лето продолжается.

к лопаткам волосы спускались, цеплялись за руки змеей
твои раскаянья. смеркалось. и по станице волчий вой
негласной трелью умолкая, разлился. пустишь ночевать?
пусти. тебя я знать не знаю, к чему мне, право, горевать?
я не звала тебя, не помню, чтоб я тебе слагала рифм
и стук в грудной каменоломне ни разу не предал свой ритм.
так почему же я не смею, что ночь, глазеть в твое окно?
не потому ль, что гименея объять мне плотью суждено?
письмом бумагу не марала, не говорила громких слов
не оттого, что их не знала,
не оттого, что не видала красноречиво ложных снов.
видала. плакала в подушку, до красноты стирала лоб,
в очередную заворушку была влекома. ночь.озноб.
и тени, пламенные, злые кусают плечи. пахнет льдом.

не надо говорить -до встречи-, чтоб не жалеть потом.

прыгни через огонь.каждый неверный шаг, каждая ложь твоя кровью прольется, вспять
время берет разбег. ночь. рукоятки шпаг светятся горкой лун, ведьмам легко взлетать -
в пазухе бубенцы, вдоль изголовья - лес, но под ногами - степь, медью застыла грудь.
ведьмам под силу прах звезд собирать с небес. только любить - что кровь стреляных птиц вдохнуть.
ведьме подвластен мир в час, когда город лег пегой дворнягой спать у привокзальной. зги
далее не видать, кто бы ни подстерег - вейла, шайтан, иприт - ведьме поможет Бог: адский сметет костер в брызги.
прыгни через огонь. прыгни в канун святых, этот огонь - черта, прыгни, не бойся, я..я ведь сама чертила,
пальцы макнув в эфир.фей, от костра седых, спрятала ночь в уста. духи пробрались в храм и растрясли кадило.
ладаном пахло всмак. спать будут вечным сном поп и его жена, мед да елей для крыс похороня в кровати.
я, чешуей искрясь, вышла тебя искать, ведьма дала мне нож в сердце, а в руки - хлыст. если ножа не хватит.

мне рассказали, что ты диявол -
глупости говорят.
ты б для меня за закатом плавал
в челюсти адских врат.
мальчик. ты так безнадежно кроток,
так безраздельно рад...
ты б для меня разобрал по фото
еле живой снаряд.
ты б для меня, оголяя шею,
стал бы кульбит крутить.
ты им не верь - я не ворожея
лишь бы поговорить..
я не умею читать по картам,
не вызываю духов
правда, убогим кошачьим мартом
я ожила, по слухам.
если прошепчут, что я черствее
хлеба и громче водки
им покажу, как вползают змеи
в пазуху теплой глотки.
цепкий маршрут перервет в тумане
резкий накал стропила
маленький демон в моем кармане
зря тебя полюбила.

я люблю:
бессердечную хитрость лис, сок алоэ, стекающий по ногам,
верность плоти, прицельно смотрящей ввысь, побережья, где снова горит Пергам,
и застенчивость девы в больных полях, и сожженную солнцем нагую чернь,
плюс колоду картишек, где вместо пик кротость бубен и сальная похоть черв
я люблю первозданную горсть песка прижимать к утонувшему в чувствах рту,
представлять в голове, как была б близка к тем, кто чует бессилие за версту
гладить кошек, носящих в себе котят по чернильной, упругой, косой спине
никогда не сметь делать, как мне твердят в песнопеньи, этюде и былине
просто верить в приятную боль надежд на кровавые сгустки в янтарной мгле
жить вне фарса и моли пушных одежд, раз отдавших себя под залог игле
и вишневые блики в глазах зверьков, под прицелом сорвавших с загривка ткань
стук внезапно подпрыгнувших каблуков, да куда же им прыгать в такую рань? -
мне не важно, ведь снова слизал прибой все следы, что напомнили б о борьбе.


я люблю все, повязанное с тобой. я люблю все, кричащее о тебе.

