 |
«Красота умирающей розы»
Иногда очень интересно читать чужие дневники. Не блоги, а именно дневники – такие бумажные книжечки, исписанные мелким почерком, местами неразборчивым. Для чего люди пишут дневники? Важен не этот вопрос, а другой: для чего иногда оставляют свои дневники в людных местах – на лавочках в центре города, на автобусных остановках, в кафе? Во всех этих местах мне случалось иногда находить чужие дневники. Не просто записные книжки, а именно дневники – в них люди записывали свои мысли, рассказывали о событиях своей жизни. Листаешь такой дневник, держа в руках обрывки чужих чувств. Приведённый ниже текст является продуктом небольшой литературной правки чужого дневника – пришлось убрать из текста имена упоминаемых в нём людей и немного поправить стиль некоторых фраз, чтобы получилось красиво и не банально.
Этот дневник наводит на размышления. На очень интересные и нестандартные размышления.
«Сегодня ровно год со дня её смерти. Наверно, странный способ отметить поминки – прийти не на кладбище, а сюда. В то место, где она любила бывать при жизни. Хотя, наверно, это более логично. А кроме того, я не смог бы взглянуть на её могилу. Невыносимо смотреть на надгробный камень и осознавать, что здесь, под землёй лежит то, что осталось от её тела. Меня не интересуют останки её тела. Меня интересуют останки её жизни.
Она любила здесь бывать. Это место пропитано ею… или она пропитана этим местом? Здесь мы и познакомились – примерно за месяц до того, как она впервые попала в больницу…
Кем она была для меня? Подругой. Любимой. Частью меня самого. Зеркалом, в котором я видел собственное отражение – улучшенную копию несовершенного оригинала. После её смерти всё как-то сразу утратило смысл. И мир стал ещё более отвратительной и невыносимой помойкой, чем был всегда.
Это сложно объяснить. Все те месяцы, что я проводил с ней почти каждый день… как будто бы с моих глаз спадала пелена, и я видел мир в совсем ином свете. Или я просто надевал розовые очки? Даже если так, я бы предпочёл всю оставшуюся жизнь носить эти розовые очки. Потому что после её ухода всё стало гораздо более невыносимо, чем было до её появления в моей жизни.
Не то что бы у неё был талант менять мир к лучшему… просто один только факт, что она существует, что она живёт, именно такая, какая она есть – этот факт делал мир более светлым в моём восприятии. Мир казался не таким мерзким – ведь в этом мире была она.
Но обо всём по порядку. Я познакомился с ней, когда случайно зашёл в это кафе. Она сидела за столиком и рассматривала новый диск «Энигмы», видимо, только что купленный. А я как раз планировал послушать, что там нашаманил гений электронной музыки Майкл Крету – вот и спросил у неё, где она купила диск, сколько он там стоит, что да как… И как-то так получилось, что мы проговорили два часа. Так завязались наши отношения.
И… возможно, трудно представить, но главным был даже не секс. Иногда мы сидели у неё в комнате до утра и просто разговаривали. Банально, да? Самая банальная вещь в мире – мужчина и женщина сидят на диване в полутёмной комнате и разговаривают за жизнь. Такая скучная и неинтересная сцена.
Зачем повторять содержание наших разговоров? Её слова, её вопросы и мои ответы, мои вопросы и её ответы до сих пор стоят у меня в ушах и не дают мне спать по ночам. Её глаза глядят на меня в дремотной предутренней темноте с того кресла, где она обычно сидела, когда мы проводили время у меня. Её глаза… два уголька, выжигающие адскую боль потери в моём сердце.
Когда мы познакомились, я был буквально раздавлен цепью неизбежных событий, сковавших меня по рукам и ногам. А её сердце накануне разбил какой-то среднестатистический манекен менеджера в костюме от Армани – он предпочёл перекачанную силиконом «красотку».
Сначала мы просто болтали сутки напролёт. Болтали, гуляя по улицам, болтали по телефону, болтали, сидя у меня или у неё дома. А в какой-то момент просто заглянули друг другу в глаза – и занялись любовью, без слов и объяснений.
