В колонках играет - Alexisonfire - BurialДжун никогда не понимал окружающих.
Ему было 27 лет, у него было много женщин, хорошая прибыльная работа, которая ему нравилась и была в меру сложной, он постоянно общался с людьми и знал несколько иностранных языков и учил на тот момент испанский. У него была своя квартира, которую он сам и обставил, даже не беря деньги в кредит - кроме приличной зарплаты у него были весьма богатые родители. Каждую неделю он собирался со своими друзьями в клубе и обсуждал все произошедшее в их жизни за небольшой срок. Иногда домой он уходил не один, а с приятной незнакомкой, но вел себя никак "кавалер на одну ночь", а как настоящий парень, будто он встречался с ней уже полгода. Он дарил ей цветы, целовал ладони, шептал красивые слова на ухо и читал стихи в полутьме спальни, и только потом сливался с ней в экстазе. Утром они тепло прощались, она оставляла номер в его телефонной книге и исчезала, как исчезают куда-то растаявший снег - пропадала в воздухе.
Знакомые ему даже немного завидовали. Его внешность была из разряда "он был очаровательный, но я не помню, что как он выглядел", но все к нему тянулись. Он был душой компании, с ним часто происходили забавные случаи. Родители в нем души не чаяли и часто навещали его, звонили или оставляли сообщение на автоответчике. Дети его друзей тоже любили Джуна, и, когда кто-то просил посидеть один вечер с малышами, Джун с радостью соглашался. Игры, мультики, иногда - пицца и, конечно же, сказка на ночь - именно то, чего хочется каждому ребенку. Если были проблемы с уроками, Джун всегда был готов разъяснить, что да как. Кроме того, он играл в футбол в баскетбол, что делало его звездой в глазах детей. В общем, Джун был одним из тех людей, про которых хочется сказать "идеальный".
И все было бы хорошо, если бы Джун любил свою жизнь.
Ну кто мог знать, что каждый будний вечер, когда квартира заполнена тишиной и отсутствием гостей, он садился в кресло с сигаретой, устремляя взгляд в бесконечность урбанистического пейзажа за окном и размышлял о том, что все вокруг не то, чем кажется. Да, он любил каждую женщину, которая к нему приходила, но ни одна из них не была для него любовью. Да, он был душой компании, но никогда не чувствовал в себе общего духа дружбы. Да, он был отличным нянькой для детей, но никогда не хотел быть отцом. В чем его, Джуна, проблема? Почему снег вызывает восхищение, но никогда - искреннюю, настоящую радость? Канун Нового года. Люди ходят по домам и поют, дарят подарки, поздравляют друг друга, но Джун этого не чувствует. Что не так? Почему ему все это чуждо? Джун не мог понять. Он тушил сигарету, чистил пепельницу и ложился спать.
Было утро воскресенья - выходной, можно было бы поспать подольше, но Джун встал ровно в восемь, оделся потеплей и пошел гулять в парк. Снег под ногами приятно скрипел, пахло хвоей. Он сел на скамеечку напротив озера и закурил. Вторую. Третью. Четвертую...
Джун, наверно, мог бы скурить всю пачку и не заметить этого, если бы его не отвлек скрип. Скрипели колеса кресла-каталки, подъезжавшей к нему.
-Молодой человек, можно взять у Вас сигарету?
Пожилая женщина была очень худой, с мутными серыми глазами и тонкими-тонкими пальцами в бежевых вязанных перчатках. Джун дал ей сигарету и прикурить, и она с жадностью втянула дым.
-Семь лет не курила... Какое блаженство, однако.
-Почему? - вопрос Джун задал на автомате. Конечно же, его не волновало, что скажет ему эта старая леди, но - он чуял - ей хочется с кем-то поговорить, а желание стариков... Лучше исполнить. Из уважения хотя бы.
-Врачи говорили, что курение ускорит приближение моей смерти. Но сейчас, думается мне, что ближе смерть, что дальше - ничего не изменит. Как говорится, надо жить сегодняшним днем, - усмехнулась старушка и еще раз втянула в себя дым. - Хорошие, однако, сигареты. Помнится, последней моей сигаретой стали честерфилд, которые курил мой муж, и была она, мягко говоря, ужасна на вкус.
