Да простят меня лермонтоведы, но прочитав массу информации (как печатной, так и электронной), поневоле задумалась о правомерности массового осуждения противника поэта по дуэли Николая Мартынова, ставшего, по причине рокового выстрела, еще одним убийцей «цвета русской литературы». Действительно, мы  называем убийцами Дантеса и Мартынова, но вот вопрос: а если бы наоборот - Пушкин убил Дантеса или Лермонтов убил Мартынова, могли бы мы назвать их убийцами? Да никогда – они ведь ГЕНИИ! И нам так хочется видеть их зрелыми, благоразумными, уравновешенными, словом, наделёнными всеми положительными качествами людьми… Уж так сложилось у нас в подсознании... Ну, а если задуматься… Получается, что на дуэли лишь великий человек "имеет право" убить невеликого, а никому не известный противник такого "права не имеет": он должен подчиниться обстоятельствам и, в лучшем случае, попытаться как можно более достойно принять смерть от «Богом и людьми» избранных… Но ведь это противоречило позиции того времени! Перед законом (кодексом) дуэли все равны. И если Пушкин хотел убить Дантеса, то почему Дантес, не желая быть убитым, обязан был (по нашему понятию) не стрелять в Пушкина, а прямо подставить свою грудь под его пулю?.. Вот и Мартынов, на фоне всего прочитанного, вовсе не кажется мне мелочным злодеем, только и мечтающим о том, чтобы заткнуть вольномыслящего Михаила Юрьевича. Для дуэли у него были весьма веские (на мой взгляд) причины, в основе которых лежало не совсем благовидное (и это мягко сказано!) поведение Лермонтова. Но обо всем по порядку…   

   К началу 1837 Лермонтов в литературных кругах был все еще не очень известен: стихотворения в печать не отданы, романы не закончены, «Маскарад» не пропущен цензурой, опубликованная поэма «Хаджи Абрек» широкого резонанса не вызвала, связей в литературном мире нет. Слава к нему приходит вместе со стихотворением «Смерть Поэта» (1837г.) - откликом на последнюю дуэль Пушкина. Мишель был болен, когда по Петербургу разнеслась весть об этом страшном событии. Негодование охватило поэта, и он излил его на бумагу. Сначала стихотворение оканчивалось словами: «И на устах его печать». В таком виде оно быстро распространилось в списках, вызвало бурю восторгов, а в высшем обществе возбудило негодование. Кто с гневом, кто с воодушевлением обсуждал скандальное произведение начинающего «писаря». А чуть позднее, когда Столыпин стал при Лермонтове порицать Пушкина, доказывая, что Дантес иначе поступить не мог, поэт моментально прервал разговор и в порыве гнева написал страстный вызов «надменным потомкам» (последние 16 стихов). Эти заключительные строки стихотворения с резкими выпадами против высшей аристократии вызвали возмущение уже Николая I, да и не только его: по сути, это был вызов всему светскому обществу. Вскоре Лермонтов был арестован. Но и под арестом он продолжал жить поэзией. Удивительно: требовал завертывать хлеб, который ему приносили, в серую бумагу, и на этих клочках писал стихи, макая спичку в печную сажу и вино. Так появились «Когда волнуется желтеющая нива», «Сосед» и «Узник». Дело о «непозволительных стихах» завершилось повелением императора: «Лейб-гвардии гусарского полка корнета Лермонтова перевести с тем же чином в Нижегородский драгунский полк». Это была ссылка — поэта отправляли на Кавказ в действующую армию. Кстати, вопреки всеобщему мнению, это было вполне мягким наказанием, которое выпросила для внука Елизавета Алексеевна, заручившись поддержкой всех своих влиятельных родственников. За критику государственной системы и имперских реалий Лермонтов не пошёл по этапу в кандалах, а всего лишь в офицерском чине отправился на Кавказ! И вот, в марте 1837 года Лермонтов выехал из Петербурга…

   Не стоит повторять утверждение, будто тогда поэт был сослан "под пули горцев". Первая ссылка Лермонтова вообще напоминала путешествие. Во-первых, Мишель не слишком-то торопился к месту назначения – он добирался до полка почти… 9 месяцев! По прибытию в Ставрополь, он сказался тяжело больным и был помещен в военный госпиталь. После, поэта отправили «для пользования минеральными водами» в Пятигорск. Когда же Лермонтов попал в расположение своей части, оказалось, что ее перевели в другое место. Когда ссыльный, наконец, нашел свой полк, выяснилось, что пришел указ о возвращении его в Россию. Любящая бабушка постоянно писала прошения о помиловании, умоляя отправить внука в отставку, простить ему юношеский бунт – и добилась-таки своего! Она выхлопотала для Лермонтова перевод в полк, квартировавший недалеко от Петербурга, а вскоре он вновь стал лейб-гусаром и вернулся в столицу... Так что, ни в каких военных действиях в то время Михаил не участвовал и сам писал, что за весь год слышал два-три выстрела. Зато он изъездил любимый им с детства Кавказ, сделал много зарисовок. А через год возвратился в Россию, как Одиссей, "пространством и временем полный", с богатым запасом материалов для будущих произведений, овеянный славой смелого поэта, пострадавшего за свои стихи. Это был воистину звездный час Лермонтова! Его имя широко известно в передовых кругах русского общества (никогда больше ни в России, ни в СССР стихи не производили такого "взрывного" эффекта). Его прекрасно принимают в петербургском свете, хотя "ни состояние, ни привычки детских лет не позволяли ему вполне стать человеком большого света" (Дружинин). Да и сам поэт, в одном своем письме говорит о своих успехах: "На меня была мода, меня буквально разрывали... Весь этот свет, который я оскорблял в своих стихах, старается осыпать меня лестью; самые хорошенькие женщины выпрашивают у меня стихи"… Он пишет много и его стихи печатают в лучших журналах. Императрица делает выписки из них в своем дневнике, а позже дарит своей сестре его книги. Поэтом интересуются царские дочери. А на свадьбе одной из фрейлин, во дворце, присутствуют и сам царь, и Лермонтов. Кстати, "Бородино" Николаю I понравилось и, возможно, тоже повлияло на срок ссылки. Правда, другая царственная особа - Великий князь Михаил Павлович - прочитав "Демона", попытался пошутить: "Был у нас итальянский Вельзевул, английский Люцифер, немецкий Мефистофель, теперь явился русский Демон, значит, нечистой силы прибыло. Я только никак не пойму, кто кого создал: Лермонтов ли - духа зла или же дух зла - Лермонтова?"…