Я не знаю, как можно описать мои отношения с ней. Пожалуй… в поисках подходящей метафоры я криво сформулировал это вот такими словами… я успел сказать ей в последний вечер: «Понимаешь, когда ты говоришь со мной… такое ощущение, что ты говоришь с той частью моего существа, которую я спрятал глубоко-глубоко, подальше от всех и от самого себя – чтобы никто и никогда не смог туда плюнуть или ударить. Это самая лучшая и тщательно охраняемая часть меня, вокруг которой я возвёл непреодолимую броню. А ты с первого дня умудрилась ласково прикоснуться к этой так тщательно охраняемой части – сквозь всю мою броню, сквозь все мои уловки и маски… как будто бы для тебя этой брони не существует. Ты разглядела меня под всеми моими масками. Из всех людей на этой грязной Земле только ты одна видела меня настоящего».
Вот так. Причём она никогда не восхваляла меня, не льстила, не говорила, какой я замечательный прекрасный-распрекрасный. Она лучше других могла видеть все мои недостатки… и без усилий указывала мне их истинные причины. У неё это получалось так легко… она читала меня, как открытую книгу, сколько бы я ни сопротивлялся. И я читал её так же легко. Откуда это взялось, как и почему так естественно получался этот процесс – я не знаю. Возможно, мы родственные души, близнецовые пламена, кармические родственники, две половинки, мужчина-Нагваль и женщина-Нагваль, или-что-то-в-этом-роде? Какая разница? Я знаю только то, что это было. И помню, как это было, хотя с каждым днём воспоминания всё ослабевают. Наверно, потому и записываю. Чтобы не забыть. Чтобы помнить всегда.
Через месяц после нашего знакомства у неё обнаружили раковую опухоль. Ей осталось жить максимум полгода.
Может быть, если бы она раньше прошла обследование, можно было бы спасти её. Но в тот момент уже было поздно. Доктор сказал, что оперировать нет смысла. Слишком велика вероятность, что она умрёт во время операции. А если выживет на операционном столе, то наверняка умрёт через несколько дней.
Думаю, не нужно объяснять, каким ударом это стало для меня. Первые дни я не давал прохода врачам, пытался узнать, что можно сделать и можно ли сделать хоть что-нибудь. Дорогостоящая операция? Сколько денег на это нужно? Может быть, отвезти её за границу? Я даже связался с хорошей клиникой в Лос-Анджелесе (никогда бы не подумал, что у меня такие организаторские способности) – но и там мне сказали, что, к сожалению, спасения нет. И в конце той недели я осознал, что напрасно трачу время. То время, которое мог бы провести с ней. То время, которое у неё ещё осталось.
Я вдруг словно прозрел… и понял, что все оставшиеся у нас месяцы-дни-часы-минуты я должен провести с ней. Пока она жива, всё моё свободное время принадлежит ей. К счастью, тогда свободного времени было вполне достаточно. И я был с ней. До самого конца.
Карлос Кастанеда, описывая состояние «повышенного осознания», говорил, что в нём восприятие приобретает другую интенсивность.
«…если бы мы смогли расположить интенсивность в линейной последовательности, то могли бы честно считать, что прожили тысячу лет…» – эти слова Кастанеды очень точно подходят к тому, как мы с ней прожили её последние месяцы.
Всего я не смогу воспроизвести. Поэтому снова воспользуюсь метафорой. Можно поставить в вазу пластиковый цветок. Пластиковую красную розу. Она простоит десять лет, двадцать лет. Но уже на второй или третий день эта пластиковая роза просто сольётся с обстановкой – и перестанешь её замечать. И совсем другое дело – живая роза. Живая красная роза, на которой день за днём ты всё явственнее видишь следы увядания. Тогда начинаешь ценить каждый момент её жизни, потому что знаешь, что через несколько дней роза увянет. Можно фотографировать её или снимать на видео, но эти снимки будут лишь бледным отражением розы. Ничто не может зафиксировать её запах. Ничто не может зафиксировать то, как роза дышит, как она ловит лучи заходящего Солнца, падающие на её лепестки. Как она наслаждается ласкающим её светом.
