Я понял, понял так ясно, как не дано было раньше.. Я живу. Живу в квартире, но не той, что некоторые из вас видели, щупали руками и примеряли как место жительства. Не в той. Несколько не в той.
Я живу в квартире, где всякий сентябрь не пахнет человеком. Пахнет сухостью и летом, что здесь ночевало.
Там два письменных стола деревянных, постарше и помладше. В нижнем ящике постарше в кожаном чехле лежит чудо техники - диктофон. Но кассеты с голосами все утеряны.
В верхнем ящике того же стола - хирургический скальпель, в верхнем ящике ластик, большой и зелёный. Очень зелёный, как козы у Шагала. Впрочем, в квартире где я живу не помнят о козах, но помнят, что люди летают на картинах  у Ш. (который почти как Шопен. в редких случаях Шуберт, возможно, что Шуман (а слова "шампань" и "шоссон" ещё толком даже не нюханы)).
Где я живу, это квартира с белой кухней, где ещё тикают большие черные часы и стоит белый обеденный стол (это тот, что будничный. А праздничный деревянный мы раздвигаем и ставим в Большой комнате всякий раз как приходит много народу, забавных и взрослых людей).
В комнате, которая примыкает к кухне (там стоит тот самый стол постарше) на книжной полке (третьей сверху, слева. ближе к двери) лежат серые, перемотанные пластырем очки. Их, бывает, ворует, жует и слюнявит собака, за что ей, конечно же,  достается. В ящике под полкой лежат перфокарты, несколько тысяч. На перфокартах синим паркером выписаны книги. Название, автор, год и место издания. Работа по перечислению нашей библиотеки не закончена и  будет длиться вечно.
В квартире, где я живу, по утрам звучит не телевизор, а ганоны. Кварты, квинты, простые гармонии, которые по сути своей так близки к мятной зубной пасте. У нас и по утрам и по вечерам чисто, пахнет чем-нибудь съестным и лавандой, весь хлам аккуратно распределен по коробочкам.
В Большой комнате под сервантом в картонной коробке лежат ракушки, их можно достать и послушать море, додумывая и дорисовывая чаек, красным фломастером на дереве серванта.
В квартире, где я живу. никаких продуктов китайского ремесла, заикающихся компьютерных мышей, пропадающего интернета, исчезнувших драйверов. Только книги и добрые светлые люди.
Я всё ещё живу. Там. С ними.

Облик Николая второго разговаривает с половинкой чудного русского человека. Не то чтобы с левой, но, пожалуй,  с прекрасной (отнюдь не прекраснейшей), одомашненной, обозванной им (обликом) по скудости ума Дюймовочкой.


Здесь, наверное, ещё стоит отметить, что daikirai всё порывалась ограбить означенный облик на одну бутафорскую сабельку, но как-то не сложилось.
Также,  если вы многого не поняли с первого раза, вам это врядли когда-нибудь суждено понять.

Ну вот, теперь моё имя (вымышленное, конечно) стоит на карточке, а карточка прикрыта пластиком коробочки с cd-диском, диск плывет по реке почтовых переводов, а я ничуть не изменился. Даже денег не заработал.

В колонках играет - Пикник "Я Невидим"

Ровно два года назад.
Это сегодня я не удивляюсь, что мы первый раз посмотрели друг другу в глаза на следующий день после ночи Самхейна, а тогда мне было просто всё равно. Два года назад, прислонившись к мраморной колонне, я читал конспект по общей биологии, посверкивал глазами в пространство перед собой и слегка улыбался. Ты помнишь?
Ровно два года назад "мы" стало материальным, сплетением трех нитей, пока бесцветных, позже окрасившихся в цвета флага маленького африканского государства Лесото, в котором, мы, как водится, не бывали, но куда однажды обязательно вернемся.
Два года назад где-то на мостах этого города (в некоторые дни просто неимоверно дождливого)  капли воды и частички пепла попытались научиться танцевать в воздухе... творить чудеса... существовать в девять раз больше, на 15 грамм дольше и в миллион раз лучше, чем это делает вся остальная часть мира.
Только тогда мы об этом ещё не знали: небо страдало первыми царапинами моих когтей, поддавалось Её первым несмелым стежкам, а с тобой просто играло в прятки, прикидываясь потолком. Наверно, мы были чуть-чуть младше, возможно, у нас на губах было меньше горечи тогда, но, согласись, мало что изменилось за последние два года.
И хотя этот город теперь без тебя бесконечно пустует и в этой пустоте Я и Она, мы всё чаще теряемся, я всё так же помню, что ты рядом.
И три цветные нитки всё также сплетаются в целый мир...