М.Ю.Лермонтов

   Впрочем, в Петербург поэт приехал, как оказалось, ненадолго. Вскоре последовала и вторая роковая ссылка Лермонтова на тот же Кавказ. Её причиной на этот раз послужили не обличительные поэтические строки, а дуэль скандального поэта, которая состоялась 18 февраля 1840 года в 12 часов дня за Черной речкой на Парголовской дороге с сыном французского посла - Эрнестом де Барантом из-за княгини М.А. Щербатовой. Но не только из-за нее – сказывалось и предвзятое отношение Лермонтова к приезжавшим в Россию "на ловлю счастья и чинов" французов. (Особенно эта предвзятость проявилась после гибели Пушкина, в которой Лермонтов обвинял всю нацию в целом, а не Дантеса). Секундантом Мишеля был А.А.Столыпин (Монго) - его друг и двоюродный дядя, секундантом де Баранта - граф Рауль д'Англес. Так как де Барант считал себя обиженным, Лермонтов предоставил ему выбор оружия. Истинный француз, он избрал шпаги, хотя у соперников были и пистолеты. Решено было драться до первой крови, а потом перейти на пистолеты (кстати, Лермонтов фехтовал плохо). Только дуэлянты скрестили оружие, как у шпаги поэта переломился конец клинка, а прекрасный дуэлянт де Барант успел сделать выпад, целясь острием в грудь Мишелю,  и мог бы его убить, но поскользнулся и только слегка оцарапал ему грудь. Затем они перешли на пистолеты. Дуэлянты должны были стрелять вместе, но Лермонтов немного опоздал, видимо, не желая стрелять в де Баранта или просто испытывая свою судьбу. Де Барант промахнулся, и тогда Лермонтов выстрелил в сторону (в воздух). После чего де Барант подал ему руку, и они разошлись, примирившись.

  Русские кавалерийские шпаги. Первая половина XVIII в.  

   Но известно, что Николай I жестоко карал за дуэли. И именно за запрещённый способ выяснения отношений, по приговору суда, поэт был вторично сослан на Кавказ, тем же чином поручика, но в Тенгинский полк, действующий в районе опасных боев. Вот здесь Лермонтов, действительно, неоднократно проявлял храбрость в сражениях - его даже представляли к золотой сабле и дважды к ордену. В то же время, он вел себя до крайности своевольно, не подчиняясь военной дисциплине. «Лермонтов был очень плохой служака в смысле фронтовика и исполнителя всех мелочных подробностей в обмундировании и исполнении обязанностей тогдашнего гвардейского офицера" - рассказывает историк - мемуарист М.Н. Лонгинов. Этот же автор приводит случаи, когда поручик Лермонтов оказывался одетым не по форме в присутствии Великого князя Михаила Павловича (наместника Кавказа), за что и был не раз им направляем под арест. На уровне опасных походов у поэта бывали и длительные отлучки: "Такая нерадивость причитывалась к более крупным проступкам Лермонтова и не располагала начальство к снисходительности в отношении к нему" – все тот же Лонгинов. Возможно, из-за своенравия Мишеля Николай I и отклонил все его представления к наградам. В конце мая поэт в очередной раз отпросился из полка в Пятигорск под предлогом болезни. В то время "на водах" собиралось многочисленное и довольно веселое общество, неудивительно, что поэту захотелось посетить любимый город и увидеть старых друзей.
   Сопровождавший его А.А.Столыпин (Монго) не поддержал эту затею… Кто знает, как бы сложилась судьба Лермонтова, если бы он не поехал тогда в Пятигорск навстречу своей гибели?! Но судьба (или случай) играет человеком. Лермонтов предложил Столыпину подбросить полтинник, и если монета упадет орлом вверх – отказаться от поездки, а если решеткой вверх - ехать в Пятигорск. Выпала решетка, и Лермонтов радостно закричал: "В Пятигорск, в Пятигорск!"…  Они прибыли в Пятигорск 13 мая 1841 года и  поселились в доме Чиляева. До дуэли оставалось два месяца…
   В это время в Пятигорске проживал отставной майор Николай Мартынов - лермонтовский однокашник по Школе юнкеров («Мартышка», как шутливо называл его поэт и над которым постоянно подшучивал). Сослуживец по Кавалергардскому полку В.А. Бельгарт так характеризует этого человека: "Он был очень красивый молодой гвардейский офицер, высокого роста, блондин с выгнутым немного носом. Он был всегда очень любезен, весел, порядочно пел романсы и всё мечтал о чинах, орденах и думал не иначе, как дослужиться на Кавказе до генеральского чина". И действительно, Мартынов за 7 лет сделал довольно успешную карьеру, но в феврале 1841 года он неожиданно подал прошение об отставке "по домашним обстоятельствам", и был уволен с военной службы в звании майора. Помня о мечте Мартынова дослужиться до генерала, можно полагать, что ушел он в отставку отнюдь не по собственному желанию. Ходили слухи о его нечестной картежной игре. Впрочем, это мог быть и протест на отказ императора Николая I поддержать представление о награждении Мартынова за боевые заслуги орденом Святого Владимира, к которому он представлялся. Так или иначе, но это был крах военной карьеры Николая, его перспективы на будущее. Мартынов остался на Кавказе и поселился в Пятигорске, не желая с позором возвратиться к матери и сестрам в Москву. Да и в Петербурге ему было делать нечего среди его знакомых.
   До последнего приезда поэта в Пятигорск Лермонтов и Мартынов были если не друзьями, то, по крайней мере, близкими приятелями. Их семьи были знакомы, по крайней мере, с конца 20-х годов XIX века. Обучаясь в Москве в университетском пансионе, Мишель часто посещал дом Мартыновых на правах старого друга Николая, и пользовался симпатиями его сестёр - Юлии и Натальи. Одна из сестер Мартынова - Наталья Соломоновна - была в тот период весьма неравнодушна к Лермонтову (ей посвящено стихотворение поэта "Когда поспорить вам придётся"). "Говорят, что и Лермонтов был влюблен и сильно ухаживал за ней, а быть может, и прикидывался влюбленным", - писал еще в 90-х годах автор публикации материалов о Лермонтове Д. Д. Оболенский. Молодежь предпринимала совместные загородные поездки, посещала театр. В 1832-1834 гг. вместе с братьями Михаилом и Николаем Мартыновыми Лермонтов обучался в Петербурге в Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. Да и в период первой ссылки на Кавказ поэт тесно общался с Николаем Мартыновым, добровольно поменявшим службу в столичной гвардии на казачий полк. Одним словом, их добрые отношения, сложившиеся еще в юнкерском училище, сохранялись, несмотря на частые и продолжительные разлуки. А еще, что самое удивительно, среди современников, кроме бабушки, пожалуй, только Николай Мартынов отзывался о Мишеле доброжелательно. "Он (Лермонтов) был добрый человек от природы, но свет его окончательно испортил. Все хорошие движения сердца, всякий порыв нежного в себе он старался так же тщательно заглушать и скрывать от других, как другие стараются скрыть свои гнусные пороки" - писал он в своих воспоминаниях. К сожалению, сам поэт отношения своего однокашника не ценил…

