолимся же вместе о том, чтобы всем сердцем в неё поверить.
6 июля 1904г.
Годы проходят! Одиннадцать лет! Я уезжала далеко, вернулась и вновь собираюсь уезжать. У тебя, конечно, свой дом, мой дорогой Луи, ведь ты теперь совсем взрослый и, конечно, обзавёлся семьёй, для которой ты так много значишь. А та сам. Какой ты стал? Я представляю себе, что лицо у тебя пополнело, плечи стали шире, а седых волос, должно быть, ещё немного и, уж наверное, как прежде, твоё лицо всё озаряется, когда улыбка вот-вот тронет твои губы. А я? Не стану описывать тебе, как я переменилась, превратилась в старую женщину. Старую! Женщины стареют раньше мужчин, и, будь я рядом с тобою, я выглядела бы твое матерью – и по наружности, и по тому выражению глаз, с каким бы я смотрела на тебя. Видишь, как мы были правы, расставшись вовремя. Теперь уж мы перестрадали, успокоились, и сейчас моё письмо, которое ты конечно, узнал по почерку на конверте, явилось для тебя почти развлечением.
25 сентября 1893 г.
Мой дорогой Луи! Вот уже 20 лет как мы расстались… И вот уже 20 лет, как меня нет в живых, дорогой мой. Если ты жив и прочтёшь это письмо, которое перешлют тебе верные и почтительные руки, - те, что в течении многих лет пересылали тебе мои предыдущие письма, ты простишь мне, - если ты ещё не забыл меня, - простишь, что я покончила с собой на другой же день после нашей разлуки. Я не могла, я не умела жить без тебя. Мы вчера расстались с тобой. Посмотри хорошенько на дату – в начале письма. Ты, конечно, не обратил на неё внимания. Ведь это вчера мы в последний раз были с тобой в нашей комнате и ты, зарывшись головой в подушки, рыдал как ребёнок, беспомощный перед страшным своим горем. Это вчера, когда в полуоткрытое окно заглянула ночь, твои слёзы, которых я уже не могла видеть, катились по моим рукам. Это вчера ты кричал от боли и жаловался, а я , собрав всё силы, крепилась и молчала. А сегодня, сидя за нашим столом, окруженная нашими вещами, в нашем прелестном уголке, я пишу те 4 письма, которые ты должен получить с большими промежутками. Дописываю последнее письмо, а затем наступит конец. Сегодня вечером я дам самые точные распоряжения о том, чтобы те письма доставили тебе в те числа, которые на ни указаны, а так же приму меры к тому, чтобы меня не могли разыскать. Затем я уйду из жизни. Незачем рассказывать тебе - как: всё подробности этого отвратительного действия не уместны. Они могли бы причинить тебе боль, даже по прошествии стольких лет. Важно то, что мне удалось оторвать тебя от себя самой и сделать это осторожно и ласково, не ранив тебя. Я хочу и дальше заботиться о тебе, а для этого я должна жить и после моей смерти. Разрыва не будет, ты бы его, возможно, и не перенёс, ведь тебе всё огорчения причиняют такую острую боль. Я буду возвращаться к тебе, - не слишком часто, чтобы понемногу мой образ изгладился из моей памяти, и не слишком редко, что бы избавить тебя от ненужных страданий. И когда ты узнаешь от меня самой всю правду, пройдёт столько лет (а ведь время помогает мне), что ты уже почти не сможешь понять, что значила бы для тебя моя смерть.Луи, родной мой, сегодняшний наш последний разговор кажется мне каким то зловещим чудом. Сегодня мы говорим очень тихо, почти неслышно, - уж очень мы далеки друг от друга, ведь я существую только в тебе, а ты уже забыл меня. Сегодня значение слова сейчас для той, которая его пишет и шепчет, совсем иное, чем для того, кто будет читать это слово и тихо произнесёт ”сейчас,,. Сейчас, преодолев такое громадное расстояние во времени, преодолев вечность – пусть это покажется нелепым, - сейчас я целую тебя, как прежде. Вот и всё… больше я ничего не прибавлю, потому что боюсь стать печальной, а значит, злой и потому, что не решаюсь признаться тебе в тех сумасшедших мечтах, которые неизбежны, когда любовь огромна, а нежность беспреденьна….