-Это тоже честерфилд, я других не курю...
-Да? В таком случае, видимо, делать их стали лучше, - посмеялась она и продолжила курить дальше. Когда сигарета погасла, он предложил ей еще одну, и она буквально расцвела. - Знаете, с физиологической точки зрения Вы меня убиваете, но с другой стороны - дарите огромную радость... Простите, я забыла, как Вас зовут?
-Джун, мадам, - ответил Джун, решив не напоминать, что не представлялся ей.
-Да, Джун, точно... Знаете, Джун, когда-то я была актрисой. Да, я понимаю, Вы мне не верите - старушка в маразме, возомнила себя бог весть кем, конечно же, но я действительно была актрисой. Я играла в местном театре. Пусть я никогда не играла главных ролей, но актрисой была отменной. Героини второго плана - они ведь, знаете, порой больше решают, чем прочие... Но Вам это безразлично, я вижу, Джун. Извините меня, старуху...
-Нет, что вы, мадам. Я с радостью Вас послушаю! - потянулся к ней Джун и положил ладонь на подлокотник кресла. - Я для Вас - весь внимание.
-Ах, Джун... - всхлипнула она. - Вы мне сейчас так напомнили моего покойного мужа. Он тоже так ко мне тянулся, когда я думала уходить. Он брал меня за руку и просил смотреть в его глаза и продолжать - а глаза, глаза у него были ярко-зеленые, пронзительные, как у Вас... Как я любила его глаза. Этими глазами он смотрел на меня, когда я танцевала, когда вносила на сцену подносы, когда целовал меня... Джун, Джун, каким непревзойденным счастьем был он для меня. Знаете, я изменяла ему, и не единожды, но всегда стремилась обратно к нему. Когда у меня отнялись ноги и меня пересадили на это, - она кивнула на коляску, - он смотрел на меня сверху вниз и сказал:"раньше ты была моим светом и музой, теперь этим светом буду я". И он возил меня по паркам вместо театров, в музеи вместо балета, устраивал небольшие вечеринки дома. Он показывал мне, какова жизнь за сценой. Жизнь такую, какой жил он, когда меня не было. Без фальши, без грима, без заученных слов. Я ведь с детства была в театре, так уж сложилось, а тут - живое общение, где каждое слово выбрано наугад из других. Кажется, что за эти семь лет я увидела больше, чем когда-либо, благодаря ему... Да, конечно, когда я была еще здорова, все было так же, но каждый вечер я словно уходила в другой мир, и не было таких вечеров, как было после. Он у меня, знаете ли, был поваром, потому любил баловать чем-нибудь аппетитным, но только на коляске я узнала, как же вкусно он готовит. Я ведь приходила после театра поздно, когда ужин уже остыл, и уже нет того вкуса, который был изначально... Сколько, сколько всего я потеряла, будучи актрисой... Ох, Джун! Вы только посмотрите на время! Уже десять... Боже, боже, старая моя голова, я уже опаздываю... Простите меня, Джун, что я Вам помешала, и спасибо, что поговорили со мной! Седая моя голова, дырявая... - и колеса ее коляски заскрипели прочь от него.
-Но куда Вы, мадам? - спросил ее вслед Джун.
-К мужу, милый Джун, к мужу! - сказала она ему в ответ.
Вечером Джун снова сидел в кресле и курил. Он вспоминал утренний разговор с леди и пытался понять, что она ему хотела сказать, но смысл как-то ускользал от него. Когда сигарета погасла, он сразу лег спать и даже не помыл пепельницу, но со следующего дня все вернулась в привычное русло, и каждую ночь пепельница блистала своей чистотой.
А через месяц на кладбище за парком появилась новая могила, где на надгробии на месте эпитафии было высечено:
"За месяц до своей смерти я встретила человека, который стал отголоском моего прошлого. Он подарил мне возможность почувствовать, что жизнь моя прожита не зря, и потому, умерев, я знаю, что рай или ад не имеют для меня значения - значение имеет то, что я довольна своими грехами и благими делами."