Н.С.Мартынов, "Мартышка"  

   Ярые поклонники Лермонтова считали, что Мартынов был глупым, самолюбивым, озлобленным солдафоном-неудачником. Графоманом, всегда находившимся под чьим-либо влиянием. Но, во-первых, назвать его неудачником нельзя – ведь в свои 25 лет он имел уже чин майора, в то время как сам Лермонтов был всего лишь поручиком Тенгинского полка, а его литературный герой – Максим Максимыч, всю жизнь прослуживший на Кавказе, штабс-капитаном. Глупым он тоже, скорее всего, не был - знавший его декабрист Н.И. Лорер писал, что Николай Соломонович имел блестящее светское образование. Да и сам факт длительного общения Лермонтова с Мартыновым говорит о том, что последний не был примитивным человеком и чем-то был интересен поэту. Он тоже писал стихи и прозу, хотя о его литературных опытах и принято отзываться пренебрежительно, называя «бездарным рифмоплетом». Но Мартынов редко брался за перо, и все написанное им может поместиться в совсем небольшую книжку – он ведь не собирался связывать свою жить с литературой, посвящая себя военной деятельности…  Между тем есть и у него строфы, на мой взгляд, вовсе неплохие. Вот, например:

Глухая исповедь, причастье,
Потом отходную прочли:
И вот оно земное счастье…
Осталось много ль? Горсть земли!
Я отвернулся, было больно
На эту драму мне смотреть;
И я спросил себя невольно:
Ужель и мне так умереть… 

   Это - сцена смерти раненного в бою русского солдата из поэмы Мартынова «Герзель-аул». Поэме, основанной на личном опыте и являющейся документально точным описанием июньского похода в Чечню 1840 года, в котором сам Николай принимал деятельное участие. Схожие сцены можно найти и у Лермонтова, в знаменитом стихотворении «Валерик», созданном на материале той же летней кампании 1840 года. Неудивительно, что Мартынова впоследствии обвиняли и в «попытке творческого состязания» с Лермонтовым, и в «прямом подражании». Однако их взгляды на войну были различны. Лермонтов воспринимал происходящее на Кавказе как трагедию, мучась вопросом: «Зачем?». Мартынову эти сомнения были неведомы. Он находился в полной уверенности в праве России применять против неприятеля тактику выжженной земли (вопрос, на котором российское общество раскололось на два лагеря и в наши дни):

Горит аул невдалеке…
Там наша конница гуляет,
В чужих владеньях суд творит,
Детей погреться приглашает,
Хозяйкам кашицу варит.
На всем пути, где мы проходим,
Пылают сакли беглецов.
Застанем скот – его уводим,
Пожива есть для казаков.
Поля засеянные топчем,
Уничтожаем все у них… 

   Считается, что в этой же поэме Мартынова («Герзель-аул») содержится и шаржированный портрет Лермонтова:

Вот офицер прилег на бурке
С ученой книгою в руках,
А сам мечтает о мазурке,
О Пятигорске, о балах.
Ему все грезится блондинка,
В нее он по уши влюблен.
Вот он героем поединка,
Гвардеец, тотчас удален.
Мечты сменяются мечтами,
Воображенью дан простор,
И путь, усеянный цветами,
Он проскакал во весь опор… 

   Кстати, Николай к поэтическому дару своего друга Лермонтова относился скептически. Да и где было ему задумываться над Михаилом как великим поэтом, когда даже один из представителей этого блестящего поколения  (А. И. Арнольди) недоумевал: "я не понимаю, что о Лермонтове так много говорят; в сущности он был препустой малый, плохой офицер и поэт неважный. В то время мы все писали такие стихи. Я жил с Лермонтовым в одной квартире, я видел не раз, как он писал. Сидит, сидит, изгрызет множество карандашей и напишет несколько строк. Ну разве это поэт?"…

   Но вернемся к Мартынову. По свидетельству некоторых очевидцев, выйдя в отставку, Николай несколько изменился: стал мрачным, молчаливым (замечу, а чего ему радоваться-то: отказу в награде и краху военной карьеры, с которой были все его надежды?).  Нося по удобству и привычке черкесский костюм с огромным кинжалом, он отрастил огромные бакенбарды, стал по примеру кавказцев брить голову, надевая на нее папаху. Возможно, он и утрировал вкусы горцев и выглядел, действительно, несколько экзотично среди русского населения Пятигорска, но, честно говоря, какое дело было приехавшему на воды Лермонтову до костюма Мартынова?..

