Позволь душе ворваться в небо,
Тиски сомнений разорви...
И ты увидишь как нелепо,
Ты раньше жил все эти дни.

Тебе откроются просторы
Из чувств, эмоций, перспектив.
И упадут с души затворы,
Начнёшь ты жить всем вопреки.

Твоё измученое сердце
Вновь с былой силой застучит.
И переливами рассвета
Весь путь дальнейший озарит.

НОСТАЛЬГИЯ ПО КНИГЕ, или Вавилонская библиотека

В своих мемуарах Борхес вспоминает одно утро в своем доме в Буэнос-Айресе. Старый, уже полностью ослепший, он проснулся в спальне на втором этаже и ощутил, что в доме что-то неуловимо изменилось, появилось что-то новое. Он спросил у домашних, и ему сказали, что рано утром в прихожую на первом этаже доставили 30 томов нового издания Энциклопедии Брокгауза.

Старый мудрец, главный библиотекарь двадцатого века, который зрение заменил воображением (один из его рассказов начинается гениальной фразой "Я закрываю глаза и вижу стаю птиц", именно "закрываю", а не "открываю"), Борхес умел чувствовать книги, их ауру и энергетику.


У нас в СССР была книжная цивилизация. Подобно иудеям, мусульманам и христианам, мы тоже были Народом Книги, прорастали, как грибы, на пространстве текстов. СССР был насквозь текстуальным, просветительским проектом – лозунги смотрели на нас с крыш домов и со стен комнат, мы мыслили цитатами из классиков. Рассказывают, что возле подъемника на Чегете висел лозунг "Катайтесь на лыжах" и ссылка: "В.И. Ленин, из письма И. Арманд".

Да что там марксизм, книги были советской повседневностью, дефицитом не меньшим, что румынская стенка или югославские сапоги. Сколько тонн макулатуры было сдано ради заветных талонов на Пикуля, Семенова или всеобщую любимицу "Королеву Марго"! 200 томов Библиотеки всемирной литературы или державные корешки Советской Энциклопедии украшали не один номенклатурный интерьер… (Еще анекдот из недавней истории: один предприимчивый молодой человек, зная малую склонность родителей, работавших по торговой части, к чтению, продал всю фамильную Советскую Энциклопедию без корешков, а корешки наклеил на рейки в шкафу… пропажа вскрылась лишь много лет спустя). Очереди на Книжную ярмарку стояли ночами. Иностранные журналисты из газеты в газету пересказывали легенды о том, как у нас едят на улице мороженое в тридцатиградусный мороз и повально читают книги в метро. Так рождался миф о "самой читающей стране в мире".

Я тоже вырос в мире книг. Книги собирали у нас в семье, привозили их из заграничных командировок – если, кто помнит, дефицитные издания продавались в магазинах советской книги в столицах братских стран. Я тоже книги привозил отовсюду, от Нью-Йорка (где эмигрантские издательства раздавали запрещенную литературу ящиками) до Актюбинска (работая там в стройотряде, увидел там в книжном уцененное академическое Полное собрание сочинений Достоевского). К сожалению, я не могу сказать, что прочел все книги, которые меня окружают, но в них мне важна сама возможность их прочесть, перелистать – хотя бы один раз в жизни, и тогда их предназначение будет исполнено. Книги громоздятся вокруг меня как потенциальное открытие, как будущие мысли, как атмосфера дома. И как встарь, приходя в гости, я ищу взглядом полки с книгами, чтобы понять чем живут и дышат хозяева.

Но вот парадокс: сегодня, чтобы быстро посмотреть цитату из того же Достоевского, я не тянусь за томом, с таким трудом вывезенным из Актюбинска. Я открываю сетевую библиотеку Мошкова и два клика нахожу нужное место. И за информацией по незнакомому вопросу не лезу в Британнику, а сразу иду в Википедию, хотя есть шанс там найти полную чернуху, типа мема "Цой подавился мацой" в русской статье о Цое (сейчас статью вроде почистили и открыли для редактирования).

Я понимаю, что теряю очень много – тяжесть тома в руке, запах переплета, память бумаги, пометки на полях того же Достоевского, из которых вдруг выгляну другой я, двадцать лет назад, наивный и восторженный. Я теряю возможность посмотреть соседние статьи в энциклопедии, насладиться полиграфией и текстурой бумаги Британники… – я отказываюсь от всего этого ради самого ценного ресурса нашей жизни: времени. Книга стала слишком медленной, большой и неудобной для современной жизни. Она постепенно уходит из жизни в культурный слой и становится предметом археологическим.

