Болезнь... Болезнь чрезвычайно заразна.
В данный момент сыворотки в городе нет.
Сыворотка и другие средства ожидаются только с регулярным поездом.
Будьте осторожны!
Обращение к жителям города
Болезнь неизлечима. Сыворотки не существует. Скорее всего, из столицы сыворотку не пришлют.
Секретная нотация для врачей и представителей всех уровней власти

Когда собираешься в импровизированный морг, да ещё и морг начала двадцатого века, интуитивно ожидаешь увидеть мрачные подземелья с закопчённым потолком, тесноту и антисанитарию. Сапогами, густо обмазанными осенней слякотью — по сухим саванам в жёлтых разводах. Но нет.
Здесь же раньше был театр... Здесь и сейчас театр, слишком неестественны позы и слишком быстро чума пожирает город. Всё же понарошку, верно?
Лепрозорий разместился в помещении бывшего театра. Впрочем, поговаривают, что ночью здесь всё ещё проводятся представления, на которые не пускают детей. Больница, не морг — распорядитель не устаёт напоминать, что мы всё ещё живы, что мы всего лишь зачумлённые.
Потолок теряется в облаках, окна огромны и пропускают через себя солнце, а саваны белоснежны, за редким исключением. И всё медицинское оборудование стерильно.

Ещё до того, как мы заразились, «Мор. Утопия» была компьютерной игрой — о выборе, о чудесах, немного о выживании — не среди монстров и чудовищ, а лишь в экстренных ситуациях. О жертвах, добровольных и не слишком, о вере и доверии. Об утопии, необычной и нежизнеспособной. И о море — в значении болезни, эпидемии, чумы.
Мор был создан ещё в 2005 году, и игравшие в него поделились на две группы — это нормально, распорядитель предупреждал, что у игры высокий порог вхождения. Кто-то смог перешагнуть, и стал считать игру шедевром. Кто-то не смог, и их трудно винить. Потому что человеку непривычному в это играть попросту невозможно. Если с графикой, не опережающей время, можно смириться, то управление и система боя непременно убьют вас первым же бандитом. Или скукой, потому что это игра про то, как протагонист много, очень много и медленно ходит по городу и разговаривает с людьми. (последнее — неточная цитата)
Шикарная задумка не была загублена оформлением, но понесла от него известные потери.
И через восемь лет создатели утопии, прекрасная отечественная игровая студия Ice-Pick Lodge, Ледорубы, услышали голоса поклонников и свои собственные голоса — они решили сделать ремейк «Мора». Переиздать, но так, чтобы в результат можно было играть, а не только любоваться.

До этого им удалось первыми в России добиться поддержки в создании игры на Кикстартере — собрать с фанатов деньги на невыпущенную игру, а потом на них нарисовать её и выпустить. Это был небольшой и милый «Тук-тук-тук», о котором вы не слышали ещё с большей вероятностью, чем о «Море». Это была редкая удача — редкая ещё и потому, что, по собственному признанию, Ледорубы всё сделали не так. Они почти не занимались пиаром — а следовало бы! Игровые журналы, в том числе зарубежные, до сих пор пишут статьи о новой игре, нередко восхищаясь ей и удивляясь, почему им раньше никто не сообщил. Обычно — сообщают заранее.
Теперь они собираются создать Кикстартер для переиздания «Мора» — проекта проверенного и ранее поддержанного; но в этот раз они всё сделают правильно.
Тут мы и подошли к теме поста.

Неожиданно обнаружив у себя под носом толпу фанатов, горячо поддерживающих переиздание, ледорубы робко предложили им: не хотите ли вы немного нам помочь? Мы поймём, если вы откажетесь, но... И мгновенно были погребены под заявками на участие.


Так я и оказался на съёмках первого ролика.

Попасть в павильон было проще простого — ещё на улице встречались указатели «Утопия — там». Почаще бы в жизни видеть такое! Прибыв ровно в назначенное время, я оказался одним из последних — все уже собрались вокруг Николая Дыбовского, руководителя студии и главного идейного вдохновителя. Обсуждали план съёмки, не попав на который, ничего не упускаешь — так будет даже интереснее! Никаких спойлеров. )

Первую половину времени мы только наблюдали. Сначала в съёмке участвовали немногие самые смелые, остальные же пока переговаривались и знакомились, и фотографировали. Все были так веселы, хоть вокруг и свирепствовала метафорическая чума! Наверно, только на встречах людей, объединённых одной мирной идеей, может быть такая дружелюбная атмосфера. Да и сложно не улыбнуться, когда половина окружающих закутана в утащенные из домов белые простыни.
Первые заболевшие, полудюжина, отлично сыграли свои роли и подали пример остальным. Их бережно замотали в простыни и наказали поменьше двигаться. Люди лежали прямо на полу, но заботливые Ледорубы заранее подмели его, а ещё раньше предупредили, чтобы все взяли небольшие подушечки под голову. Болеть не так просто — всё тело затечёт!
Далее шли «актёрские» съёмки — заранее отобранные доктора говорили, на русском и на английском, что они думают обо всём этом безобразии. Раз, другой, третий, и до победного дубля. Ранее, когда тизеры создавались на английском языке, возмущалась русскоязычная аудитория, а когда на русском — международная. Теперь был найден компромисс, хоть он и занимал достаточно времени и сил.