Конечно, роз в мире много. Увянет эта – и можно найти другую. Но каждый цветок уникален. Другая роза будет чем-то отличаться от этой. Нет двух одинаковых цветов, как нет и двух одинаковых людей.
Красота умирающей розы так ценна именно из-за умирания. Из-за того, что знаешь – роза непременно умрёт, завянет, перестанет дышать, её лепестки зачахнут и опадут.
Пластиковый цветок бессмертен – но это лишь пластиковый цветок.
Смерть – неотъемлемая часть всего, в чём есть красота. Именно неотвратимость смерти делает красоту ценностью. Красота является противоположностью и одновременно частью смерти.
Созерцая умирающую розу, хочется выкрикнуть: «НЕТ!» Хочется остановить этот процесс увядания. Хочется вглядеться в эту розу и впитать её красоту глазами, носом, памятью. Хочется взять фотоаппарат и сфотографировать её. Хочется научиться делать цветы из бумаги или пластика – чтобы сохранить и увековечить красоту.
Пластиковый цветок, конечно, красив. И мы можем нарисовать или сфотографировать розу – у нас будет вполне достоверное её подобие.
Но как сфотографировать душу умирающей женщины?
Она увядала каждый день, как роза в стеклянной вазе. Я проводил всё своё время с ней – сначала у неё дома, а затем и в больнице. Мне вспомнился отрывок из сериала про Дункана Маклауда – там бессмертный мужчина полюбил девушку, которой оставалось жить несколько месяцев. Узнав, что она умирает, он предложил ей отправиться в кругосветное путешествие, сказав: «Свои последние месяцы ты можешь умирать, а можешь жить». Она согласилась – и они уехали кататься по миру. Несколько месяцев спустя девушка умерла. Но… наверно, эти последние месяцы были самыми счастливыми в её жизни.
Вспомнив этот эпизод из сериала, я попробовал сделать для своей любимой то же самое. Я не мог предложить ей кругосветного путешествия. Но… я каждый день приносил ей что-нибудь интересное. Какой-нибудь деликатес, которого она никогда не пробовала. Книгу, фильм или диск с музыкой. Мы читали друг другу вслух, слушали музыку, смотрели кино и болтали о жизни – так, будто бы ничего не случилось и жизнь продолжается. Мы использовали интенсивность, как могли, и сейчас я чувствую, что за те несколько месяцев я как будто прожил параллельную жизнь – долгую жизнь вместе с ней.
Только обмануть смерть невозможно. С каждым днём в наших разговорах чувствовалось всё больше горечи. Иногда мы просто плакали, обнявшись. Она шептала: «Мне страшно… страшно умирать».
Ошо Раджниш говорил, что «страх смерти – это страх непрожитой жизни». Мы боимся чего-то не успеть. Чего-то не увидеть. Чего-то не попробовать, чего-то не испытать.
У моей умирающей розы было мало времени. Но я из кожи вон лез, чтобы в это оставшееся время она испытала как можно больше приятного. Я не знаю, получилось ли у меня… думаю, что любое подобное предприятие было бы обречено на неизбежный провал.
Если бы я мог хоть кого-то обвинить в её смерти. Если бы хоть кто-то был виноват в её смерти, я бы сейчас утешался местью. Я бы наплевал на всё и хладнокровно порезал виноватых на мелкие кусочки.
Но весь ужас был в том, что мне некого было винить. Её убивала болезнь. Маленький изъян в её красивом теле. У неё с рождения были кое-какие проблемы со здоровьем… и сейчас они вылились в эту проклятую опухоль.
Я не мог никого обвинить… только естественный порядок вещей. Время и смерть. Умирание и красоту.
В её последний вечер мы очень долго говорили. Как будто чувствовали, что этот вечер – последний. Мы засиделись далеко за полночь… и медсёстры почти силой вытолкали меня из её палаты.