И я ностальгирую, подобно любителям виниловых пластинок, пленочной фотографии и прочих аналоговых древностей. И я понимаю, что становлюсь романтиком ушедшей эпохи, представителем одного из последних поколений, которые были воспитаны на бумажных книгах и институтах гутенберговской эпохи. Я вижу, что студенты все реже ходят в библиотеки и рассказываю им легенды про Ленинку, Историчку и Иностранку, про головокружительно высокие потолки Третьего зала в Ленинской билиотеке, про ожидание заказанной книги из хранилища, про людей, заснувших под зеленой настольной лампой, про флирт в курилках и буфетах, про то, что самые романтические знакомства в те далекие времена начинались не на дискотеках, а в библиотеках… Но все это, увы, уходящая натура, и, подобно тому, как "следующее поколение советских людей будет жить при социализме", следующее поколение читателей будет жить при интернете.

Нет, бумажная книга вся не умрет. Она останется нишевым продуктом, причудой интеллектуалов или богатых покупателей, типа того же винила, винтажных деревенских комодов или аутентичных музыкальных инструментов. Как пророчески говорил полковник Скалозуб, "а книги сохранят так, для больших оказий". Для больших оказий корпорации, конечно, будут выпускать презентационные альбомы на толстой глянцевой бумаге, и заполнение полок в кабинетах и журнальных столиков в гостиных бессмысленными подарочными изданиями по-прежнему останется важной частью символической экономики.

Еще останется палп фикшн, Донцовы-Устиновы, Робски-Минаевы – книги, которые забываются раньше, чем их успеваешь прочесть (так человек умирает от укуса черной мамбы за 3 секунды до ее укуса), книги, про которые достаточно знать из рекламных билбордов. Это, кстати, вообще, возможно, будущее бумажной литературы – ее достаточно потребить на уровне рекламных плакатов и обложек в книжном магазине, здесь упаковка по меньшей мере равноценна товару и составляет большую часть его себестоимости – труд продюсеров, дизайнеров и маркетологов такой книги более затратный и более профессиональный, чем труд писателя. Это тоже разновидность смерти книги, это наносмерть, уничтожение книги путем бесконечного вычитания.

И наконец, останутся все более совершенные ридеры – наладонники, планшеты и т.п. Видимо, недалеко то будущее, когда первоклассникам вместо учебников будут выдавать ридеры с обновляемой памятью или просто с подключением к интернету, и начнет расти первое поколение детей, не знающее бумажной книги – а если и знающее, то не имеющее ее в качестве нормы и образца. Но является ли ридер или вообще электронный текст – книгой?

Я не знаю ответа. Точно так же я не знаю, что будет с библиотеками и с книжными магазинами лет эдак через двадцать, что произойдет с авторским правом в эпоху Википедии и коллективного творчества компьютеризованных масс. Эпоха Гутенберга с ее культом Книги, диктатом линейного, рационального мышления, авторитетом учености и ученого, и с доминирующей фигурой Автора – уходит в прошлое. Приходящий ей на смену электронный текст может стать утопией бесконечного чтения, вселенной гиперссылок, зыбким, роящимся будущим, в котором заключены все возможности человеческого ума (как тут не вспомнить "Сад расходящихся тропок" Борхеса?). Открыв один текст, мы можем идти из него по гиперссылкам, словно прыгать по клеткам в играх в классики у Кортасара или Павича. Книга из предмета превратится в поток, в гипертекст. Исчезнет структура и логика, появится иллюзия знания, бесконечного и бессмысленного, словно в другом рассказе Борхеса, "Вавилонская библиотека"…

Сегодня звёзд почти не видно,
И небо в чёрный цвет оделось.
и только месяц неподвижно
Висит и тускло в окна светит.

По стенам тени паутиной
Раскинули свои объятия
Играя бликами цветными
Со снами прожитого счастья.

Что было тут, кто теперь вспомнит?
Кто объяснит природу света.
И то как из души ушёл он-
Остались только пятна....где-то


Это стихотворение я написала после того как рассталась с своим другом пол года назад. Многие из нас пытаются нарисовать сказку и намеренно в неё верить, создавая с каждым днём всё больше и больше иллюзий!!! Если судить по личному опыту, то лучше чем говорить с собой, прислушиваться к своей интуиции-ничего нет)) И в данный момент я очень рада. Видимо в жизни действительно всё происходит так как должно быть, только главное надо уметь замечать её знаки, следовать им, а не противиться...И как следствие встретила дйствительно радного и любимого человека)))))))
И надеюсь, что сейчас мои стихи станут более жизнерадостными)))