Когда ложишься спать под утро, понятное дело, когда просыпаешься и как влом после этого вставать, даже когда соседи за стеной переговариваются так громко, что как если бы прямо у тебя над ухом. Только когда папа пришёл с работы, как раз ровно в два, я решительно встала и засела страдать ерундой. Каюсь – после этого у меня было время, чтобы написать таки наконец маленькую работу, но я по-прежнему понятия не имела, о какой пьесе писать – ну не умею я всё-таки по заказу писать сочинения на тему. Поэтому вместо этого я занялась другим, менее общественно полезным делом, заодно нижерасположенные лулзы выложила перед выходом, а вечером отправилась в театр, на сей раз предпочтя в программе Маски готовый спектакль из Омска полу-читке, полу-репетиции в режиме work in progress из того же города. Путь лежал, конечно же, на Менделеевскую, причём с общественным транспортом мне так повезло, что в шесть я была ещё только на своей станции и доехала достаточно поздно. Впрочем, во сколько бы я ни прибывала в Центр Мейерхольда, ответ всегда один: по студенческим пустят после второго звонка. Ситуёвина была напряжённее обычного, ибо на сей раз в честь праздника я рискнула обнаглеть и претендовать на проходку на два лица, что при моём звонке администрации признали теоретически возможным. Пустили уже в восьмом часу, всех без разбора, не проверяя студаки, но без билетов, на свободные места. Сдавшись в гардероб, я влезла в лифт, который поехал сразу на шестой этаж, к зрительному залу, а не в Зелёное фойе, так что я не успела купить там программки и совершенно забыла к тому же, что антракта не будет. В первых рядах свободных мест уже не было, я нашла себе стул в середине где-то эдак пятого ряда; снова не было видно ни критиков (за исключением пары-тройки), ни тем паче ГИТИСовцев.
Над декорацией, изображающей стандартное казённое помещение для простых смертных, – коробкой из грязно-белых кафельных стен, – возвышается Ди-джей в белой шубе, DJ Атом, отвечающий за подбор треков для спектакля театра-студии Гончарука «Звезда на небе голубом не знает обо мне». На экране за его спиной мелькают кадры клипа, демонстрирующего виды и обитателей Екатеринбурга, массовка в белых футболках и перчатках, фосфоресцирующих в темноте, слаженно танцует на сцене, он пытается речитативом исполнить нечто вроде рэпа – простой стишок, оканчивающийся рефреном: «В моём городе живёт Николай Коляда, Но я не вернусь в него больше никогда». Пьеса Ярославы Пулинович тоже называется «Я не вернусь», но её героине сперва предстоит попасть в большой город, приехав из алапаевского детдома в институт, учёбу в котором власти подарили за окончание школы с золотой медалью. С ней – её зовут Аня (Овчаренко) – клип нас тоже познакомил, и с тех пор действие регулярно подкрепляется визуальным рядом, а каждый эпизод прерывает дискотека, быстро утомляющая, но радующая звучащей музыкой: «Больше гламура!» - неуместно восклицает Ди-джей под первую песню Ночных снайперов. Они потом будут сопровождать преимущественную часть сюжета: «Тридцать первая весна», «Самолёты»… А Аня тем временем стремительно переходит в аспирантуру, начинает читать лекции по литературе, заводит роман с женатым преподавателем, дружит с влюблённым в неё ботаником-очкариком Германом (Ташимов). И так же быстро это благополучие рушится – видимо, заканчивается автобиография режиссёра постановки Анны Бабановой, воспитанницы московского детдома, и начинается вымысел: не успела она порадоваться новости, что её приглашают в Америку для какого-то доклада, как её уже обвинили в хранении героина – подбросил бывший детдомовский «брат»-однофамилец, классический гопник, под видом купленных подруге бирюлек, оставленных на хранение на денёк. Не найдя в окружающих её мужчинах никакой помощи, Аня честно явилась в ментовку, где следователь даже не пожелал её выслушать и пообещал позаботиться о длительном тюремном заключении. Ей ничего не остаётся, кроме как выскочить в окно и пуститься в бега: первый пункт назначения – элитная школа, где обитают гламурные «мажоры» и «мажорки», разыгрывающие в этом спектакле вставные сатирические интермедии. Там, надо полагать, Аня и переодевается в неизвестно чью подростковую одежду, чтобы скинуть разом годков этак десять и затеряться в толпе. На придорожном рынке она крадёт банку огурцов у двух малолетних проституток, для отвода глаз милиции прикидывающихся торговками, и в результате короткой потасовки в детоприёмник загребают всех троих беспризорниц. После проверки на вшивость и холодного душа Аня и её товарки по несчастью попадают в детдом со всеми вытекающими радостями жёсткой иерархии, домогательств мужской части персонала, борьбы за еду, наказаний и прочая, и прочая. На уроке литературы для девятого класса Аня поправит учительницу, просветив остальных, что Пушкин не первым в России начал писать стихи, и будет бита, а в карцере познакомится со странноватой сиротой Кристиной (Гревцова), притворяющейся немой. Кристина мечтает автостопом уехать во Владивосток к бабушке, растившей её до года и регулярно ей пишущей, и когда за ней приезжают из Алапаевского детдома, Аня, чтобы не выдать себя, покупает у Кристины информацию о месте стоянки «собак». Уходя от преследования, она резво пробирается по спинкам зрительских кресел, а Кристина увязывается за ней. Ночёвка у Германа, засобиравшегося в Америку вместо невезучей коллеги (только в этот момент до меня дошло, что приключения Ани начиная с её попадания в школу были не флэшбэком о её юности, а продолжением её злоключений) оборачивается обильными возлияниями водки и неизбежными домогательствами, и девушки принимают решение ехать к той самой доброй бабушке, сколько бы тысяч километров до неё ни лежало. Попутный водитель сменяется водителем, на экране бесконечно тянется по полям провинциальная двухполоска с редкими встречными, обеспечивая окончательное слияние сценического действия и кино: когда в кадре тормозит джип с тонированными стёклами, из окошка на сцене высовывается волосатая рука, а голос из колонок с кавказским акцентом путает наших голосующих на обочине путешественниц с девушками лёгкого поведения. Будучи недвусмысленно послан более бойкой Кристиной, мужик стреляет им вслед из пистолета, заставляя подозревать создателей текста и/или спектакля в расизме. Тем временем между отчаянными беглянками (следовало бы пустить по низу видеоряда надпись «Не повторять – опасно»: в автостоп лучше пускаться в надёжной мужской компании) возникает трогательная дружба-любовь с традиционным разрывом (ссора на почве украденного Кристиной кошелька у владельца Мерседеса) и бурным воссоединением. Однако и это счастье оказалось безжалостно недолговечным – спектакль предлагает две альтернативные концовки: в одной машина сбивает обеих, в другой – только Кристину. Мы попрощаемся с ней под последнюю, Белую песню дискотеки и небо, то самое, голубое, на экране. Аня же доберётся до её бабушки (Романенко) и совершит единственно правильный выбор: назовётся Кристиной и бросится в её объятия. И ради такого финала, когда что-то непрошено свербит за глазными яблоками, стоило смотреть вышеописанную полуторачасовую одиссею, не скучную только потому, что в ней присутствовали смешные моменты (талантливо комикуют актёры-мужчины, и в первую очередь сам Гончарук, исполняющие по нескольку женских ролей – в основном отрицательных героинь, что наверняка вызовет обвинения в женском шовинизме) и пародии на рекламные ролики (яйцо МТС, «Растишка» в общеизвестном варианте с «маленькой жирной жопой», «Домик в деревне» с бабушкой и упакованными продуктами «из-под коровы»). Да, сюжет глуп, неправдоподобен, режет слух псевдо-злободневностью антуража – но при этом вдохновляет, поддерживает веру в нечто светлое, что сильно напоминает приснопамятный фильм «Ты и я», где тоже умудрялись жить, не заботясь ни о пище, ни о крыше над головой, ни о будущем как таковом, одним только общим настоящим. Значит, если такие страшные сказки (здесь страшилкой – Екатеринбург с детдомом, там – Москва с притонами) с романтикой и сентиментальным завершением (здесь – трагическим, там – хэппи-эндом) пишут, снимают и ставят – это кому-нибудь нужно. Если зажглась «Звезда на небе голубом» (это уже по песне Жанны Агузаровой), - с талантливыми актёрами, интересной режиссурой, качественной видеосъёмкой, хорошим музыкальным вкусом, – то, при всех её незначительных недостатках, её стоит видеть.
После спектакля я бросилась было на этаж ниже, но программок там уже не продавали. Приехав на первый этаж и одевшись, я опросила с десяток народу, нет ли у них программки, но всё никак не преуспевала, пока спустя немалое время ожидания не увидела девушку с программкой в руке. Благодаря ей я смогла сфотографировать список действующих лиц, отнюдь не лишний при написании рецензии, и поторопиться обратно домой. Впрочем, возвращаясь раньше обычного, я не могла не сделать себе любимой подарок на международный бабский день – зайти в Кантату за новым чаем. Жаль, что их новый зелёный чай с матэ и имбирём уже кончился, хотя в прошлый раз его была полная банка: я понюхала остатки на донышке, и мне этот аромат понравился, а вот «имбирный лимонад» показался слишком цитрусовым. Но у меня был и запасной вариант – «Какао-трюфель», ассам (индийский чай с мягким вкусом) с мокко (кусочками мелко смолотых зерён какао): он оказался необычайно ароматным, вкусным, в меру сладким, в меру нежным, настолько похожим на настоящий трюфель, что захотелось сожрать заварку (я попробовала – ничего хорошего). А ещё мне сегодня обломились очаровательные маленькие жёлто-красные розочки на одной ветке и безмерно прекрасный каменный кот, толстый и позитивный – уже второй мой кот из камня. Завтра – инст и очередной спектакль, посему откланиваюсь, дабы хоть немного выспаться и не опоздать на первую пару. Прощаюсь до скорых культурных новостей)