Этим утром первый раз за множество месяцев проснулся в хорошем настроении.

по крайней мере я могу есть мандариновые корки и ни о чем толком не думать.

Я - кот, повисший на занавеске неба.
Зачитайте меня вслух.

В этот день daikirai улыбался, рассказывал мне о живущей с ним собаке, стебался над Эриком Булатовым и собирался заводить детей.

Подарите мне мозгов и отщипните кусок сердца.
Небо рвется, но зато мы уже привыкли к холоду. Я кропаю объяснительные записки: маме, морю и в деканат. Самая слезная и творческая - деканату, остальные  просто бледные пустые листы по сравнению. Больше всего не умею как следует закончить: как вы думаете, стоит ставить в конце  точку или нежную, вопросительно жалобную запятую?
Никто мне не подскажет как лучше. Хочется быть яркосерым, как минимум, до чуть глубже рассвета.
А ещё я заебался соревноваться с твоими друзьями
уплываю. если так будет продолжаться - ищите меня просящим милостыню у голубей.

В колонках играет - Fleur "Сегодня не кончится никогда"


Мы сидели на кремовожелтом кафеле в твоей кухне: потолок разрушен, два верхних этажа испарились. С горчичного неба падали-падали-падали большие пятиконечные звезды: их сбивали своими крыльями черные птицы.
Я написал бы на стене "Апокалипсис", но тогда это было не к месту.
"Сегодня" все никак не кончалось, кончался кофе.

И все-таки, какие же жуткие бежевые брюки были на тебе надеты в том сне.

Мы с тобой сидим бок о бок на широком белом подоконнике. Седьмой этаж,  но ветер нас поддержит. У меня от холода занемел кончик носа и это совсем не весело.
 - Знаешь, - говорю я - всё-таки, если я буду пробовать писать так, как это делаешь ты, так описывать, пытаться так передать чувства и информацию... переносить себя в чужих людей, близких людей облекать в новые образы, образы помещать в несуществующие интерьеры, это будет только жалкое подражание, фанатский бред, но мне все равно мучительно хочется попробовать.
 - Пробуй - меланхолично отвечаешь ты. Тебе сейчас не до меня с моим обостренным графоманством. Тебе сейчас вообще ни до кого, ты вступил в неравное сражение со спичками и весь твой мир сейчас помещается в маленькую картонную коробочку. 
 - Как-то неловко... что я буду писать, о ком?
 - О ком хочешь. - запах твоего сигаретного дыма заползает мне в волосы, в ноздри. пассивное курение не менее вредно, чем активное, но я тебе  об этом не напомню, чтобы не раздражать лишний раз - у тебя и без меня проблем хватает.
Так что молчу, дышу дымом, не знаю как продолжить разговор, знаю про что ты думаешь и не хочу мешать твоим мыслям. За окном гуляет ветер. Мы с тобой сидим бок о бок на широком белом подоконнике... вру.  вру, вру, всё вру. Нет никакого подоконника. Мы, нет, я и ты, я и ты сидим на полу, в разных концах комнаты, ты теребишь грязный бинт на руке, я перехожу на пятнадцатую минуту дурацкого монолога "ни о чем". За окном все равно гуляет ветер.
 - Знаешь, - изрекаю - ты извини, что гружу тебя своими глупостями, у тебя твои потерянные сны и сноподобная явь, у тебя... много что у тебя... а я к тебе со всем этим так некстати пришел, может... мне уйти? - оглядываюсь на тебя вопросительно, жду, что ты скажешь: "нет, нет не уходи, я готов тебя слушать, мне с тобой легче, лучше, и пиши ты уже наконец, что хочешь, как хочешь, только почитай мой последний глюк", но ты ничего такого не говоришь, потому что я сижу на грустном ободранном стуле и вовсе нет тебя в этой одинокой квартире.

Мои мысли были убиты.
Третьего дня, на рассвете, большая часть из них была расстреляна.
Остальных резали по подворотням.

Всы вышенаписанное  - просто братская могила.

У нас с ним совпадает,
нет, не мировоззрение  и ни в коем случае даже не общие жизненные принципы, у нас с ним совпадает то, что принято называть "дурацкими необоснованными привычками",
поэтому с ним уютнее, чем со многими другими.

Этим вечером кто-то решил написать осени письмо, яркооранжевой гелевой ручкой по серому небу, но так и не смог решить с чего начать, только поначеркал да понаставил точек.

Прошлые выходные я был_в Москве. Слишком в Москве.
И нет смысла что-то говорить.
Диск Питер FM из Питера.
Банка кофе из Таллина. [не открыта, засмотрена до дыр]
И капли воспоминаний:  мой физраствор, на котором живу ближайшее будущее.