да и что будет дальше? армейский закал ботинок жмется вновь к глиной вымазанным асфальтам.
цвет-полынь проросла сквозь крыши, исцарапав корнями спальник. на заре куховарит вечер,
наливает сквозь носик лейки горький чай на коре да травах. посмотри на мои кульбиты. на жестокость сквозного сальто.
посмотри же, какие искры прорезают до мышцы воздух, и павлиньи цветные перьи, как ковер, прилягли на плечи.
все тебе! и грозу, и волчьи языки в перебитой пасти. и приклады имперских ружей, и хвосты предосенней скуки.
и жилые дома в поселках, и разрушенных лестниц кредо, и колеса машин-наездниц, лай забытых дворняг на свалке.
и надежду сулящий вереск, горьковатую страсть рябины, бесконечную сладость воска, и столетние акведуки
и больничную лампу, чтиво, недостойное белых пятен, и холодную гжель невесты, душноватый гагат фиалки.
все тебе..погоди, успею для тебя припасти и больше - обернувшись летучьей мышью, размечу по углам вселенной
громогласную боль признаний, слоевище страстей опальных, чтоб поверили в нашу святость те, кто святость избрал пороком.
чтобы не было ссор досмертных прошепчу я такую тайну, что вулканы закроют жерла и проглотят оскал гиены.
чтоб соблазны крылатым нимбом обратились, боясь разбиться, напишу я такое слово, что меня не простят пророки.
да и что будет дальше? знаешь, даже если совсем не будет сургуча на немых конвертах, и в ладонях монет лежалых
по себе не забудет память. если небо таким колючим бубенцом прозвенит мне в горле, и раскрытая книга песен превратится в кинжалов груду,
если пустошь взорвется, раем я увижу асур некрополь, и чистилище канет в лету, на мольбу не оставив права. если даже совсем не будет, так, как я себе пожелала.....
у меня остаются карты , за иконой поникший клевер в лепестки завернул мне гордость и провиденья горький привкус.

кровь желанней, чем вера в чудо.

прорывается день через лоно июня, чьи схватки бешены.
и сожженные ступни нежатся над обрывом.
вы не знаете, с какой это радуги по утрам снимают повешенных,
которые всего-то делов, что хотели проснуться счастливыми?

и соленые руки, не силясь сбежать, оплакивают
бесконечность тоски по свободным от шрамов пястям.
вы не знаете, из каких волшебных колодцев по утрам утопленников выволакивают?
тех, которые не хотели ждать ничего, кроме счастья?

отвлеки меня сказкой. отвлеки меня новой забавной затеей.
отвлеки меня фарсом, шарадой, да хоть бы кроссвордами и облаками.
чтоб из сердца не рвались вельзевулы и асмодеи,
не прикидывались неотвеченными звонками.

отвлеки меня кашей с вареньем, полуденным пылом.
отвлеки меня шуткой, болезненно с правдою схожей.

отвлеки. пока волком не выросла и не завыла.
пока цепь, натянувшись, на флаги не взрезала кожу.

пересыпь мне в жгутом перетянутые ладони первозданную лютость холодных эскизов ветра
бесподобную желчь проливай мне аккордом хроник в распростертого горла израненный километр
полюби меня, можешь любить меня больше, чем скалы, которое возбуждаются тонкой полоской экватора.
полюби меня так же, как кожаные штурвалы привыкают со временем к кольцам своего авиатора.
мне не важно, что дальше. обмениваться ли знаками, перезваниваться ночами? - нам не о чем говорить, и...
...и пускай эта пропасть однажды покроется маками, если норны поймут, что обрезали наши нити.

нет, не надо столь близко. каждый второй просчет
равен не более чем пущенной в огнь стреле.
и не плачь.только верь,где-то там обязательно летит самолет
с твоим именем, выбитым на корме и крыле.
где-то там обязательно сбудутся все эти грешные сны
и пролезет сквозь брусья ребер чей-то тугой язык,
чтоб понятнее было, как светел и многолик
тот, кто, кажется, снова лишает тебя весны.

не бросайся вслед гончьим - бросай им под лапы стих.
не лежи на дороге - ныряй с головой в постель.

мы ничего не будем ждать от других.

ничего, кроме новостей.

вот так провожу лето я.

а как это делаете вы?

сыпалась треснувшая черепица
в обмен на пощечины,
выданные ей трубочистами.
и искрились твои глаза,
пока тебе многое обещали.
не искрясь, не казались чистыми -
казались высохшими от печали.
и искрились твои глаза так отчаянно,
что звездам захотелось погаснуть.
чтоб люди поняли, как неслучайно,
как безудержно, как опасно
этим звездам светить им в голову
когда есть глаза, подобные горсточке метеоров.
которые, если плачут, то только оловом
и только от немого укора.

я хотела спросить вас, летучая мышь,отчего, уцепившись за шпили самых высоких башен,
вы икринки слепых ваших глаз не роняете в пропасть крыш. вам, наверное, никогда не бывает страшно?
иноверцем сожженным на жертвенном том костре, в который люди любили подкладывать тонкий хворост
чтоб он ярче пылал, замещая собой расстрел слишком русских рулеток. один из патронов холост -
вы летите сквозь пропасть дождливых закатов, сквозь каверзу духов, которых ни один экзорцист не знает,
ваш ночлег - первородная сырость ущелий покатых. но страшно вам не бывает.
вам бы не было страшно сидеть в рукаве мертвеца, полном мертвой пыли,

ожидая конца.
прижиматься к безгрудой плахе.

мне кажется, вы никогда никого не любили. иначе бы знали о страхе.

за замком из драконьего панцыря, за ключом из когтей рыси
скрываются первозданные радуги и непереносимые выси.
за чужими словами булатными, разрывающими твое тело
скрываеются птенцы птеродактилей, тощие и несмелые
за тщедушной улыбкой создателя кутерьмы у тебя во лбу
скрываются неудачники, сетующие на судьбу.

