Еще один предмет его поклонения – самая знаменитая танцовщица «Мулен Руж» по имени Ла Гулю. Рассказами о длине ее ног и о том, насколько высоко она их задирает, питался весь полусвет Парижа. Ее партнером был Валентин Бескостный – уроженец России, тело которого было гибким, как у змеи. Когда Лотрека спрашивали, каких женщин он любит, он отвечал: «Тех, у которых в голове только две извилины. Одна отвечает за управление мужчинами, вторая –
за подчинение им». Ну и, конечно, она – рыжая Роза...
Ля Гулю (уроженка Эльзаса Луиза Вебер) стала подлинным украшением Мулен-Руж. Ей суждено было стать одной из самых знаменитых танцовщиц своего времени.





Она дебютировала в кабаре в 19 летнем возрасте в 1890 году. Очень скоро она становится самой яркой звездой “Мулен Руж”, его порочным и притягательным символом. По традиции монмартрских балов она получила кличку, Ла Гулю — Обжора. Потому что любила, подсев за столики к посетителям кабаре, вкусно поесть и выпить за их счет. Ла Гулю пользовалась оглушительным успехом, она была вульгарна, чувственна и пикантна.




От ее канкана ходуном ходили сцена и зрительный зал. Казалось, еще секунда, и все рухнет от бешеной дроби ее сильных, крепких ног. В ее канкане современникам слышались орудийные выстрелы. Это был не танец, а битва. Луиза оказалась не только сильной исполнительницей, но и не лишенной фантазии танцовщицей. Она придумала свой собственный вариант канкана. Вращаясь в танце, Луиза отводила ногу в сторону, потом брала ее за стопу и поднимала над головой. А затем с душераздирающим криком падала на шпагат.



Ла Гулю в натуралистической кадрили затмила всех звезд Монмартра - Нана Ла Сотрель, Жоржетт Ла Вадруй, Ла Торпий и Деми Сифон. Почему Ла Гулю, эту молоденькую эльзаску, пылкую танцовщицу - а настоящее ее имя было Луиза Вебер, - наградили таким странным прозвищем? (La Goulue (франц.) - обжора.) Да потому, что она обладала невероятным аппетитом и нередко даже допивала остатки из чужих стаканов на столиках кабаре. В жизни грубая и вульгарная, типичная уличная девка, Ла Гулю совершенно преображалась в танце, в своих бесподобных импровизациях - это уже не была танцовщица, это был сам танец. Валентин с первого же взгляда оценил ее талант, он опекал ее, учил, руководил ею, и они являли собой великолепную пару. Танцевали они то в "Мулен-де-ла-Галетт", то в "Элизе-Монмартр", и всюду их принимали с бурным восторгом.





Лотрек мог бесконечно наслаждаться круглым лицом Ла Гулю, ее розовой кожей, орлиным носом, маленьким ротиком, ее голубыми глазами с каким-то металлическим блеском, холодными, пронзительными, жестокими, гордой посадкой головы с высоким пучком светлых волос, тем, как она вскидывала ноги к потолку, вспенивая кружево своих нижних юбок, как она носилась в стремительном темпе, когда каждое ее движение было еще головокружительнее, чем предыдущее, как она бесстыдно выпячивала живот, вертела бедрами, всем своим существом подчиняясь сладострастному зову музыки.



Истая вакханка, одержимая демоном ритма, она бесновалась, не обращая никакого внимания на задыхавшихся от волнения мужчин, презирая их, а Валентин - длинная разболтанная кукла с неизменным цилиндром, надвинутым на лоб, с костлявым, мрачным рябым лицом, большими руками, длинными ногами, - слегка откинув назад свое прямое, негнущееся тело, сливался в танце со своей партнершей.



На них устремлены горячие взоры зрителей. Десять, двадцать, сто человек жадно следят за исступленной, завораживающей игрой стройных ног - они расходятся, сходятся, все время давая надежду и лишая ее, показывая и снова пряча кусочек обнаженного тела, разжигая страсти и тут же разочаровывая, снова разжигая их, доводя до предела и так - до последних аккордов музыки, которыми под гром аплодисментов заканчивается этот непристойный танец. Ла Гулю, самоуверенная, гордая, даже не поклонившись публике, исчезает, и ее провожают голодные глаза сотен мужчин.