Мартынов в черкесском костюме   

   Но нет, летом 1841 года именно Николай становится мишенью для лермонтовских острот. К тому времени о колкости, насмешливости, язвительности поэта уже ходили легенды. Писатель И. Панаев так рассказывал об особенностях лермонтовской натуры: «У него была страсть отыскивать в каждом своем знакомом какую-нибудь комическую сторону, какую-нибудь слабость, и, отыскав ее, он упорно и постоянно преследовал того человека, подтрунивал над ним и выводил его из терпения».  А вот воспоминания Я. И. Костенецкого о поэте: "в то время на Кавказе был особенный известный род изящных молодых людей - людей великосветских, считавших себя выше других по своим аристократическим манерам и светскому образованию, постоянно говоривших по-французски, развязных в обществе, ловких и смелых с женщинами и высокомерно презиравших весь остальной люд; все эти барчата с высоты своего величия гордо смотрели на нашего брата армейского офицера и сходились с нами разве только в экспедициях, где мы в свою очередь с сожалением на них смотрели и издевались над их аристократизмом. К этой категории принадлежала большая часть гвардейских офицеров, ежегодно тогда посылаемых на Кавказ; к этой же категории принадлежал и Лермонтов, который, сверх того, и по характеру своему не любил дружиться с людьми: он всегда был высокомерен, едок и едва ли во всю жизнь имел хотя одного друга. Это настроение его ума и чувств было невыносимо для людей, которых он избрал целью своих придирок и колкостей без всякой видимой причины, а просто как предмет, над которым он изощрял свою наблюдательность"… Родственница Лермонтова А.М.Верещагина пыталась урезонить зарвавшегося Мишеля: "...к несчастью, я вас знаю слишком хорошо, чтобы быть спокойной, я знаю, что вы способны резаться с первым встречным из-за первой глупости - фи! Это стыд; вы никогда не будете счастливы с таким отвратительным характером"...
   Лермонтов не прислушивался к советам немногочисленных любящих его людей, тираня свою выбранную «жертву» с какой-то садисткой жестокостью. Также произошло и с Мартыновым – на него буквально обрушился град насмешек! Какими только прозвищами ни награждал поэт вынужденного отставника! Особенно обидным для Николая было «горец с большим кинжалом», которое содержало в себе двусмысленный подтекст, и которое стало притчей во язытцах у Лермонтова. Как рассказывал Васильчиков Висковатову, Лермонтов "просто рисовал характерную кривую линию да длинный кинжал, и каждый тотчас узнавал, кого он изображает". Рисунки эти рассматривались в узком кругу друзей, поскольку многие из них были слишком вольные и откровенные. И хотя некоторые зарисовки видел и Мартынов, но так как на них был изображён не только он один, то воспринимал их за дружеские шаржи. Как оказалось, далеко не все карикатуры показывали Мартынову – уже после смерти Лермонтова альбом с порнографическими изображениями майора был уничтожен А.А.Столыпиным (Монго, родственник и друг поэта) с целью не очернить память «великого поэта»…
   А пока Мартынов всё прощал обидчику, пытался отшучиваться (но где ему было соперничать с блестящим и остроумным Мишелем!)  и лишь иногда в письмах намекал поэту на один его неблаговидный поступок, который мог обесчестить поэта, будь он известен в офицерской среде. Речь идёт о событиях лета-осени 1837 года. 5 октября того года Николай Мартынов писал отцу в Пятигорск об окончании экспедиции, в которой принимал участие. В этом же письме он благодарил отца за присланные деньги. "Триста рублей, - пишет Мартынов, - которые вы мне послали через Лермонтова, получил, но писем никаких, потому что его обокрали в дороге, и деньги эти, вложенные в письме, также пропали; но он, само собою разумеется, отдал мне свои. Если вы помните содержание вашего письма, то сделайте одолжение - повторите; также и сестер попросите от меня...". Но суть в том, что письма от отца из Пятигорска в экспедицию на этот раз не было. По словам самого Мартынова-старшего, Лермонтов из Пятигорска, где находилась семья, отъезжая в экспедицию (где уже находился Николай Мартынов), взялся доставить пакет, в который Наталья Соломоновна вложила свой пятигорский дневник и письмо к брату. Прежде чем запечатать письмо, она предложила отцу своему - не захочет ли он также написать или приписать. Тот взял пакет и пошел с ним к себе в комнату, но ничего не написал, а только вложил деньги и, запечатав пакет, принес его назад для вручения поэту, которому о деньгах ничего не было сказано. Поэтому, получив в октябре месяце от сына письмо, старик удивлен был теми строками, в которых говорится о деньгах. Когда же Николай, по возвращении из экспедиции, в первый раз увиделся с отцом, тот выразил ему свое подозрение относительно Лермонтова и прибавил: "А я совсем забыл написать на пакете, что вложено 300 руб.". Словом, Лермонтов не удержался – его одолело любопытство узнать, что о нем пишет нравившаяся ему Наталья Соломоновна в своем письме и девичьем дневнике (кстати, потом Мишель использовал эти записи еще и в романе «Герой нашего времени»!)…

Наталья Соломоновна Мартынова   

   Чтение чужих писем?! По тем временам это был бесчестный поступок. Стань он известным в офицерской среде, была неминуема бы позорная отставка. Мало того, такой поступок - несомненный повод для дуэли. Тем не менее, Мартынов не стал тогда доводить дело до поединка… Не собирался он делать этого и спустя четыре года, в 1841 году, хотя последний «дружеский шарж» на Николая, где он был изображен в мундире с газырями и с огромным кинжалом, сидящим на ночном горшке уже переполнял чашу терпения старшего по чину товарища. Не собирался, но как чаще всего происходит при выяснении отношений вмешался Случай и … Женщина…

   Французская поговорка “Ищите женщину”, как нельзя кстати, подходит для объяснения событий, произошедших вечером 13 июля 1841 года в доме генеральши М. И. Верзилиной в Пятигорске, где произошло роковое столкновение Лермонтова и Мартынова. Собственно, женщин в этом доме было четыре. Прежде всего, сама хозяйка Мария Ивановна, жена генерала П. С. Верзилина, который в это время находился в Польше при генерале-фельдмаршале И. Ф. Паскевиче. От первого брака Мария Ивановна имела дочь Эмилию Александровну Клингенберг, а от генерала П. С. Верзилина дочь Надежду и падчерицу Аграфену. К описываемому времени Эмилии было 26 лет, Аграфене — 22 и Надежде — 16. 
   Имея столько девушек на выданье, генеральша держала дом открытым для молодых людей, съезжавшихся на Воды. Именно к этому времени относится эпиграмма Лермонтова, записанная В. И. Чиляевым:

За девицей Emilie
Молодежь как кобели.
У девицы же Nadine
Был их тоже не один;
А у Груши в целый век
Был лишь Дикой человек. 

   В двух последних строчках подразумевается помолвка Аграфены Петровны с поручиком Тенгинского пехотного полка В. Н. Диковым. Поклонниками Надежды Петровны выступали Н. С. Мартынов, и М. П. Глебов. Эмилия Александровна же среди молодежи пользовалась репутацией светской кокетки. Несмотря на это, поэт увлекся девицей. Мартьянов пишет: "Лермонтов с первого дня появления в доме Верзилиных оценил по достоинству красоту Эмилии Александровны и стал за ней ухаживать. Марья Ивановна (её мать) отнеслась к ухаживанию за её старшей дочерью с полной благосклонностью, да и сама m-lle Эмилия была не прочь поощрить его искательство. Она была благосклонна к поэту и сделала всё возможное, чтобы завлечь "Петербургского льва", несмотря на его некрасивость. Взгляд её был нежен, беседа интимна, разговор кроток, прогулки и тет-а-теты продолжительны, и счастье, казалось, было уж близко…". Но вскоре все переменилось… "Внимание Эмилии привлёк другой, более красивый и обаятельный мужчина. Им был Николай Соломонович Мартынов. Не стесняясь его ухаживанием за Надеждой Петровной, своей сводной сестрой, она быстро повела на него атаку, и он сдался. Мартынову стало совершенно ясно, что лучшей карьеры ему и не сделать… " - писал Мартьянов в книге "Дела и люди века" в 1893 году. Вот слова самого Николая: «...особенно отличалась своею красотой и остроумием Эмилия Александровна, которая несколько увлеклась мною, но за которою ухаживали все, в том числе и Лермонтов. У меня в то время были хорошие средства, собою я был не дурен и, только что вышед в отставку из военной службы, продолжал носить красивую форму гребенских казаков, которая очень шла ко мне...». И несколько ниже: «Эмилия Верзилина, за которою ухаживали как он, так и я, отдавала мне видимое предпочтение, которое от Лермонтова и не скрывала, что приводило этого крайне самолюбивого человека в неописуемое негодование»…

