Поскольку делать аборт было уже поздно, решили сыграть свадьбу. Невеста
пухла прямо на глазах. Она передвигалась неловко и немного боком, как
идущая на нерест семга. А купленное за неделю до торжественного события
платье пришлось в срочном порядке расставлять. Молодая в нем была похожа
на задрапированный перед торжественным открытием памятник удаву,
проглотившему футбольный мяч.
Бутылка шампанского в загсе открываться отказалась наотрез. Пробка
держалась за стенки горлышка так, как будто от этого зависела ее жизнь.
Пальцы приятелей жениха скользили по запотевшему после холодильника
стеклу вместилища праздничного напитка.
– Надо по донышку рукой, – посоветовал дружка и тут же воплотил
задуманное.
Наклонив бутылку и, как вскоре выяснилось, по роковому стечению
обстоятельств направив ее горло прямо в огромный живот новобрачной, он
стал с силой бить ладонью по донышку сосуда. Шампанское ахнуло, словно
мортира на Севастопольской батарее. Пробка, срикошетировав от упругого
чрева, обтянутого белым атласом, улетела куда-то в соседний зал. А струя
пенной, как из огнетушителя, жидкости щедро обдала новоиспеченную жену
от пояса и ниже. Пока оставшееся на дне бутылки вино раскапывали по
бокалам, молодая, тяжело – как пингвин на кладке – присев, отжимала
подол.
– Воды отошли? – завидев мокрое платье новобрачной, радостно всплеснула
руками бабушка мужа, дельфином вынырнув из толпы родственников, что
встречали свадебный кортеж у подъезда.
– Рано еще, старая карга, уймись, – зашипел внук, стараясь при этом
крепкой рукой дотянуться до морщинистой шеи старухи, но та увернулась, и
ее тут же смыла толпа.
– В дом – достаток, нужда – за порог, – рявкнула какая-то тетка, метнув
в воздух несколько увесистых пригоршней затхлого зерна трудно
определимого злака. Труха запорошила молодым глаза, как мартовская
бешеная метель.
– Может... хватит этих... приколов? – с придыханием, борясь с
подступающей к горлу тошнотой от токсикоза, просвистела молодая,
неистово моргая слезящимися глазами.
Впрочем, как вскоре выяснилось, злоключения ее только начинались.
Коварно подкравшись к новобрачным под завесой парящей в воздухе трухи,
все та же бабушка с силой метнула из кулька прямо в грудь молодой
доброе кило конфет – на счастье. Твердая, как галька, карамель ударила в
набухшие в ожидании цепких десен младенца соски с такой силой, что
молодая завыла от боли.
– На, родненькая, скушай. Может, полегчает, – сжалилась над ней
незнакомая женщина, протягивая поднятую с земли конфетку.
– Да когда ж вы их покупали, бабушка, конфеты-то эти? – простонала
молодая, разглядывая фантик. – На них же еще "Ленинград" написано?
– Ну не "Сталинград" же, – урезонил ее муж, решив вступиться за родную
кровь.
Как только осела труха, молодым дали пригубить по рюмке водки. Саму
посуду – опять же, на счастье – следовало разбить. Первая попытка не
удалась. Рюмки отскочили от земли, как теннисные мячи. Их поймали и
снова с силой ахнули об асфальт. Никакого результата. Тогда их стали
давить каблуками. Рюмки выскальзывали из-под ног и, вертясь, как
сваренные вкрутую яйца, катались по асфальту.
Молодая сообразила первой. Глядя прямо в лицо свекрови своими припухшими
от токсикоза и оттого похожими на крокодильи желтоватыми глазами, но
обращаясь при этом к мужу, она леденящим душу шепотом произнесла:
– Спроси твою мать, почему она дала нам пластмассовые рюмки?
– Ну ты уж, правда, мать, даешь, – поддержал жену муж, и уши его
зарделись от гнева.
– Да, конечно, – взвизгнула владелица необорных рюмок, испепеляя
взглядом невестку, но тоже почему-то адресуясь к сыну, – ты с ней через
месяц разведешься, а я буду хрусталь из серванта бить?
– Неси тару, мать, – спокойно и оттого страшно выдохнул новобрачный. –
Живо.
Полная решимости отстоять содержимое серванта, свекровь притащила из
квартиры два граненых стакана. На этот раз молодые действовали
наверняка. Они швырнули стаканы об землю так, как будто хотели проломить
асфальт заодно с земной корой и зачерпнуть этими самыми стаканами магму
из оливинового слоя.
– Глаза! – только и успела выкрикнуть теща, когда сноп осколков салютом
взметнулся с земли.
Отсутствие жертв можно было объяснить единственно волей на то господа. К
нему и поехали. Венчаться.