В начале второго часа — всего было запланировано два часа съёмок, ха, ха, ха — началась, наконец, МАСШТАБНОСТЬ. Людям было приятно посмотреть на живых создателей их любимых игр, приятно пообщаться с единомышленниками и полюбоваться на грозного Инквизитора, лихо разъезжающего на самокате — но пришли они сюда с определённой целью: полежать прокажёнными. И организаторы обещали, что каждый будет задействован — хоть и были уверены, что придёт в лучшем случае человек 20-30. 'Пришли почти все'. Около шестидесяти человек, не считая самих организаторов.
Ряд за рядом (всего два), нас укладывали на пол. Ровненько, впритык. Я заранее выбрал себе встроенный в пол прожектор: туда ложиться ни в коем случае не следовало, надо было подойти чуть раньше или позже.
Наконец, пришёл и мой черёд.
Это история о том, как я заразился чумой.

Ты лежишь, накрытый до подбородка тонкой простынёй, на твёрдом полу, и любое движение причиняет тебе боль. Ты чувствуешь справа и слева чужие руки, тёплые, дёргающиеся, болезненно-мягкие, но не можешь даже повернуть голову, чтобы узнать, кому они принадлежат. Когда они перестанут шевелиться, ты не сможешь понять, заснул их обладатель или... или нет.
Всё твоё тело болит, его покрывают кровавые язвы, красные и чёрные. Ты был рабочим фабрики или продавцом в мясной лавке, твой дом выходил окнами на самый красивый в городе сквер, и в нём всегда звучал детский смех. У тебя была жена, дети... а сейчас и ваш дом, как тебя, покрывают гнойные пятна. Дом болеет, земля болеет, город болеет... Но тебя это уже почти не беспокоит, ты не можешь думать ни о ком, кроме себя, и о себе тоже не можешь. Боль стала тобой.
Очень твёрдо лежать.
Вокруг шуршат лёгкие шаги врачей и сестёр милосердия, а за ними — тяжёлая поступь инквизиции, надзирателей. Деревянные доски резонируют от ровной поступи солдат, и тебе от этого не очень удобно. Как будто это ещё имеет какое-то значение.
Пожалуйста, пожалуйста, не подходите ко мне, просишь ты, но из твоей глотки вырываются только хрипы и стоны. Я ещё живой, и я выживу, только не трогайте меня. Пожалуйста.
Ты не видишь ничего, кроме узкого серпа деревянного потолка, сквозь полу разомкнутые веки. Давно, ещё в одной из прошлых жизней, на нём был квадратик солнца, отражения отражения, но солнца больше нет.
У них нет больше лекарств, но он(а) походит к тебе. Ты чувствуешь тепло рук — живых, здоровых, защищённых — даже через перчатку. Руки трогают твою шею, и это приятно, руки, двигают твои веки, но картинка не меняется. Рукам не понравился твой пульс. Руки вздыхают, хотя давно могли бы привыкнуть, тут же везде такие, как ты. Руки накрывают тебя твоим саваном полностью. И уходят. Ты списан со счетов и довольствия.
Доктор вдали, уже другой, что-то кому-то объясняет, диктует обращение к жителям — что им нужно делать, чтобы не стать такими, как ты.
Ты видишь только белый полотняный потолок, очень низкий и мутный. Всё более мутный.
Ты хочешь кричать, но твои лёгкие согласны только на стон.

Прожектор, висевший на полу в первом акте, выстрелил в меня: так получилось, что я лежал именно на нём. Вот почему было так неудобно шее! В конце концов, не так просто пролежать на ровной деревянной поверхности — около двух часов. Мы превысили время съёмок часа на полтора! Но всё это стоило всего этого. Да и время пролетело незаметно. Очень надеюсь, что я не спал. Или хотя бы это будет не слишком заметно.
Запомнился ещё самый финал: толпа зачумлённых встаёт. Встаёт! Инквизиция драпала от нас прямо-таки образцово («А быстро бежать? — Ну как, у вас тут трупы оживают... Бегите быстро, но помните, что вы всё ещё Инквизиция»); жаль, что это не войдёт в конечный ролик. Впрочем, мы, кажется, вставали недостаточно художественно; изображать лежачих трупов у нас получалось лучше.