Роковая Эмилия  

   Неизвестно, почему мадмуазель Эмилия "переменила фронт": то ли она хотела подразнить Михаила Юрьевича, то ли из-за влечения к красавцу Мартынову. Но то, что она предпочла Лермонтову Мартынова - несомненно: об этом рассказывал и В.И.Чилаев, человек компетентный и беспристрастный, хозяин дома, который снимали Лермонтов и Столыпин в Пятигорске. С этого времени шутки Лермонтова в адрес Мартынова стали еще более оскорбительными. Началось и тонкое, сопровождаемое любезностями поддразнивание "m-lle Верзилии", как поэт стал называть Эмилию Александровну, соединяя в этом названии начало фамилии и конец имени. Для примера: Мишель много рисовал шутливых шаржей в коллективный альбом, куда заносились разные случаи из жизни водного общества. Так среди рисунков была изображена сцена въезда Мартынова в Пятигорск, на которой и въезжающий герой, и круг восхищенных и пораженных его красотой дам были замечательно похожи. Имелась даже подпись под рисунком: “Monsieur le poignard faisant sin entree a Piatigorsk” (Господин кинжал, въезжающий в Пятигорск). И вот:  “однажды пришел к Верилиным Лермонтов в то время, как Эмилия, окруженная толпой молодых наездников, собиралась ехать куда-то за город. Она была опоясана черкесским хорошеньким кушаком, на котором висел маленький, самой изящной работы черкесский кинжальчик. Вынув его из ножен и показывая Лермонтову, она спросила его: “Не правда ли, хорошенький кинжальчик?” “Да. Очень хорошо, — отвечал он, — им особенно ловко колоть детей”, — намекая этим язвительным и дерзким ответом на отношения майора с красавицей (по свидетельству Я. И. Костенецкого)…
   Так и случилось в тот злополучный вечер. В доме Верзилиных Лермонтов в очередной (который уже!) раз позволил себе двусмысленную шутку при дамах ("Горец с большим кинжалом!"), но и тут Мартынов попытался его урезонить и просил "оставить свои шутки". Поэт не унимался, продолжая глумиться… Мартынов спешно покинул залу…

    Теперь внимание: отказ в награде Мартынову  и его вынужденная отставка состоялась за 10 дней до последней ссоры с Лермонтовым и, значит, нервы Мартынова были взвинчены до предела.  До этой дуэли с поэтом Николай ни в каких поединках не участвовал, героем скандалов не был и вообще задирой не являлся. Почти ровесник Лермонтова и его однокашник по военной школе, он был все-таки майором (пусть и в отставке!), а Лермонтов (может быть, из-за "крамольных" стихов и дуэли с де Барантом) был только поручиком. Но Мартынов имел право рассчитывать на уважительное отношение к нему поэта! Тот же насмехался над ним по-прежнему, всеми способами гнобя «Мартышку», и не считаясь с его чувствами. Он наносил оскорбления даже при даме, к которой майор был неравнодушен! Терпение человека лопнуло – уж слишком все накипело…

    После вечера, на лестнице дома Верзилина, Мартынов подошел к Лермонтову и сказал ему очень тихим и ровным голосом по-французски; «Вы знаете, Лермонтов, что я очень часто терпел ваши шутки, но не люблю, чтобы их повторяли при дамах», — на что Лермонтов с издевкой произнес роковую для себя фразу: «А если не любите, то потребуйте у меня удовлетворения»… Дуэль стала неизбежной… И хотя формально вызов прозвучал из уст Мартынова, спровоцировал ее Лермонтов… Но до последней минуты окружающие были убеждены, что поединок кончится пустыми выстрелами и что, обменявшись для соблюдения чести двумя пулями, противники примирятся. Останутся лишь воспоминания о небольшом приключении для скучающей молодежи. Потому-то никто серьезно не отнесся к предстоящему событию…

    Перед тем, как перейти непосредственно к дуэли и смерти поэта, позволю себе небольшое отступление. Гибель на дуэли М. Ю. Лермонтова нанесла урон и репутации семейства Верзилиных, так, что некоторое время спустя М. И. Верзилина с дочерьми вынуждены были покинуть Пятигорск и переехать к мужу в Варшаву. И еще удивительное: через 10 лет после дуэли (в 1851 году) 37-летняя Эмилия Клингенберг вышла замуж за троюродного брата и друга Лермонтова Акима Павловича Шан-Гирея, а ее сестра Надежда - за Алексея Павловича Шан-Гирея. Правда, когда братья женились, ни их матери М. А. Шан-Гирей, ни бабушки Лермонтова Е. А. Арсеньевой не было в живых и неизвестно, допустили бы они брак с девицами, дом которых послужил причиной гибели поэта…

  С самой дуэли и начинается подтасовка фактов, из-за которой точные обстоятельства рокового для поэта поединка неизвестны до сих пор. Неизвестно даже точное количество секундантов -  много лет спустя Васильчиков заявил, что секундантами на дуэли были Столыпин (Монго, родственник поэта), Глебов, Трубецкой (друг поэта) и он, Васильчиков. В официальном же деле фигурировало только двое – Васильчиков и Глебов. Присутствие Трубецкого скрыли потому, что он приехал в Пятигорск без отпуска (фактически самоволка), а присутствие Столыпина утаили по той причине, что тот уже раз был замешан в дуэли Лермонтова с де Барантом, и его ждало бы очень серьезное наказание за «неделание выводов».

Глебов, Васильчиков, Столыпин (Монго)  

   Утаивалось и место поединка: раньше считалось, что он произошел у подножия горы Машук возле Пятигорска, и на месте дуэли в 1915 году был установлен обелиск, созданный скульптором Микешиным. Но в советское время было установлено, что на самом деле дуэль была в другом месте - у Перкальской скалы.

 Открытка с видом окресностей старого Кисловодска (место дуэли Печорина с Грушницким)  

    Дуэль была организована наспех и несоответствовала некоторым установленным правилам. Не было врачей для оказания помощи. Секунданты (а именно в их обязанности входило обеспечение присутствия эскулапов) на суде объясняли их отсутствие уверенностью всех участников дуэли в мирном её исходе - примирении противников. Но имеется и другое предположение - в случае трагического исхода сам факт дуэли предполагалось скрыть. Вспомним описанные Лермонтовым и характерные для того времени результаты дуэли Печорина с Грушницким, представленные не иначе как в качестве несчастного случая - падения последнего со скалы. Подобное вполне могло произойти и на этой дуэли, тем более что Лермонтов все так детально описал в своем произведении, что действия оставалось только воплотить в жизнь.