Ла Гулю отяжелела, расплылась и ушла из "Мулен Руж". Неудачные роды - она родила недоношенного мертвого ребе6нка - ускорили ее закат.
Ла Гулю накопила немало денег. В эпоху ее расцвета Оллер платил ей по договору 3750 франков в неделю. Часть этих денег она сберегал и, расставшись с "Мулен Руж" и кадрилью, открыла на ярмарке свой балаган. В костюме, шитом мишурой, напоминавшем восточный, в обществе пяти-шести танцовщиц, она исполняла танец живота, который весьма мягко именовала "египетским танцем" (но суть этого танца, как заметил один репортер, "была выражена достаточно ясно"). И вот Ла Гулю подумала, что для преуспевания ее предприятия неплохо было бы оформить балаган. Она вспомнила о Лотреке и в начале апреля обратилась к нему с просьбой о помощи.



"6 апреля 1895
Дорогой друг.
Я приду к тебе в понедельник 8 апреля, в два часа дня. Мой балаган будет на ярмарке Трон. Слева от входа у меня очень хорошее место, и я буду очень рада, если ты найдешь время что-нибудь написать для меня. Ты мне скажешь, где купить холст, и я сделаю это в тот же день.
Ла Гулю".



Монументальная живопись всегда соблазняла Лотрека. Но где ею заняться? Было совершенно очевидно, что ему еще не скоро доверят стены какого-нибудь общественного здания. Некогда он расписал таверну Анселена в Виллье-сюр-Морен, а позже стены гостиной в доме на улице Амбуаз. Но ярмарочный балаган? А впрочем, почему бы не попробовать? К тому же ему было приятно оказать услугу Ла Гулю, женщине, с которой так тесно связано его творчество, которую он столько писал и рисовал!



С ярмарки Трон Ла Гулю переберется в Нейи - там 16 июня вдоль авеню раскинет свои балаганы и палатки ежегодная ярмарка Нёнё, модная среди представителей высшего света, который таким образом, не слишком затрудняя себя, тешился иллюзией, что общается с народом. На ней необходимо побывать. "Самые красивые кошечки" и "самые изысканные гуляки" флиртовали там, стреляли в тирах в маленьких розовых поросят, лакомились сластями по восемнадцать су за килограмм, которые казались им такими же восхитительными, как если бы они были куплены у лучшего кондитера.



Лотрек пообещал Ла Гулю к ярмарке оформить балаган: он сделает два больших квадратных холста - примерно три метра на три; на одном напишет Ла Гулю, какой она была некогда, танцующей в "Мулен Руж" с Валентином Бескостным, а на другом - нынешнюю Ла Гулю, восточную женщину, вскидывающую ножку перед толпой зевак, среди которых, кроме самого художника, можно узнать Тапье, Гибера, Сеско, Джейн Авриль и Фенеона.
Вскоре Лотрек закончил свои холсты для балагана. Когда ярмарка в Нейи открылась, Ла Гулю уже выступала на фоне панно Лотрека, которые сразу же обратили на себя внимание.




Эти два панно были прощальным подарком художника танцовщице, выражением его признательности ей.
Ла Гулю и Лотрек были тесно связаны с яркой, но короткой славой Монмартра, хотя и продолжавшего существовать, но жившего уже прошлым и лаврами, которые принесли ему неистовая кадриль, песенки Брюана и шуточки Сали. Все это кануло в вечность. "Не повезло! - воскликнул какой-то элегантный господин у балагана Ла Гулю. - Вчера во время танца вдруг оголилась ее ляжка!"
Как это обидно звучало после тех воплей: "Выше! Ла Гулю! Выше!", - которые некогда гремели в "Мулен Руж".