за антонимом гордости к смелости
скрывается -маленький- и -большой-

но ничто. нет, ничто не скрывается за твоей несвятой душой.

скучаю. а дальше, возможно, пропасть, и в пропасти выжженые массивы
волшебного леса времен эльфиек, которые тонким говяжьим взглядом
зовут меня ближе. ползком наощупь сквозь терн, облепиху, каскады ивы
до дыр обдирая колени, локти, вскрывая пробирки с крысиным ядом,
хочу тебя рядом.
когда - не важно. зачем - не стоит секунды тратить
на эти мысли, волчком железо каленое льется, печет затылок.
но время лечит. по каплям крови гадает время, гадаает разум,
чтоб знать, когда хватит прощальным спазмом растягивать губы в кривой ухмылке.
а после приглядываться осторожно, нагой купаться в заре бесстыжей.

скучаю. но пропасть дальше, возможно. и мне не страшно. я звезды вижу.

что может быть выше белого потолка с элементами встроенного освещения
для тех, кто упорно пытается, но пока еще не нашел достойное средство лечения?
что может быть чище тарелки, ошпаренной кипятком, вытираемой досуха жесткой посудной тряпкой,
для тех, кто обязательно бегал бы босиком, если б не кровоточили лапки?
что может быть интересней, чем, прикрывая часть лба панамой, наблюдать за тобой, обернувшись на невидимку?

а тебе станет страшно, если оставленные тобой шрамы промелькнут в тебе стаей мигрирующих фламинго?

промолчи. у тебя есть повод. сегодня мы будем вместе отпускать лепестки твоей памяти в правильное падение.
даже самый надежный довод не заставит меня шелохнуться, когда я сделаю это. даже самое кроткое настроение
не нарушит моей задумки. даже самая трогательная просьба не научит меня спускаться на землю с дерева наших таин.
и дворняга, больная чумкой, рабской дрожью конвульсий не сможет отвлечь нас от дела. пусть не просится Каин,
годами землей идущий, перекрестным знамением радуги отгоняя, я ему не открою, у меня на сейчас есть занятие.
не показывай блюдце с размазанно-вялой гущей. я не верю в символику этих старушечьих бредней, как не верю в проклятья.
когда веришь в проклятья, они начинают работать, и тогда ты трясешься и плачешь всем демонам на загляденье.
позвони мне, но позже. у меня иные заботы. я разменяла душу, чтоб отпустить твою память в правильное падение.

такой хороший день.

бессонница.

лежишь, зарывшись носом в эпилепсию подушки.
чтоб окна превращались в витражи, выпиливаешь лишнее, и стружку
обронишь в кофе, призрачно прильнешь к фарфору ручки, бросишься в атаку.
и снова голубем в ладонях бьется дрожь, когда ты видишь - картой или знаком
тебе диктуют сверху новый путь. весь мир - игра небес. весь мир - карета,
которая, прижавшись к сердцу, грудь вздымает от безудержности света.

его все нет. и ты не знаешь где. не знаешь с кем. надменно дышишь кожей
запутавшись в бессильи теорем. но говоришь себе, что день хороший.

в этом доме не было холодно, но, тем не менее, не спал абсолютно никто,
и никто не поторапливался к вешалке, чтоб поднять сорвавшееся пальто.
никому не надо было идти на встречу, никто не собирался пить чай.
только в хрипе дрожащей от ветра двери всем угадывалось -прощай-


в этом доме не было страшно, но никто не переписывал друг у друга молитвы.
в этом доме не было мирно, но никого не заинтересовал исход битвы
в этом доме не было фотографий, но все рассматривали чей-то альбом,
если пальцы соскальзывали со ржавых ручек, приходилось вскрывать дверь лбом.


и держать эту дверь, чтоб смолчали петли, если ветер уйдет в запой.
но тогда подводил подоконник, лестно приютивший собачий вой
и тогда подводили ножи и кружки, перезванивающие в ночи
потому что в их легком натужном пеньи всем угадывалось -кричи-

этот дом был построен из карт из прялок, из полыни и тишины.
и держало нас всех в этом призрачном доме, то, что в нем не сбывались сны.

подари мне ручного дракона, ипохондрика и ликантропа.
хордовое существо с неустойчивыми конечностями.
подари мне дракона, который заставит меня принимать психотропные,
полюбить темноту и на время забыть беспечность.

подари мне дракона, которому надо чесать за ухом,
с которым надо гулять только в чистой нарядной одежде,
это будет дракон-пюпитр. это будет близнец по духу.

и ничего не будет как прежде.
я тогда на болотной прогорклой жиже возведу свой Сильмарион
а вы замечали, что звезды становятся ближе, когда у вас есть дракон?