 Рисунок Лермонтова к "Герою нашего времени"   

   Сам поединок состоялся 15 июля 1841 года между 6 и 7 часами вечера. В это время началась буря, вестник надвигающейся грозы. Возможно двое из секундантов – Столыпин и Трубецкой - на какие-то минуты не успели подъехать к месту дуэли до ее начала. Но противники торопились, и было принято решение провести дуэль всего при двух свидетелях. Так и получилось, что Глебов и Васильчиков стали одновременно секундантами и Лермонтова, и Мартынова. Объявленные секундантами условия были следующие: стрелять могли до трёх раз, или стоя на месте, или подходя к барьеру. Осечки считались за выстрел. После первого промаха противник имел право вызвать выстрелившего к барьеру. Стрелять могли на счёт "два-три" (т.е. стрелять было можно после счёта "два", и нельзя стрелять после счёта "три"). Вся процедура повторяется, пока каждый не сделает по три выстрела.

   Далее наиболее подробно воссоздают картину дуэли воспоминания самого Васильчикова:  "Мы отмерили с Глебовым 30 шагов; последний барьер поставили на 10-ти и, разведя противников на крайние дистанции, положили им сходиться каждому на 10 шагов по команде: "Марш". Зарядили пистолеты. Глебов подал один Мартынову, я другой Лермонтову и скомандовали: "Сходись!". Лермонтов остался неподвижен и, взведя курок, поднял пистолет дулом вверх, заслоняясь рукой и локтем по всем правилам опытного дуэлиста. Мартынов быстрыми шагами пошел к барьеру...  Вероятно, вид торопливо шедшего и целившегося в него Мартынова, вызвал в нем новое ощущение. Лицо его приняло презрительное выражение, и он, все не трогаясь с места, вытянул руку кверху, по-прежнему кверху же направляя дуло пистолета.  Начался отсчёт: "один": "два": "три": Никто не выстрелил. Тишина. Нервы у всех на пределе, и тут Столыпин (по другой версии, Трубецкой) крикнул: "Стреляйте или я развожу дуэль!". На что Лермонтов ответил: "Я в этого дурака стрелять не буду!"... "Я вспылил, - писал уже Мартынов в ответах следователю. - Ни секундантами, ни дуэлью не шутят: и опустил курок". "Прозвучал выстрел. Лермонтов упал, как будто его скосило на месте, не сделав движения ни взад, ни вперед, не успев даже захватить больное место, как это обыкновенно делают люди раненые или ушибленные. Мы подбежали. В правом боку дымилась рана, в левом — сочилась кровь, пуля пробила сердце и легкие…". Выстрелить Лермонтов не успел…  "Неожиданный строгий исход дуэли, - отмечает Висковатый, - даже для Мартынова был потрясающим. В чаду борьбы чувств, уязвлённого самолюбия, ложных понятий о чести, интриг и удалого молодечества, Мартынов, как все товарищи, был далёк от полного сознания того, что твориться. Поражённый исходом, бросился он к упавшему: "Миша, прости мне!" - вырвался у него крик испуга и сожаления... В смерть не верилось. Как растерянные стояли вокруг павшего, на устах которого продолжала играть улыбка презрения. Глебов сел на землю и положил голову поэта в себе на колени. Тело быстро холодело...".

Михаил Врубель Дуэль Печорина с Грушницким 1890-91 г.г. Третьяковская галерея   

   Да, Мартынов убил Лермонтова… Но вот деталь: практически во всех работах лермонтоведов почему-то отсутствует упоминание о таком факте, что отличный фехтовальщик и опытный стрелок из ружья Николай Мартынов на предстоящей дуэли должен был держать в руках пистолет третий раз в жизни – однажды у него в руках произошел разрыв пистолетного ствола, потому-то он и избегал в дальнейшем этого оружия. Лермонтов, его близкий товарищ, однокашник и сослуживец, знал это и, возможно, именно поэтому во время поединка держал паузу, дав возможность противнику стрелять первым. Да и по негласным правилам дуэли, право первого выстрела предоставлялось лицу, считавшему себя оскорблённым (в данном случае - Мартынову). Добавьте, что и сам Лермонтов, во время переговоров относительно условий дуэли, говорил своему секунданту Васильчикову: "Нет, я сознаю себя настолько виновным перед Мартыновым, что чувствую, что рука моя на него не поднимется…". Намекал ли он тут на вскрытие письма или на нелепость своей выходки на вечере у Верзилиных - осталось неизвестно… Мартынов же, вызвавший Лермонтова на дуэль, просто не имел права выстрелить в воздух! Тогда бы поединок считался недействительным, фарсом, ведь никто не подвергался опасности. А если бы он стрелял явно не прицельно, мимо Лермонтова или взял бы свой вызов назад, то он стал бы посмешищем всего Пятигорска. Как это произошло с предыдущей дуэлью Лермонтова с Барантом в 1840 году, где противники дрались на шпагах и пистолетах, причем, не считая пустой царапины, полученной Лермонтовым, никто из них ранен не был. Что и сделало как дуэлистов, так и их секундантов посмешищем всего Петербурга. Такой участи для себя Мартынов не желал – Мишель и так уже довольно насмеялся над ним! Так что отступать майору было некуда. Либо ты… Либо тебя… Но! У неопытного, боявшегося собственного оружия стрелка было намного меньше шансов уцелеть на этой дуэли, чем у отлично стрелявшего поэта…

   Вернемся к дуэли. Напомню, что ни врача, ни повозки не было. Ливень прекратился. С телом Лермонтова остался один Глебов, а Мартынов и Васильчиков ускакали в Пятигорск за врачом и людьми, несмотря на то, что признаки жизни у поэта уже полностью исчезли. Поздно вечером приехал Васильчиков с людьми, но без врача (эскулапы на место дуэли ехать отказались, заявив, что приедут на квартиру, когда привезут раненого). "Когда я возвратился, Лермонтов уже мертвый лежал на том же месте, где упал; около него Столыпин, Глебов и Трубецкой. Мартынов уехал прямо к коменданту объявить о дуэли и о своей повинной. Теперь уже Столыпин и Глебов уехали в Пятигорск, чтобы распорядиться перевозкой тела, а меня с Трубецким оставили при убитом. Как теперь, помню странный эпизод этого рокового вечера; наше сиденье в доле при трупе Лермонтова продолжалось очень долго, потому что извозчики, следуя примеру храбрости гг. докторов, тоже отказались один за другим ехать для перевозки тела убитого. Наступила ночь, ливень не прекращался...Вдруг мы услышали дальний топот лошадей по той же тропинке, где лежало тело, и, чтобы оттащить его в сторону, хотели его приподнять… от этого движения, как обыкновенно случается, спертый воздух выступил из груди, но с таким звуком, что нам показалось, что это живой и болезный вздох, и мы несколько минут были уверены, что Лермонтов еще жив"… Затем тело поэта перевезли в дом Чиляева, где он жил вместе со Столыпиным. На другой день, при огромном стечении народа, Лермонтова похоронили на Пятигорском кладбище. Его похороны не могли быть совершены по церковному обряду, несмотря на все хлопоты друзей. Официальное известие об его смерти гласило: «15-го июля, около 5 часов вечера, разразилась ужасная буря с громом и молнией; в это самое время между горами Машуком и Бештау скончался лечившийся в Пятигорске М. Ю. Лермонтов»…