Мы хорошо попрощались. Когда я вышел на улицу и вдохнул полной грудью свежий весенний воздух, я ощутил лишь благодарность… Благодарность этой Вселенной за то, что мне подарили её. Пусть даже на короткий миг. На эти месяцы. Ведь, если бы её не было в моей жизни, я бы так никогда и не узнал, что такое счастье, что такое красота. Счастье вечно ускользающего момента, красота умирающей розы…
Той ночью она умерла.
Я не видел её мёртвой. Не смог. Не хотел.
Похорон почти не помню.
Я бы не выдержал, если бы увидел её тело бездыханным. Утешаю себя тем, что успел попрощаться с ней, пока она была жива. Я попрощался с живой любимой, а не с её хладным трупом.
И после похорон я ни разу не был на кладбище… хотя наверно, есть смысл принести на её могилу розы. Может быть. Кажется. Наверно.
Вместо того чтобы прийти на кладбище, я пришёл сюда. В маленькое кафе, «где сумрак лиловый тих». Наверно, я по-прежнему отказываюсь видеть её мёртвой. Потому что она жива… Жива в моём прожжённом болью сердце, в моей истерзанной болью памяти.
Разные религии и учения говорят разное о том, что будет после смерти. Возможно, она сейчас в раю-нирване. Возможно, переродилась в новое тело, и я когда-нибудь узнаю её в девчонке, скачущей по двору.
Возможно, её дух летает над её любимыми местами – например, здесь, между круглыми столиками, – и улыбается мне, хоть я и не могу увидеть её улыбки.
Быть может, её светящееся тело съедено Орлом, возможно, её сознание стало частью информационного поля планеты или коллективного бессознательного, а возможно, она просто растворилась, как пыль на ветру – если верить материалистам, сознание исчезает, когда прекращаются химические реакции в мозге…
Какая разница. Сотни учений дадут сотни возможных и невозможных ответов. Только… я точно знаю одно – она жила, дышала, говорила, улыбалась, а теперь её нет.
Её просто нет.
Иногда люди умирают.
И с этим ничего нельзя поделать.
Судьба или случайность – какая разница?
ГЛАВНОЕ, ЧТО ЕЁ БОЛЬШЕ НЕТ.
После похорон я неделю пролежал с температурой. Меня выхаживали доктор и моя сестра. Вроде бы температура моего тела перевалила за сорок градусов. Я горел заживо. Но почему-то не сгорел.
После её смерти все проблемы, мешавшие мне жить, разрешились как-то сами собой. Как будто она забрала с собой всё плохое… или принесла себя в жертву.
Только я не хотел такой жертвы.
Сейчас я сижу за тем самым столиком, где когда-то сидела она, и пишу эти строки… зачем? Для чего? Для того, чтобы их никто никогда не прочёл? Сомневаюсь, что я сам буду это перечитывать… наверно, для того, чтобы вспомнить. Вспомнить и заново пережить.
Теперь мне пожизненно обеспечена эта пытка – снова и снова вспоминать и переживать её смерть. Такова расплата за короткий период счастья с ней…
Запись в этом месте обрывается, из дневника вырвано несколько страниц.
Что можно сказать об этой истории? В одном автор дневника, без сомнения прав – роза красива именно потому, что она умирает.
И всё, что в этом мире имеет право называться красивым, рано или поздно умирает.
Но… красота рождается снова и снова в тысячах и миллионах форм… затем, чтобы однажды умереть и дать нам насладиться созерцанием своего умирания.
Что ж…
Да здравствует красота умирающей розы!
Al Sun Clyg-IN, 2009-2011
 |
|
|
|
|
|
AlSunClyg-IN обратиться по имени
Четверг, 24 Февраля 2011 г. 14:35 (ссылка)
Фиолетовый_Лотос обратиться по имени
Пятница, 25 Февраля 2011 г. 23:34 (ссылка)
МОЛОДЕЦ 