Photographie de Toulouse Lautrec et la Goulue au Moulin de la Galette


Ла Гулю на эстраде балагана выделывала па своего "мавританского" танца. С тех пор как она дебютировала на Монмартре, прошло десять лет, почти день в день. Но сегодня снова художник приветствовал ее привычным жестом, подняв, словно ружье на караул, свою палку.
Вот они и опять встретились.
В последний раз.
Расставшись, они пошли каждый своей дорогой. Больше они уже не видели друг друга.

At the Moulin Rouge: La Goulue and Her Sister, 1892




Ла Гулю опускалась все ниже и ниже. После того как она несколько раз "вяло подрыгала ножками" в "Жарден де Пари", она исполняла "танец живота" в балагане, затем выступала в роли борца, укротительницей зверей, купив двух пантер, четырех старых и хилых львов, гиену и меланхоличного медведя. Она стала уродлива, "до того толста, - писал Жан Лоррен, - что на ней трещало трико". Эти животные, хотя она кормила их плохо, сожрали все, что осталось от ее сбережений. Один из хищников во время ярмарки в Руане оторвал руку какому-то ребенку. Лишившись последнего зверя - он то ли погиб, то ли был продан, - Ла Гулю окончательно осталась не у дел. Дойдя до крайней степени нищеты, она вернулась на Монмартр и там, одетая в лохмотья, торговала у входа в ночные кабаки и у "Мулен Руж" цветами, конфетами, апельсинами. И пила. "Это жизнь моя плохая, - жаловалась она, - а сама я хорошая". В 1914 г. Жуаян, устроив большую ретроспективную выставку Лотрека, на которой должны были быть показаны и оба панно с ярмарки в Нейи, решил пригласить туда Ла Гулю. Он думал, что его выдумка будет иметь успех. "Но, - писал он, - увидев эту бесформенную тушу - не женщина, а какой-то бегемот! - которая почти не помнила художника, называла его Тудузом, путая его с пошлым портретистом, я понял, что придется отказаться от мысли воскресить прошлое.



Не все же можно воскресить через двадцать лет". В 1915 г. во время пожара сгорела часть "Мулен Руж". Ла Гулю иногда останавливалась у забора и сквозь щели разглядывала руины храма своей славы. После войны она еще появлялась на ярмарках. Пьер Лазарев рассказывает, что году в 1925-м он увидел балаган с огромной афишей: "Спешите видеть - знаменитая Ла Гулю из "Мулен Руж". "Зазывала пытался заманить любопытных, рассказывая некоторые подробности ее биографии… Выглядело же все очень убого. Поднялся занавес, и мы увидели толстую, расплывшуюся женщину в лохмотьях. На лице ее блуждала отвратительная улыбка… Ее не смущали наши взгляды. Не поворачивая головы, она сидела в углу эстрады на деревянном ящике, прихлебывая прямо из литровой бутылки красное вино





Выпив все, она от удовольствия щелкнула языком, вытерла рукой рот и, ухмыльнувшись, сплюнула на пол… Кто-то пытался вызвать в ней воспоминания: "Хорошее было времечко, а? Помнишь?" В ответ она, еле ворочая языком и хихикая между фразами, твердила: "Еще бы! Сколько шлюх было!.. Умора!" Ничего другого из нее вытянуть было нельзя. Не помогли никакие усилия. Затем Ла Гулю некоторое время работала горничной в одном из домов терпимости и наконец стала тряпичницей и нищенствовала в Сент-Уэне, парижском квартале, населенном беднотой. Она жила там в своем фургончике с собакой Риголо, последним и единственным ее утешением.



От прошлой жизни у нее сохранился только кружевной лоскут, обрывок одной и ее пенящихся юбок, которым она "украсила серое от пыли окошечко". В январе 1929 г. она заболела, и ее отправили в больницу Ларибуазьер, где 30 января она умерла в возрасте около шестидесяти лет. Перед смертью она попросила позвать священника: "Отец, боженька простит меня? Я ведь Ла Гулю". В том же году оба панно, сделанные для нее Лотреком, были приобретены Люксембургским музеем.



Тут я не уверена, но встречала,что это именно Ла Гулю





http://impressionnisme.narod.ru/TULUZ_LOTREK/collection_lotrek10.htm

http://www.mk.ru/blogs/idmk/2008/04/01/Atmosphere/346133/