    Елизавета Алексеевна получила известие о смерти внука в Петербурге, куда приехала вымаливать отозвание Мишеля с Кавказа. В тот день она перестала видеть солнце. Очевидцы говорят, что старушка не в силах была поднять опухших от слёз век, у неё отнялись ноги, и на этой земле её держало лишь одно – желание похоронить внука на родной земле, рядом с матерью и дедом.
   Между тем в Петербурге, в высшем обществе, смерть поэта встретили отзывом: «туда ему и дорога»… В своих воспоминаниях П. П. Вяземский, со слов флигель-адъютанта полковника Лужина, отметил, как Николай I, отозвался об этом, сказав: «Собаке — собачья смерть». А ведь к моменту гибели Лермонтов уже был широко известен в литературных кругах. Помимо своих стихотворений он уже издал роман "Герой нашего времени"… Но ни один из талантливых поэтов того «Золотого времени литературы» не откликнулся вдохновенными и горькими стихами на его смерть… Возможно оттого, что увидеть в Лермонтове великого поэта, наследника Пушкина могли только такие передовые люди того времени, как Белинский. А вот язвительно-презрительный характер Мишеля замечали многие, и он отталкивал от него знакомых…
   Через полгода, из уважения к бабушке поэта - Е.А.Арсеньевой - Николай I разрешил перевезти тело Лермонтова в свинцовом и засмоленном гробу в Тарханы, где его и погребли 23 апреля 1842 года в фамильном склепе Арсеньевых, рядом с могилой его матери.
   Сама Елизавета Алексеевна пробыла на этой земле ещё четыре года, пережив своего мужа, дочь, зятя и единственную отраду – Мишеля… Как прожила она их? Сожалела ли о том, что расстроила брак дочери, или о том, что не желала понять и простить мужа… Жалела ли о том, что не дала Мише почувствовать отцовскую любовь? Что с детских лет никогда и ни в чём не стесняла, не ограничивала его? Думала ли о том, что воспитала внука абсолютно не способного никому подчиняться, угождать и, уж тем более, угодничать. Возможно не зря говорил ей художник – живописец М.Е. Меликов: "В личных воспоминаниях моих маленький Миша Лермонтов рисуется не иначе как с нагайкой в руке, властным руководителем забав, болезненно-самолюбивым, экзальтированным ребёнком"… Кто знает, какие мысли кружились в ее голове... Но у этой одинокой богатой старухи было время подумать о событиях своей длинной и не слишком счастливой жизни.

   На 34 года пережил своего несчастливого соперника по дуэли Николай Мартынов. В 1875 году, на 60-м году жизни он умер. В своем завещании он просил родных похоронить его в Знаменском (село под Москвой, принадлежавшее его отцу С.Мартынову), но не в фамильном склепе, а в отдельной могиле и не ставить на ней никаких надгробий, не делать никаких надписей, чтобы память о нем исчезла. Майор предвидел, что его останкам не дано будет спокойно лежать в земле, и боялся надругательства над ними. В обход последней воли покойного, родственники похоронили Николая в фамильном склепе. В 1924 году, в уже бывшем имении Мартынова, разместилась колония беспризорников. Когда ребятам рассказали, какую роль сыграл в судьбе поэта Николай Соломонович, они проникли в склеп, извлекли его кости и раскидали по всей усадьбе. Для того чтобы колонисты перестали лазить в усыпальницу, пришлось засыпать ее землей. От последнего пристанища семейства Мартыновых ничего не осталось…

   И все же, что двигало Лермонтовым во время его дерзостей? Что заставляло его выбирать себе жертв и методично изводить их? Возьму на себя смелость в своем дневнике высказать свою версию объяснения поведения поэта. Не зря моя первая часть называлась «Одинокий демон…». На счет одинокий – вроде все понятно: в свою душу и сердце Мишель не пускал никого. А вот Демон… А Демон оттого, что не допуская ни кого к себе, сам поэт хотел властвовать над другими, манипулировать, подавлять, испытывать и … подчинять! На своих друзьях и близких оттачивал он свое мастерство, выясняя: где предел терпения, человеколюбия, всепрощения…  Чем не Вельзевул, Люцифер, Мефистофель, Демон, в общем, Дух Зла?..