– Христос воскресе, батя, – радостно приветствовал священника молодой,
насильно овладевая его рукой для крепкого мужского рукопожатия.
– Август на дворе, сынок, – истово перекрестилась теща.
– Раз уж приперлись, надо по-ихнему здороваться, – огрызнулся
новобрачный. – Причем здесь август?
– Как же так? Во блуде зачавши? – только и смог выдавить из себя
служитель культа, растерянно глядя на, казалось, заполнивший всю церковь
огромный живот невесты.
– Это непорочное зачатие, – гыгыкнул молодой, сорвав смешок у публики.
– Радуйся, что я не еврейка. Я бы тебе сейчас собственными руками
обрезание сделала, – пообещала молодая, обводя помещение мутным взглядом
свирепого, но обессилившего зверя.
– Не кощунствуйте в храме божьем, – откликнулся, то ли на "обрезание",
то ли на "непорочное зачатие" священник, рассматривая подозрительные
желтые разводы на подоле новобрачной.
– Слушай, поп, я не виноват, что эта... (кинологический термин,
обозначающий самку собаки) захотела венчаться, – взревел молодой, тыча
пальцем в жену. – И ты меня не зли. А то я сейчас над тобой совершу
порочное зачатие.
Священник вздрогнул.
– У меня нервы не железные, – как-то примирительно добавил молодой,
указав при этом на свои багровые уши.
Из церкви поехали в ресторан. Молодая сидела за столом прямо, как
пограничный столб, боясь расплескать содержимое собственного желудка.
Ее муж больше налегал на водку. Праздник катился к своему логическому
завершению, когда приятели жениха выкинули фортель. Пошептавшись о
чем-то между собой, они, воспользовавшись тем, что молодой на миг
отвернулся, подхватили уже не имевшую сил сопротивляться новобрачную под
мышки и утащили куда-то по коридору. Судя по запаху – в сторону
пищеблока.
– Молодку украли, – умильно закивала головой сведущая в таких делах
бабушка. – Муж заметит – будет выкупать.
Муж не заметил. Через полчаса теща фальшивым голосом театрально громко
вопросила в пространство:
– И где же наша красавица?
Муж и тут не среагировал. Еще через полчаса дружка, уставший удерживать
новобрачную на кухне, сообщил ему о похищении открытым текстом.
– Да кто ж ее украдет такую? – содрогнулся молодой. – Поди блюет
где-нибудь в туалете. Водка-то еще осталась? Эй, мать, дай-ка мне вон ту
бутылку...
Еще через час, не имеющие возможности крикнуть "горько" гости стали
скандировать:
– Не-вес-ту! Не-вес-ту!
Видя, что ему не дадут спокойно насладиться огненной водой, новобрачный
злобно обвел взглядом зал. Не обнаружив нигде свою раздувшуюся половину,
он встал и заревел, адресуясь, по-видимому, к ней же:
– Если ты... (женщина легкого поведения, гетера, куртизанка –
грубо-уничижительное) через пять минут не придешь, я тебе всю морду
раскровеню!
Свое обещание он подкрепил увесистым, со всего маху ударом по столу.
Посуда на столе подпрыгнула, и покоившийся на блюде поросенок,
истекающий жиром, соскользнул прямо теще на коленки.
Теща завизжала так, как, наверное, не визжал сам этот маленький
поросенок в последние минуты своей жизни. С резвостью, которую трудно
было ожидать в женщине за сорок, она со сноровкой стриптизерши стала
сдирать с себя пропитанные раскаленным жиром и оттого невыносимые
колготки...
И тут появилась молодая. Она шла по коридору, и духовки ресторанной
кухни подсвечивали ее сзади адским пламенем. Ее ножки, видные сквозь
полупрозрачное платье, из-за огромного живота казались тонкими, как
спички. Изнуренная последними днями беременности, она двигалась тяжело
и враскачку, как капитан Флинт по палубе своего пиратского фрегата. А в
ее правой руке был крепко зажат огромный разделочный нож.
– Только тронь меня, обрубок красноухий, – скорее телепатически
передала, чем произнесла она. – Только попробуй. Я тебе кишки-то
выпущу...
* * *
Эта картина до сих пор стоит у меня перед глазами. Что было дальше – я
не знаю. И врать не стану. Увидев нож, я тихо сполз со стула и
незаметно, прикрываясь подружкой (нет, я не трус, просто говорят – я
точно это где-то читал, – что колюще-режущие раны на женщинах заживают
быстрее), выскользнул из зала.
А молодым остается только пожелать жить долго и счастливо. Если,
конечно, еще одно сказочное пожелание – умереть в один день – не сбылось
.
novgorod_delo - 