   Подтолкнули меня к такому предположению некоторые стороны романа Лермонтова  "Герой нашего времени". Широко известно, что это произведение во многом автобиографично: не отдавая, видимо, себе в этом отчета, Лермонтов вкладывает в образ Печорина очень много своего, личного. Такого, о чем, быть может, не подозревал в себе ни он сам, ни его близкие. И вот тут-то и оказывается, что у героя романа и его автора имеется одна общая и очень существенная для обоих черта - это склонность к психологическому анализу. Не только для Печорина, но и для самого Лермонтова становится интересной психология человека, себя же они оба считают исследователями человеческих душ... И вот Михаил Юрьевич выпускает свой роман. Тут-то и происходит чрезвычайно интересное явление: в известной восточной сказке джинн, заточенный в бутылку, вселяется в освободившего его человека и подчиняет себе его. Нечто подобное произошло и с Лермонтовым: сойдя со страниц романа, Печорин словно начинает воздействовать на поступки и мировосприятие автора. Так сказать: создание оказывает влияние на создателя!..
    "...Честолюбие у меня подавлено обстоятельствами, - записывает в своем дневнике Печорин, - но оно "...Честолюбие у меня подавлено обстоятельствами, - записывает в своем дневнике Печорин, - но оно проявилось в другом виде, ибо честолюбие есть не что иное, как жажда власти, а первое мое удовольствие - подчинять моей воле все, что меня окружает...". Герой романа совершенно трезво оценивает ситуацию: единственная точка приложения его духовных сил, где возможна борьба и где возможны победы, - это стратегическая игра с окружающими, подчинение их своей воле. Победы в этой игре, казалось бы, должны удовлетворять самолюбие героя, они должны быть для него свидетельством незаурядности его личности, но удовлетворение или бывает очень коротким, или не наступает вообще. Более того - победа иногда приносит разочарование: когда результаты достигнуты, у Печорина пропадает интерес к происходящему, наступает пресыщение, скука… "Неужели мое единственное назначение на земле - разрушать чужие надежды?" – иногда задумывается герой. Но отказаться от этой игры он уже не может: только она вызывает у него духовный подъем, концентрацию интеллекта, воли. Только она дает ему сознание своего превосходства над другими…. При этом замечу, что ради психологического эксперимента Печорин готов рисковать и своей жизнью…
   Очередной жертвой своей игры Печорин избирает Грушницкого. Его возлюбленная Мери на первой стадии не играет никакой самостоятельной роли в этой истории. Она или любая другая на ее месте - Печорину это безразлично. Ему важен Грушницкий. Но низвергнуть Грушницкого можно, только заняв в сердце княжны место, на которое тот рассчитывает. Так оказывается вовлеченной в довольно жестокую игру и ни в чем не повинная юная княжна. И начались "развлечения" Печорина, который следит за каждым "движением души" несчастного Грушницкого. Для него (как для психолога) вся линия поведения его жертвы представляет интерес, при этом он предугадывает многие поступки своего подопытного, который, как на грех, постоянно подкидывает Печорину подтверждение правильности его психологических выкладок. Главному герою лермонтовского романа доставляет большое удовлетворение сознавать, что Грушницкий - марионетка в его руках, что он может не только предвидеть все его поступки, но и, по желанию, вызывать в нем любые эмоции (гнев, радость, смущение и т. д.)…
   Вспомним, как после смерти Бэлы Печорин молча сидит и что-то чертит палочкой на песке. Максим Максимыч хочет утешить его, он начинает говорить какие-то приличествующие случаю слова, и тут Печорин поднимает голову и смеется. "У меня мороз пробежал по коже от этого смеха", - рассказывал впоследствии Максим Максимыч. И вот совершенно аналогичная ситуация: по дороге в свою вторую кавказскую ссылку в мае 1840 года Лермонтов останавливается в Москве. Здесь он проводит больше двух недель, и все это время постоянно бывает у Мартыновых, ухаживает за Натальей Соломоновной, которая тоже была к нему весьма неравнодушна. Отнюдь не в радостном настроении поэт покидает Москву. Все близкие понимают его состояние и переживают за него. И вот, когда Лермонтов пришел попрощаться с Мартыновыми, взволнованная Наталья Соломоновна вышла проводить его до лестницы. Видимо, она хотела сказать ему какие-то сочувственные слова, но тут "Лермонтов вдруг обернулся, громко захохотал ей в лицо и сбежал с лестницы, оставив в недоумении провожавшую". Это был тот же "дьявольский" смех, которым смеялся никогда и никому не выдающий своих переживаний Печорин после смерти Бэлы. Лермонтов, видимо, начинает перенимать даже манеру поведения своего героя…

Лермонтов и Печорин  

   Приехав в Пятигорск, поэт с радостным нетерпением ждет встречи с Мартыновым. Но это уже не тот Лермонтов, что раньше. Этот Лермонтов уже почти слился с Печориным, который влияет на него, заставляет Михаила Юрьевича смотреть на мир его, печоринскими, глазами. И оттого, как воспримет именно Печорин (!) Мартынова, зависит лермонтовское отношение к своему старому приятелю. Безусловно, Печорин может воспринять Мартынова только иронически - столько общего оказалось между Мартыновым и Грушницким. И вот старый приятель всячески вышучивает отставника «Мартышку». Тот не раз просит Лермонтова прекратить свои шутки, которые уже далеко выходят из разряда светских забав… Перелом в отношении Лермонтова к Мартынову наступает в ту минуту, когда у Верзилиных Николай повторяет свою просьбу оставить его в покое. В душе Лермонтова просыпается Печорин, который уже полностью руководит словами, действиями и поступками поэта. Теперь уже нет места каким-либо дружеским отношениям. Лермонтову интересно: а как будет вести себя Мартынов, хватит ли у него духу вызвать его на дуэль? А может быть, Лермонтова интересовало другое: что победит в Мартынове - оскорбленное самолюбие или чувство дружбы? Так или иначе, но вся дальнейшая линия поведения поэта показывает, что с этого момента Мартынов становится для него уже не объектом забавы, а объектом психологического эксперимента.
   Опыт продолжается и на месте дуэли. Лермонтов перед поединком говорил своему секунданту, что у него не поднимется рука стрелять в Мартынова (действительно, ведь особой злобы к нему поэт не питал, а это так…ИГРА!). Но Мартынов-то не знает намерений Мишеля. В нем борются (не слабее, чем в Грушницком) самые разные чувства: с одной стороны, он боится стать в глазах знающих о дуэли трусом и дураком. С другой стороны, перед ним старый друг… Как знать, если бы Лермонтов выстрелил в воздух, то, может быть, и Мартынов последовал бы его примеру. Но Лермонтов-экспериментатор по-прежнему предоставляет Николаю инициативу, внимательно, с любопытством следя за каждым его движением...

 Дуэль Печорина с Грушницкин (иллюстрация к роману, автор неизвестен)     

  Майор быстрыми шагами идет к барьеру. Сомневаться не приходится - сейчас он будет стрелять. Ну что ж, Мартынов-Грушницкий ясен, и Лермонтов, с презрением глядя на него, поднимает руку, чтоб выстрелить в воздух.

   Но выстрелить в воздух поэт не успел...

 P.S. Напоминаю, что в этом материале приведены как факты и цитаты

 из различных источников,  так и мое сугубо личное мнение и отношение к Лермонтову не как к великому поэту, а как к обычному человеку.

 Возможно, оно не совпадает с общепринятым, но, думаю, в своем дневнике я имею право его привести.

 Потому и просьба к читателям: при копировании/использовании  материала давать ссылку на этот пост.

 Ну, и конечно же, меня интересует 

 Ваше мнение, Господа…    

Серия сообщений "Классики":
Часть 1 - «Я встретил вас» Тютчев и Амалия Лерхенфельд
Часть 2 - Любовь А. Чехова и Л. Авиловой
...
Часть 24 - Самый мистический классик (Н.В.Гоголь)
Часть 25 - Одинокий демон русской литературы... (М.Ю.Лермонтов)
Часть 26 - Погиб поэт... Невольник чести? (продолжение о Лермонтове)